Чистилище. Охотник - Кликин Михаил Геннадьевич

– Ну, спасибо.

Бойцы уже строились в колонну. Многие привели себя в порядок: почистились, заправились, помылись. Они уже не выглядели, как стадо. И настроение у людей изменилось – это сразу чувствовалось. Они знали, что скоро окажутся дома, в относительной безопасности. Они рвались в дорогу. Даже раненые, лежащие на носилках, сделанных из жердей и одежды, заметно приободрились и уже не выглядели так, словно собирались через минуту помереть.

– Времени даром не теряли, – одобрительно сказал мичман и тяжело поднялся. Всё тело ныло, но он знал, что это скоро пройдет, – главное, не жалеть себя и продолжать двигаться.

Он закинул автомат за спину, глотнул воды из поднесенной фляги, взял разогретую на углях лепешку с луком и направился во главу готовой выступить колонны…

Про Дылду и ягоды мичман Теребко вспомнил только вечером, когда личный состав под присмотром берегового отряда загружался в шлюпки, чтобы вернуться на место дислокации – на борт баржи, больше похожей на маленький посёлок…

27

Когда стало темнеть, Дылда понял, что из ловушки надо как-то выбираться самостоятельно. К тому времени боль уже притупилась, и он смог кое-как перебинтовать ногу, зафиксировав сломанную кость с помощью нескольких подобранных палок и разорванной на полосы рубахи – в казармах учили оказывать первую помощь.

Постанывая, Дылда поднялся, придерживаясь рукой за крошащуюся под пальцами стену пещеры. Ступать на больную ногу он не решался; дополнительной опорой стал раздвоенный ствол тонкой осинки, тянущейся к свету со дна провала, – Дылда срубил деревце ножом, срезал ветки, оставив рогатку. Костыль получился довольно удобный, но не слишком крепкий. Тем не менее с ним вполне можно было передвигаться, почти не страдая от боли в онемевшей ноге.

Дылда попытался достать руками до осыпающегося края норы, в которую он провалился. Ему удалось зацепиться за торчащий корень, но стоило чуть потянуть его к себе – и он обломился, засыпав глаза сухой пылью.

– Чтоб тебя…

Ругаться уже не было сил.

Дылда побродил в пятне света, поглядывая наверх, понял, что ему не по силам со сломанной ногой выбраться в эту дыру. И тогда он обратил внимание на глубокую темноту впереди.

У пещеры вполне мог оказаться еще один выход.

Собравшись с духом, он шагнул во мрак, почему-то уверенный, что ему опять не повезет и он почти сразу наткнется на прочную стену. Но впереди была пустота. Он чувствовал её несвежее дыхание – и это убеждало его, что где-то там есть и другие дыры, возможно, достаточно большие, чтобы человек со сломанной ногой мог выползти через них на свободу.

Дылда ковылял и ковылял вперед, пристально вглядываясь во мрак. Сперва он хоть что-то различал в темноте, а если он оборачивался, то видел позади мутное светлое пятно – это его приободряло.

Но вскоре пещера как-то незаметно изогнулась – и свет исчез.

Зато усилилась вонь.

Дылда каждый свой шаг проверял костылем. Автомат висел у него на шее, и он был готов в любую секунду выдать длинную очередь, чтобы отогнать тьму вспышками выстрелов.

Под ногами что-то хрустело.

Над головой порой слышались какие-то звуки – он заставлял себя думать, что это возятся летучие мыши, и старался не обращать на них внимания.

Подземный ход всё тянулся и тянулся, и в какой-то момент Дылда уже стал сомневаться, правильно ли он поступил, отправившись в столь тяжелое для него путешествие. Что, если вернуться назад он уже не сможет? Будет долго и мучительно умирать во тьме. В провале хоть был солнечный свет, и свежий воздух, и дождевую воду можно было собирать. А здесь – как в могиле.

Когда отчаянье сделалось невыносимым, остановившийся Дылда вдруг заметил свет впереди. Это придало ему сил, хотя секунду назад он думал, что не сможет продвинуться дальше и на пару метров.

Он сделал восемь шагов, опираясь на свой костыль.

И вдруг мутное световое пятно мигнуло.

Дылда замер, не понимая, что это может означать.

Вот опять…

Он застыл, слыша стук своего сердца. Медленно привалился плечом к стене. Осторожно выпустил костыль. И тихо взялся за автомат обеими руками.

Впереди кто-то был.

Свет пропадал, когда неизвестный перекрывал его своим телом.

Может, это кто-нибудь из отряда? Искали пропавшего товарища, нашли дыру в земле, спустились в нее…

Или это зверь?

Или мутант…

Дылда боялся дышать, ждал. Ствол автомата был направлен вперед – нацелен точно в мутное светящееся пятно. Палец лежал на спусковом крючке.

Негромкое ворчание, раздавшееся в темноте, едва не лишило его чувств.

А потом тьма колыхнулась. Он почувствовал отвратительный запах. Кожей ощутил движение воздуха. И поддавшись страху, со всей силы нажал на спусковой крючок.

Грохот выстрелов оглушил его.

Короткие вспышки осветили нечто живое и проворное, рванувшееся ему навстречу по узкому подземному ходу.

Это был не человек и не зверь.

Жуткая тварь, не похожая ни на что виденное Дылдой ранее, раззявила пасть, полную острых зубов, и тонко запищала.

Дылда был уверен, что несколько пуль попали муту в голову.

Но пронзительный писк не прекратился, только стал еще громче, еще невыносимей.

А потом черная тень бросилась грудью прямо на выстрелы и одним ударом разорвала несчастного Дылду пополам.

28

Поздней ночью отяжелевшая Ламия выползла из своего логова.

Голод унялся, но она знала, что так будет недолго.

Повалявшись в мокрой траве, Ламия помчалась к болотам. Там она искупалась в жиже, наглоталась тины. Возвращаясь к пещере, она заметила в отдалении сонную цаплю, стоящую в камышах. Подкралась к ней ближе, припадая к земле. Легко скакнула вперед метров на десять, пришлепнула птицу лапой – только перья полетели.

Ламия чувствовала себя прекрасно. Но вместе с тем что-то мешало ей. Она изменилась. И какое-то новое, не знакомое ранее чувство куда-то гнало её. У нее появились необычные желания – найти еще одно убежище, поближе к еде, натаскать туда живой пищи, устроить там теплую лёжку. Это чувство, а вовсе не голод, и разбудило её чуть раньше срока…

Ламия, пофыркивая, обошла знакомую округу, почти не изменившуюся за время её спячки. Низко приседая, она оставила метки под деревьями и камнями.

А утром, когда солнце стало пригревать по-настоящему, к ней вернулся голод.

Ламия без труда отыскала след ночной жертвы, попутно слизнув длинным раздвоенным языком ягоды из пахнущего огнем котелка. Через пару минут она была на месте, пропитавшемся человеческим запахом. Ламия как взбесилась, рыская по истоптанной людьми лужайке, – проглотила окровавленные бинты, разрыла остывающее кострище, сломала растущее неподалеку дерево.

Голод терзал её.

Она взбежала на каменистый склон, замерла там, вытянув нос по ветру. Ей не нужны были глаза, чтобы видеть след людей, – она чуяла его.

Но в какую сторону бежать?

Инстинкт подсказывал Ламии, что еду надо искать в проверенных местах. И она, тихо ворча, кинулась по следу людей, ловя ноздрями волнующий запах крови.

Ламия бежала от моря – туда, где раньше всегда находила пищу.

Туда, где лежали тела расстрелянных охотников.

29

Иван Рыбников и Вова Самарский, кряхтя, взвалили на сруб очередное бревно. Крепить его они не стали – не дом строили, а всего лишь ковчег.

Внутри небольшой бревенчатой коробки лежала разделанная и уже попахивающая туша убитого в деревне мутанта, а также всякая мелочь, встретившаяся охотникам на пути и не сумевшая от них спастись: заяц-беляк, куница, две куропатки и гусь. Для первого «стола» – вполне достаточно.

Сложенный из стволов сруб должен был защитить угощение от местных хищников и падальщиков, в первую очередь от волков и песцов. Если бревен поблизости не оказывалось, то ковчег делали из крупных камней или любого другого подходящего материала. Ламии не составляло труда разломать сооружение, внутри которого для нее была оставлена еда. Пожалуй, только медведь мог разорить подготовленный охотниками «стол». Но медведи не уживались с мутами – так что встреча с ними была большой редкостью.