Дом Живых. Арка вторая: Башни в небесах - Павел Сергеевич Иевлев

короткоживущие, относитесь к своей крошечной жизни… Казалось бы, ну сколько вам отведено? Семьдесят? Восемьдесят? Молодость вообще пролетает так, что и не заметишь, а ты всё ждёшь, когда «настоящая жизнь» начнётся. Алё, да она закончится быстрее, чем ты заметишь!

— Слушай, — озадачилась вдруг Завирушка, — а сколько тебе лет? Прости, если это неделикатно…

— Всего-то сто восемьдесят три. Интересоваться моим возрастом станет неделикатным лет через сто или сто пятьдесят.

— А сколько это…

— В человеческих? Ну, можешь считать, что по-вашему мне двадцать с небольшим.

— Не так уж ты, выходит, меня и старше, — рассмеялась Завирушка.

— Эх, а ведь могли бы в куспидатах купаться! — потягивается, выгибая спину, вылезший из фургона табакси. — Был бы сыт, пьян, и нос в сушёной валерьянке. Так нет же, бежали от собственного счастья так, как будто колбасы кусок со стола спёрли.

— Ты и сам был не против, — напоминает Пан.

— Каюсь, — согласился Рыжий Зад, — фортуна повернулась к нам лицом слишком внезапно для тех, кто долго привыкал созерцать противоположную часть её анатомии. Нервы сдали. Но в следующий раз я буду готов. Столица, жди нас!

До Всеношны, столицы Чела, оставался ещё день пути, и мысленно все были уже там.

— Франциско.

— Да, господин?

— Когда мы приедем?

— С тех пор, как вы спрашивали в прошлый раз, господин, прошло примерно полчаса. На это время и сократилось ожидание.

— Между мной и моим вином по-прежнему много миль! — горестно воскликнул Полчек.

— Мы неуклонно приближаемся к нему, господин.

— Как вы думаете, — спрашивает Кифри, — столица будет к нам так же благосклонна, как Жерло?

— Вот ещё! — фыркает в бороду Пан. — Там плевать хотели на провинциальных звёзд. Пока тебя не знают столичные антрепренёры, ты никто и звать тебя никак. Начинать придётся с самого низа, причём, буквально — во Всеношне чем выше, тем круче, а самый писк — Верхний Архаизм с его роскошными залами.

* * *

— Как странно, — замечает Завирушка, вглядываясь в дорогу с высоты седла.

— Что именно? — спрашивает, встряхнувшись, задремавшая под мерную раскачку ленивца Фаль.

— Фургон! Тот самый фургон давешних менестрелей. Он раньше ехал за нами, помнишь? А теперь едет навстречу!

— Может, они вчера тоже уехали, а теперь решили вернуться? Надеются, что без нас им повезёт больше?

— Мне они не очень-то понравились, — поёжилась Завирушка. — Недобрые какие-то.

— Мне кажется, ты права, — согласилась Фаль, — и то, что они делают сейчас, мне не нравится ещё больше.

Фургон впереди разворачивается боком, перегораживая дорогу, из него выпрыгивают «Развесёлые менестрели», но отнюдь с не лютнями и дудками, а с мечами, луками и кинжалами. А у их предводителя, Жирдяя, в толстых руках ручная перечница — оружие дорогое, редкое и весьма опасное.

Завирушка натягивает вожжи, ленивец останавливается.

— Что случилось? В кусты приспичило? — спрашивает выглянувшая в окошко Спичка.

— Кажется, нас сейчас будут грабить, — звонко кричит ей сверху Фаль.

— А может, даже убивать, — мрачно добавляет Завирушка.

— А, ну-ну, — отвечает дварфиха, закрывая окно.

— Эй, вы, «Дом Живых»! — орёт издали Жирдяй.

— Чего надо? — отвечает ему Фаль.

— Верните наши деньги, и никто не пострадает!

— Откуда у нас взялись вдруг ваши деньги?

— Мы прибыли в Жерло первыми, это по всем понятиям был наш ангажемент! Так что отдавайте всё, что заработали в клубе! Иначе станете не «Дом Живых», а «Сарай с покойниками»!

— Придите и возьмите! — коротко отвечает Спичка, выпрыгивая на дорогу с секирой в руках.

Мастер:

— Итак, бросаем инициативу!

*Стук костей*

— Жирдяй поднимает перечницу и, зажмурившись, нажимает на спуск. Кремень ударяет по огниву, но слабая искра не поджигает порох на полке. Осторожно открыв глаза, главарь менестрелей кричит: «Демонова желязяка!» ― и пытается взвести оружие заново. Его ход на этом закончен…

— Демонова железяка!

Спичка срывается с места и с криком «Аррргхх!» бежит в сторону противника со всей скоростью, которую позволяют её не слишком-то длинные ноги. Шлем, который она успела нахлобучить, угрожающе наклонен рогами вперёд, секира в руках сияет на солнце.

Противники переглядываются, один из них натягивает лук.

Завирушка кубарем скатывается с ленивца и оказывается сидящей на попе в дорожной пыли. Вид её вызывает только смех или жалость, поэтому лучник выпускает стрелу не в неё, а в бегущую дварфиху. Стрела, дзинькнув по шлему, улетает в кусты.

Фаль, свесившись с седла, распускает ремни, крепящие оглобли фургона к упряжи.

— Что стоите, обалдуи? — кричит Жирдяй, возясь с перечницей. — Бейте их!

Из фургона выскакивает бодрым галопом Пан, и, увидев творящееся вокруг безобразие, растерянно спрашивает: «Это что, совместная репетиция? Почему меня не предупредили?»

— Кажется, есть шанс проломить пару голов? — интересуется выглянувший Эд.

— Мы никогда не против драки,

насилие нас не пугает,

хруст вражьих черепов приятен, — заявляет Шензи, вышедший с кухонным ухватом в руках.

— Потом опять зеваки скажут,

что голиафы агрессивны,

хотя мы только защищались! — посетовал Банзай, разминая огромные кулачищи.

— За ангажемент! — кричат менестрели, бросаясь в атаку. — За монетизацию контента!

В двери фургона выглядывает заспанный Полчек, которого разбудил поднявшийся шум:

— Какого демона? — спрашивает он.

— Осторожно, Мастер, двери закрываются! — кричит ему Кифри, но поздно — качнувшаяся створка бьёт драматурга в лоб, снося обратно в фургон. — Будьте внимательны и осторожны! У нас тут бой!

— Ой… — отвечает, почёсывая лоб Полчек. — А почему я такой пьяный?

На крышу фургона бодро карабкается табакси, зажав в одной лапе гриф укулеле.

— А драться ты не собираешься? — кричит ему сражающаяся с пряжками ремней Фаль.

— Я бард! — гордо отвечает Рыжий Зад. — Моё дело вдохновлять союзников!

Эй, подруга, поднажми немного.

Пусть секира найдёт дорогу!

Не поможет никакой оберег,

если дварфиха наберёт разбег!

Мастер:

— Табакси, используя «вдохновение барда», воодушевляет Спичку, она получает кость Дэ-шесть, которую может добавить к любому броску.

Второй игрок:

— Слава котикам!

Мастер:

— Рыжий Зад кастует на себя «отражения», теперь на крыше фургона отплясывают четыре табакси, поющих хором. Растерянный лучник не знает, в кого стрелять.