Дом Живых. Арка вторая: Башни в небесах - Павел Сергеевич Иевлев

class="p1">Два работника клуба вынесли одинаковые коробки с прорезями вверху и установили их на разных концах сцены.

— Одна ваша, другая труппы Жирного. Зрители будут кидать монетки тем, кто им понравился. Кому накидали больше — тот победитель, но каждый исполнитель в конце заберёт содержимое своей коробки. Дела у Жирного идут не очень. Думаю, ему просто нужны деньги.

— Кому они не нужны? — вздохнула Спичка.

— А с вами, прекрасная дварфийская дева, мы этот вопрос ещё обсудим отдельно! — подмигнул ей Бардрин и ушёл со сцены.

* * *

— Вызвавший выступает первым, — заявил Жирный. — На первый раунд я выйду сам!

Толстяк с лютней влез на сцену и раскланялся. С минуту он крутил колки и дёргал струны, пытаясь добиться от инструмента хоть какого-то строя. Лютней, похоже, чаще лупили по головам в кабацких драках, чем использовали её по назначению. Потом, видимо, отчаялся и решил играть так.

— Под небом из дымов

Есть город и завод.

С крепчайшими воротами,

Из вековых дубов… — запел он оду Жерлу.

— Хороший заход, — шёпотом прокомментировал Бардрин, — дварфы — изрядные патриоты.

И действительно, к левой коробке, предназначенной «Развесёлым менестрелям», потянулись зрители. Зазвякало серебро.

— В том городе куют,

и в формы льют металл,

промышленный стека-а-ется,

В него весь капита-а-ал… — разливается хриплым соловьём Жирный.

Зрители одобрительно кивают, серебро звенит активнее.

— Купи, купец, гвоздей и молотков,

И запаси коням стальных подков,

С ними получи топор на сда-а-ачу,

Он в дороге принесёт уда-а-ачу! — завыл бард берущий за сердце припев.

Некоторые дварфы даже прослезились от такого трогательного текста.

— Да, перебить это будет нелегко, — мрачно сказал Бардрин, когда певец закончил. — Но вы уж постарайтесь. Если они победят, придётся дать им ангажемент. Вы себе не представляете, как они меня достали: пьют всё, что горит, и тащат всё, что гвоздями не приколочено.

— Не вопрос, братан… Или сеструха, — сказал табакси. — Моя очередь.

Фелиноид развязной походкой вышел на сцену, подпрыгнул, поклонился, взмахнул хвостом, отстучал задними лапами короткую чечётку и начал:

Я чего вам скажу, братушки-дварфы,

этот жирдяй — он реальный варвар!

Он не видит в Жерле ничего, кроме дыма!

Это, парни, вообще типа мимо!

Город вы строили своими руками,

топорами, молотами и мастерками.

Чего жирдяю никогда не понять —

этот город никому не отнять!

Он видит в Жерле только товары и деньги,

но взять их руки его короте́ньки,

он просто жадина придурковатый,

желающий забрать ваши куспидаты.

Жерло — не только заводы и банки,

это храмы и мосты, бублики и баранки,

это, не буду невежлив и груб,

в том числе и ваш ночной клуб!

Жерло — город тысячи улиц,

десятков заводов и сотен кузниц,

но главное, что не понял тот варвар,

Жерло — это город дварфов!

— Всё, они его с потрохами, — прокомментировал Бардрин, — я сам готов бежать к ящику, развязав кошель… Как верно он сказал про «город дварфов»!

Менеджер клуба вытер скупую слезу, сбежавшую по бороде.

— Надо же, кошак драный — а как понимает! Как тонко чувствует!

Серебро в коробку с надписью «Дом Живых» сыплется чуть ли не горстями, «Развесёлые менестрели» мрачнеют на глазах.

— … и не надо каркать подобно ворону,

этот город имеет и ночную сторону!

Вот чего не увидел этот тупица —

дварфы умеют повеселиться! — закончил топтать соперника табакси.

Рыжий Зад раскланялся, а зал встал и начал ритмично стучать кулаками в кирасы и топать ногами.

— Никогда такого не видел, — признался Бардрин. — Вам агент не нужен?

— У них есть, — сказал вернувшийся со сцены табакси. — Я за него. А она — коммерческий директор, — указал он на Спичку. — Так что всю бюрократию мы возим с собой.

Шензи и Банзай принесли коробку и весомо грохнули ей об пол.

— Нас здесь неплохо привечают,

для города, где мы впервые,

хоть номера и сыроваты… — сказал Шензи.

— Да, мы неплохо выступаем,

хотя почти без репетиций,

но всё же нет ли здесь подвоха? — сомневается Банзай.

— Пусть даже публика довольна,

но, руку положа на сердце,

признайте — мы могли бы лучше! — соглашается с ним Шензи.

— Мои сиблинги хотят сказать, — поясняет Эд, — что нам не стоит опьяняться сиюминутной эйфорией успеха.

— Не знаю, как твои сиблинги, — сказала Фаль, — а я намерена опьяниться прямо сейчас. Выступление закончено, время бара! Подружка, ты со мной?

Гномиха обняла Завирушку на уровне середины бедра.

— Как ты думаешь, у них там есть морковный смузи? — спросила та тихо. — Нормальный, а не как у Спички?

— У дварфов-то? — захохотала Фаль. — У них если напиток, капнув на стойку, не прожёг в ней дыру, то его наливают детям в бутылочку с соской и требуют подать настоящее пойло. Но эль у них, говорят, неплох.

— Мне кажется, я качусь по наклонной. Пошла по кривой дорожке. Потеряла моральные ориентиры. Настоятельница бы меня не одобрила, — вздыхает Завирушка. — Но не могу же я отпустить подругу в бар одну? Должен же кто-то подсадить тебя на табурет?

* * *

— Как насчёт постоянного контракта? — наседает Бардрин на Полчека. — Я готов дать вам пустой бланк, чтобы вы сами вписали сумму!

— Мы не планируем оставаться в Жерле надолго, — отмахивается от него стаканом драматург. — Нас ждёт Всеношна.

— Ну, конечно, — с досадой говорит менеджер, — как я сразу не догадался. Конечно, столица снимает все сливки, а нам достаются остатки. Но поверьте опытному антрепренёру, Всеношна воистину пожирает таланты. Она легко падает к ногам новых кумиров, но лишь для того, чтобы начать их переваривать. Как только вы решите, что поймали удачу за хвост, вы пропали. Как и все, кто покорял Всеношну до вас. Где они, кумиры столичной сцены? Между тем, контракт с приличным клубом в тихой, но богатой и культурной провинции — верный кусок хлеба на годы. Публике вы приглянулись, сборы будут отличные, клуб создаст все условия…

— Благодарю, — кивает Полчек, — но нам действительно надо во Всеношну.

— Ах, да, — вздыхает Бардрин, — разумеется, это бесполезно. Сладкий морок столичных соблазнов манит вас,