Англия и Франция: мы любим ненавидеть друг друга - Стефан Кларк

К несчастью для французов, Генрих был фанатично религиозен и убежден в том, что Бог желает видеть его королем Франции. Ко всему прочему, он первый со времен Вильгельма Завоевателя английский монарх, который не только не имел гомосексуальных наклонностей, но и не содержал гарема любовниц — и это было еще одним дурным предзнаменованием для его врагов по ту сторону пролива.

Между тем французы продолжали напрашиваться на трепку. В 1414 году представители двух; воюющих сторон, бургундцев и арманьяков, прибыли в Англию просить у Генриха помощи. Генрих ответил требованием руки французской принцессы и, соответственно, французской короны. Встретив отказ, он заявил, что у него не остается иного выбора, кроме как готовиться к войне, забыв упомянуть о том, что вот уже год как пополняет армию рекрутами и заряжает пушки.

Он тщательно спланировал детали своего вторжения и, как союзные войска в 1944 году, решил пойти вглубь Франции через Нормандию, а не привычным маршрутом через Кале. В солнечное воскресенье августа 1415 года его флот из 1500 кораблей, на которых разместилось десятитысячное войско, лошади, скот и пушки, вышел из пролива Солент. Можно себе представить, какой это был красочный спектакль: рыцарские знамена развевались на ветру, а флагманский корабль Генриха, 540-тонный «Тринитэ Рояль» (непонятно только, почему он не дал ему английское название), дразнил провокационным королевским штандартом, похожим на тот, что придумал Эдуард III: английские львы соседствуют с французской лилией.

Солдаты с оптимизмом вглядывались в горизонт, тем более что корабль Генриха сопровождали лебеди — и это был добрый знак, поскольку его личный штандарт изображал, в геральдической терминологии, «лебедя с раскинутыми крылами».

Флот держал курс на Арфлёр в устье Сены. Генрих высадился там числа четырнадцатого августа и, по легенде (еще одна параллель с Вильгельмом Завоевателем), оступился и упал на колени. Как и Вильгельм, он не растерялся, принял позу молящегося человека, и хор на борту его корабля поддержал его песнопениями (не иначе чтобы заглушить причитания короля: «О, нет, только не это, мне песок набился в доспехи»).

Флот был настолько велик, что разгрузка кораблей заняла целых два дня [42]. Только когда на берег ступил последний солдат, Генрих сообщил своему войску плохую новость: шевоше не будет. Грабежи, убийства и изнасилования под запретом. Разочарованный стон англичан донесся до самого Парижа.

Генрих тотчас приступил к осаде Арфлёра, но, к своему крайнему неудовольствию, обнаружил, что нормандцы извлекли кое-какие уроки из прошлых рейдов Эдуарда III, которые не встречали никакого сопротивления. Нормандцы возвели укрепления вокруг города, и осада этого маленького порта затянулась, причем английская сторона несла ощутимые потери, и не только от пушечных ядер и стрел, но еще и от болезни.

Вода оказалась зараженной, и хронист Джон Кэпгрейв писал, что «много людей полегло после употребления в пищу фруктов». Видимо, французские сезонные фрукты оказались слишком большой экзотикой для привыкших к мясу и репе англичан, и они стали умирать от недуга, который один из современников образно назвал «кровавым поносом», то есть, скорее всего, от дизентерии.

Лишь 22 сентября Арфлёр наконец сдался, и англичане смогли войти и пленить богатых заложников. Генрих пощадил бедняков, с которых нечего было взять, и даже позволил некоторым остаться в городе, хотя все лучшие дома пожаловал англичанам.

Проблема Генриха состояла в том, что за месяц, проведенный в Нормандии, треть его армии полегла от болезни, многих солдат пришлось отправить на лечение домой, несколько сотен оставить для защиты Арфлёра. Он был вынужден отказаться от похода на Париж, как планировал, и вместо этого решил закрепить позиции англичан в Кале, куда рассчитывал добраться без осложнений, поскольку его предшественники проделали отличную работу по разорению тамошних земель и искоренению ростков всякого противодействия.

Однако на пути Генриха поджидали два серьезных препятствия: проливной дождь, который замедлил его продвижение к намеченной цели, и французский король Карл VI, пока еще номинальный хозяин своей страны. Беглецы из осажденного Арфлёра доложили Карлу, что английские силы вторжения заметно поредели, и тот быстро поднял свою армию, которая вышла из Парижа наперерез отступающим англичанам. Тем временем несколько отрядов французов успешно партизанили на маршруте следования войск Генриха, и бритты раз за разом с ужасом обнаруживали, что переправы через реки либо разрушены, либо блокированы. Им приходилось воевать за каждый мост и брод, и в конечном итоге они были вынуждены сделать семидесятикилометровый крюк вглубь страны, прежде чем смогли пересечь Сомму.

И вот, когда припасы и боевой дух поредевшей армии англичан истощились до предела, появилась огромная французская армия. Шекспир оценивает ее численность в 60 000 («три раза по два десятка тысяч») солдат, хотя он явно преувеличил, чтобы приукрасить успех Генриха; французов было, скорее всего, тысяч двадцать или тридцать, не больше. Тем не менее войско Карла в четыре раза превосходило по численности изнуренных вояк Генриха.

Французские гонцы прибыли к Генриху с сообщением — совершенно никчемным — о том, что французский король Карл VI намеревается дать ему бой и «отомстить за его поведение». Но, вместо того чтобы привести в свое оправдание недавнее помилование простых смертных Арфлёра (конечно, это не аргумент для высокомерной французской знати), Генрих, в свойственной ему манере, ответил: «Пусть все будет так, как угодно Богу».

В ту ночь его люди разбили лагерь в залитом дождем поле — возможно, даже не догадываясь о том, что такие мокрые поля уже приносили англичанам удачу в соседнем Креси полувеком раньше. Со своих неуютных позиций они оглядывали простиравшийся до самого горизонта бивак французов, горящие костры. Ароматы искусно зажаренных на огне французских колбас не давали покоя бедным англичанам, измученным сырым хлебом, гнилыми фруктами и дизентерийными палочками. В глубине души Генрих и его солдаты настроились умирать.

Азенкур, затерянный во мгле веков — и на карте мира

Впервые оказавшись в Азенкуре, я не мог сдержать горькой ухмылки от попыток французов уничтожить память об их втором [43] знаменитом военном поражении. Это бросалось в глаза еще явственнее, чем в Креси. Там хотя бы действовало некое подобие музея, пусть даже втиснутое в пространство двух маленьких классов старой школы. Здесь, в Азенкуре, не было вообще ничего.

Впрочем, ничего удивительного, потому что на самом деле я попал совсем не по адресу. Дело в том, что я остановился в деревне Аженкур по дороге в Нанси на востоке Франции. А сражение, как все мы знаем из одноименного романа Бернарда Корнуэлла [44], состоялось при Азенкуре (с буквой «з»), почти в пятистах километрах в сторону, неподалеку от Кале.

И это, пожалуй, больше всего раздражает французов. Мало того что мы неправильно произносим названия мест, близ которых произошли сражения (Креси, Ватерлоо), так Азенкуру (Agincourt) досталось еще и с точки зрения орфографии.

Но Генрих, вступая в битву, вообще не знал, где находится, и поинтересовался названием местечка только после победы. (И это вполне понятно, ведь в случае поражения он был бы мертв или постарался бы поскорее забыть этот позор.) Кто-то из его людей знал название ближайшего замка — Азенкур, — и, поскольку вокруг не было ни одного дорожного указателя, в хрониках записали его с ошибкой: Аженкур. Строго говоря, сражение не стоило бы называть так, потому что на самом деле армия Генриха дислоцировалась у ближайшей деревушки Мезонсель. Но и это не имеет значения, англичане все равно исковеркали бы и это название, придумав что-нибудь вроде Мезонетт или Манчестера.

Музей в деревне Азенкур не сравнить со скромной переоборудованной школой в Креси. Это внушительное современное здание из стекла и бруса, а его изогнутую крышу поддерживают балки в форме английского длинного лука. Внутри посетителям раздают аудиогиды с сенсорами, которые активируют наушники, как только вы проходите перед интерактивными экранами. Возникает ощущение, будто идешь и слушаешь голоса мертвых. И то, что они рассказывают, удивительным образом напоминает истории из Креси: это все тот же перечень французских оправданий.

«Говорящие головы» (в буквальном смысле, поскольку вещают манекены с телевизорами на плечах) поведают вам, что французские рыцари провели в седле целую ночь, что шел дождь и лошади утопали в грязи, а ряды пехоты были такими плотными, что воины даже не могли вскинуть на плечо оружие. Вам предложат сунуть голову в шлем, чтобы вы могли убедиться в том, какое небольшое пространство могли охватить взором марширующие в строю французские солдаты. Вы даже сможете поднять меч и булаву, прочувствовав их тяжесть. И фоном прозвучит монолог из Шекспира, в котором отважный Генрих призывает своих людей идти в бой за Англию и святого Криспина, а читает его мрачный, похожий на жабу актер, с таким выражением лица, будто он вот-вот умрет от горя [45].