Сезон Маршей - Дэниел Силва
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Майкл первым заметил пришедшего на встречу с ним человека. В отличие от сирийца, Юсеф Хафез вышел на контакт с ЦРУ добровольно, а не по принуждению. Издали он походил на стареющую кинозвезду: черные, припорошенные сединой волосы, крепкая, но смягченная двадцатью футами лишнего веса фигура, глубокие морщинки у глаз, проявляющиеся при каждой улыбке. Хафез имел звание полковника в Мухабарате, египетской службе разведки, и в его задачу входила борьба с исламистскими повстанцами, объединенными в группу «аль-Гама’ат Исмалия». Он лично схватил и подверг пыткам нескольких ее руководителей. Каирская резидентура предложила ему сотрудничество, но Хафез отказался работать с находящимися в Египте офицерами, поскольку все они находились под наблюдением той самой службы, в рядах которой он состоял. Тогда на контакт с ним послали Майкла. Хафез регулярно снабжал ЦРУ информацией о состоянии исламистского подполья в Египте и о передвижениях египетских террористов по миру. За это ему хорошо платили — деньги уходили по большей части на женщин, поскольку Хафез был неутомимым ловеласом. Ему нравились молоденькие, и, надо признать, он нравился им. Хафез не считал, что наносит сотрудничеством с американцами какой-то вред своей стране, а потому и не мучился угрызениями совести.
Усевшись за столик, он заговорил с Майклом на арабском и достаточно громко, чтобы услышали соседи. Майкл последовал поданному примеру и, отвечая на вопрос, что привело его в город, рассказал о намеченных деловых встречах в Каире и Александрии. Публика на мгновение оживилась, ресторан загудел — из припарковавшейся на стоянке машины вышла и исчезла в здании телецентра знаменитая египетская актриса.
— Почему ты назначил «Паприку»? — спросил Майкл. — Мне всегда казалось, что твой любимый ресторан — «Арабески».
— Так оно и есть, но у меня здесь назначена еще одна встреча.
— Как ее зовут?
— Сама она называет себя Кассандрой. Из греческой семьи, жила в Александрии. Роскошная женщина, я таких еще не видел. Снимается в какой-то телевизионной драме. Роль у нее небольшая, играет эдакую очаровательную стервочку, из-за которых обычно возникает куча проблем. Разумеется, все прилично, в рамках нашей строгой исламской морали. — К столику подошел официант. — Я бы сначала выпил виски, а ты как?
— Мне, пожалуйста, пива.
— Один «Джонни Уокер Блэк» со льдом и одну «Стеллу».
Официант кивнул и исчез.
— Сколько ей? — поинтересовался Майкл.
— Двадцать два, — с гордостью ответил Хафез.
Принесли напитки. Египтянин поднял стакан с виски.
— Будем!
Хафез представлял собой мусульманский вариант отступившего от веры католика. Он не ссорился со своей религией, а ее ритуалы и церемонии давали ему то же ощущение комфорта, которое ребенку дает одеяло. Но он игнорировал все то в Коране, что мешало получать наслаждение от приятных мирских вещей. К тому же он почти всегда работал по пятницам, нарушая установления мусульманского шабата, потому что служба требовала вести наблюдение за наиболее радикальными из египетских шейхов.
— Она знает, чем ты зарабатываешь на жизнь?
— Я выдаю себя за импортера «мерседесов», что объясняет и возможность содержать любовное гнездышко на Замалеке. — Он кивнул в сторону реки. Замалек, элегантно вытянутый в длину остров, счастливо удаленный от безумия центральной части Каира, славился своими дорогими магазинами, модными ресторанами и оборудованными на современный лад жилыми домами. Если Хафез мог позволить себе содержать любовницу — тем более телеактрису — и квартиру на Замалеке, это означало только одно: ему удалось добиться от своего контролера серьезного увеличения оплаты услуг. — А вот и она.
Майкл осторожно повернулся к двери ресторана — женщина, удивительно похожая на Софи Лорен, вошла в зал рука об руку с молодым человеком в солнцезащитных очках и с намасленными волосами.
Сделали заказ. Хафез послал на столик «Софи Лорен» бутылку дорогого французского вина. Платил, как всегда, Майкл.
— Ты ведь не против? — спросил Хафез.
— Конечно, нет.
— Так что же все-таки привело тебя в Каир? Только не говори, что хотел пообедать с таким старым распутником, как я.
— Меня интересует убийство Ахмеда Хусейна.
Хафез слегка наклонил голову, как бы говоря, что порой случается всякое.
— Египетские службы безопасности имеют к этому убийству какое-то отношение?
— Никакого. Мы так себя не ведем.
Майкл закатил глаза.
— Ты знаешь, кто стоял за убийством?
— Израильтяне, конечно.
— Почему ты так уверен?
— Потому что мы следили за израильтянами, которые следили за Хусейном.
— Стоп, давай с самого начала.
— Хорошо. Две недели назад в Каир по разным европейским паспортам прибыла группа израильтян, которые сразу же устроили наблюдательный пункт в одной квартире на Ма’ади. Мы тоже устроили наблюдательный пункт, только в доме напротив.
— Откуда ты знаешь, что это были израильтяне?
— Пожалуйста, Майкл, не задавай таких вопросов. Мы ведь тоже кое-что умеем. Да, они могли бы сойти за египтян, но тем не менее были израильтянами. Когда-то в Моссаде свое дело знали хорошо. Но теперь они порой действуют, как кучка неопытных любителей. В прежние времена Моссад заманивал к себе лучших, рассказывая им всякие романтические сказки. Но сейчас молодежь другая, умные парни хотят делать деньги и трепаться по мобильнику на Бен-Йегуда-стрит. Я так тебе скажу, Майкл, если бы на Моисея работали такие разведчики, он никогда бы не вывел евреев из Синая.
— Хорошо, Юсеф, ты меня убедил. Давай дальше.
— Ну так вот, эти парни несомненно вели слежку за Хусейном — фиксировали его передвижения, фотографировали, прослушивали разговоры. В общем, занимались обычным делом. Ну а мы получили шанс потренироваться в контрнаблюдении. В итоге у нас есть премилый альбомчик с фотографиями шести агентов Моссада: четырех мужчин и двух женщин. Тебя это интересует?
— Поговори со своим контролером.
— А еще у меня есть видеозапись убийства Хусейна.
— Что?
— Ты меня слышал. Каждый раз, когда он выходил из дома, мы включали камеры. Они как раз работали, когда тот парень на мотороллере застрелил Хусейна чуть ли не на ступеньках мечети.
— Боже.
— Копия пленки в моем кейсе.
— Мне необходимо ее посмотреть.
— Можешь даже забрать ее себе. Отдам даром.
— Я хочу посмотреть ее прямо сейчас.
— Пожалуйста, Майкл, успокойся. Пленка никуда не денется. Кроме того, я голоден, а говядина здесь великолепная.
Через сорок пять минут они втроем — Майкл, Хафез и Кассандра — вошли в здание египетского телевидения. Молодая женщина отвела гостей в студию новостей и показала совсем крохотную монтажную. Хафез достал из кейса кассету и вставил в видеомагнитофон. Кассандра вышла из комнаты, оставив после себя аромат сандалового масла. Хафез закурил, и вскоре дышать стало совершенно нечем, так что Майклу пришлось попросить его потушить сигарету. Он просмотрел запись трижды — один раз на обычной скорости и два раза в замедленном режиме. Потом остановил магнитофон, нажал кнопку и схватил выползшую кассету.
— С оружием этот парень обращается отменно, тут ничего не скажешь, — заметил египтянин. — Не много в мире найдется ребят, которые могли бы провернуть такое и уйти.
— Да, с пистолетом он хорош.
— Ты его знаешь? — спросил Хафез.
— Думаю, что да. К несчастью.
Глава одиннадцатая
Белфаст
Штаб-квартира Ольстерской юнионистской партии расположена в четырехэтажном доме номер 3 по Гленгалл-стрит, неподалеку от отеля «Европа» и «Гранд-Опера». По причине местонахождения — в западной части центра города, около Фоллз-роуд — она часто становилась объектом атак ИРА в периоды обострения политической ситуации. Однако после начала мирных переговоров ИРА связала себя заявлением о прекращении огня, а потому мужчина в серебристом седане «воксхолл», направляясь под утренним дождем в сторону Гленгалл-стрит, не испытывал ни малейшего страха.
Йен Моррис был одним из четырех вице-президентов Ольстерского юнионистского совета, центрального комитета партии. Лоялизм передался ему с генами. Его прадед, составивший состояние во время промышленного бума в девятнадцатом веке, выстроил внушительную усадьбу в Фортривер-вэлли с видом на трущобы Западного Белфаста. В 1912, когда сформировались первые Добровольческие Силы Ольстера, ставившие своей целью борьбу с гомрулем,[13] предок Морриса разрешил использовать для хранения оружия и припасов конюшни и прочие хозяйственные постройки.
В молодости Моррис не испытывал финансовых проблем — состояние прадеда обеспечивало приличный доход — и планировал после окончания Кэмбриджа посвятить себя академической карьере. Но политика все же подцепила его на крючок, как подцепила и многих других мужчин его поколения, стоящих по разные стороны ольстерского религиозного водораздела, и вместо науки он обратился к насилию. Вступив в ДСО, Моррис в скором времени оказался в тюрьме Мейз за то, что бросил бомбу в католический паб на Бродвее. За решеткой он провел три года. Там же, в тюрьме, Моррис твердо решил отказаться от оружия и поддержать кампанию мира.