Хогбены, гномы, демоны, а также роботы, инопланетяне и прочие захватывающие неприятности - Генри Каттнер

– Только… гмм… у тебя же нет никаких талантов. Ничего необычного. Я не буду знать, получилось из этого что-нибудь или нет. Вот будь ты пианистом или певцом…

– Ха!

– Минуточку! Есть идея. У меня хорошие связи на телевидении… может, и удастся что-то сделать. – Гэллегер сел к видеофону. Это потребовало времени, но он все-таки сумел убедить аргентинского тенора Рамона Фиреса взять аэротакси и быстро явиться в лабораторию.

– Фирес! – Гэллегер буквально упивался этой мыслью.

– Это будет доказательство что надо! Один из величайших теноров нашего полушария! Если вдруг окажется, что я пою как жаворонок, можно будет звонить Хеллвигу.

Фирес наверняка торчал в ночном клубе, но по просьбе с телевидения отложил на время свои занятия и явился через десять минут. Это был крепко сложенный симпатичный мужчина с оживленной мимикой. Он улыбнулся Гэллегеру.

– Вы сказали, что дело плохо, но мой голос может помочь, и вот я здесь. Запись, да?

– Что-то вроде.

– Какое-то пари?

– Можно сказать и так, – ответил Гэллегер, усаживая Фиреса в кресло. – Я хочу записать церебральный узор вашего голоса.

– О, это что-то новое! Расскажите-ка побольше.

Конструктор послушно выложил набор наукообразной чуши, удовлетворив тем самым любопытство сеньора Фиреса. Процедура продолжалась недолго, нужные кривые выделились легко. Это была матрица вокального таланта Фиреса, огромного таланта.

Дед скептически смотрел, как Гэллегер настраивает аппарат, надевает на головы шлемы и включает машину. Вновь засветились лампы, запели провода. Потом все стихло.

– Получилось? Можно мне посмотреть?

– Нужно время для проявления, – без зазрения совести солгал Гэллегер. Он не хотел петь в присутствии Фиреса. Как будет готово, я принесу их вам.

– Чудесно! – Сверкнули белые зубы. – Всегда к вашим услугам, amigo!

Фирес вышел. Гэллегер сел и выжидательно уставился в стену. Ничего. Только немного болела голова.

– Уже готово? – спросил дед.

– Да. До-ре-ми-фа-со…

– Чего?

– Сиди тихо.

– Сбрендил, это уж точно.

– "Смейся, паяц, над разбитой любовью!" – дико завыл Гэллегер срывающимся голосом. – О, черт!

– "Слава, слава, аллилуйя! – с готовностью поддержал дед. – Слава, слава, аллилуйя!"

– "Смейся, паяц…" – еще раз попытался Гэллегер.

– "И дух его живет средь нас!" – проблеял дед, душа любого общества. – Когда я был молод, то неплохо подпевал. Давай попробуем дуэтом. Ты знаешь "Фрэнки и Джонни"?

Гэллегер едва сдержался, чтобы не разрыдаться. Окинув старика ледяным взглядом, он прошел на кухню и открыл банку с пивом. Холодная жидкость с мятным привкусом освежила его, но не ободрила. Петь он не мог. Во всяком случае так, как Фирес. Машина просто-напросто не работала. Вот тебе и обратная мозговая связь!

Со двора донесся возглас деда:

– Эй, что я нашел!

– Нетрудно догадаться, – угрюмо ответят Гэллегер и вплотную занялся пивом.

Полиция явилась через три часа, в десять. Задержка объяснялась просто: тело исчезло из морга, но пропажу обнаружили не сразу. Начались тщательные поиски, разумеется, без результата. Прибыл Махони со своей командой, и Гэллегер показал им на двор.

– Он лежит там.

Махони окинул его яростным взглядом.

– Снова эти ваши фокусы, да?! – рявкнул он.

– Я здесь ни при чем.

Наконец полицейские вышли из лаборатории, оставив худощавого светловолосого человечка, который задумчиво разглядывал Гэллегера.

– Как дела? – спросил Кэнтрелл.

– Э-э… хорошо.

– Вы что, спрятали где-то еще пару этих… игрушек?

– Тепловых излучателей? Нет.

– Тогда как же вы убиваете этих людей? – плачущим голосом спросил Кэнтрелл. – Я ничего не понимаю.

– Он мне все объяснил, – сказал дед, – но тогда я не понимал, о чем он говорит. Тогда нет, но сейчас, конечно, понимаю. Это просто изменение темпоральных линий. Принцип неопределенности Планка и, вероятно, Гейзенберга. Законы термодинамики ясно указывают, что вселенная стремится вернуться к норме, которой является известный темп энтропии, а отклонения от нормы должны неизбежно компенсироваться соответствующими искривлениями пространственно-временной структуры ради всеобщего космического равновесия.

Воцарилась тишина.

Гэллегер подошел к раковине, налил стакан воды и медленно вылил себе на голову.

– Ты понимаешь то, что говоришь, верно? – спросил он.

– Разумеется, – ответил дед. – Почему бы и нет? Обратная мозговая связь передала мне твой математический талант вместе с необходимой терминологией.

– И ты скрывал это?

– Черт побери, нет, конечно! Мозгу нужно какое-то время, чтобы приспособиться к новым способностям. Это вроде клапана безопасности. Внезапное поступление совершенно нового комплекса знаний могло бы полностью уничтожить мозг. Поэтому все уходит вглубь; процесс длится часа три или около того. Так оно и было, верно?

– Да, – подтвердил Гэллегер. – Так. – Заметив взгляд Кэнтрелла, он заставил себя улыбнуться. – Это наша с дедом шутка. Ничего особенного.

– Гмм, – сказал Кэнтрелл, прищурившись. – И только-то?

– Да. Всего лишь шутка.

Со двора внесли тело и протащили его через лабораторию. Кэнтрелл сощурился, многозначительно похлопал по карману и отвел Гэллегера в угол.

– Покажи я кому-нибудь ваш излучатель, Гэллегер, и вам крышка. Не забывайте.

– Я не забываю. Что вам от меня надо, черт возьми?

– О-о… я не знаю. Такое оружие может здорово пригодиться. Никто не знает заранее… Сейчас столько ограблений. Я чувствую себя увереннее, когда эта штука лежит у меня в кармане.

Он отодвинулся от Гэллегера, заметив входящего Махони. Детектив был явно обеспокоен.

– Этот парень со двора…

– Что с ним?

– Он тоже похож на вас. Только старше.

– А как с отпечатками пальцев, Махони? – спросил Кэнтрелл.

– Ответ заранее известен. – буркнул детектив. – Все как обычно. Узор сетчатки тоже совпадает. Послушайте, Гэллегер, я хочу задать вам несколько вопросов. Отвечать прошу четко и ясно. Не забывайте, что вас подозревают в убийстве.

– А кого я убил? – спросят Гэллегер. – Тех двоих. что исчезли из морга? Нет corpus delicti. Согласно новому кодексу, свидетелей и фотографий недостаточно для установления факта.

– Вам хорошо известно, почему его приняли, – ответил Махони. – Трехмерные изображения принимали за настоящие трупы… Лет пять назад был большой шум по этому поводу. Но трупы на вашем дворе – не картинки. Они настоящие.

– И где же они?

– Два были, один есть. Все это по-прежнему висит на вас. Ну, что скажете?

– Вы не… – начал Гэллегер, но умолк. В горле его что-то дрогнуло и он встал с закрытыми глазами. – "Мое сердце принадлежит тебе, пусть знает об этом весь мир, – пропел Гэллегер чистым и громким тенором. – Меня найдешь ты на своем пути, как тень, не покидающую никогда…"