М. С. - Владимир Чистяков

Так что, если никто не подкатит, и ничего путного не придумаем, сяду-ка я, Димочка, в твой автомобиль. Да прошвырнусь до этого славного домика, и если повезёт, то взгляну перед смертью, действительно ли красная кровь у этих демократических выродков, или как у выходцев с того света, зелёная.

— Я ухожу!

— Я не отпускаю.

— Иди-ка ты знаешь куда, Марина. В последние дни мира не действует дисциплина. Дай мне умереть, как подсказывает честь. А сама сиди и жди неизвестно чего. Я ухожу.

— Уходи — не убирая руки от лица сказала М. С. — Надеюсь, мы ещё увидимся.

— Высади меня здесь.

Дмитрий резко остановил машину.

— Бежишь?

— Нет. У меня другая работа.

— Зачем ты пошла?

— Она кое-что велела мне сделать. Пусть думают, что я с тобой.

— Зачем?

— Так надо.

Решил всё-таки не лезть в административные здания. До утра там все равно не будет крупных чинов, а стрелять сонных охранников- сомнительное достижение. На 30 километре от шоссе убегает в лес ничем не приметная дорога. Кто поедет- наткнется на шлагбаум и приветливую надпись висящую на нем: 'Запретная зона. Охрана стреляет без предупреждений' . Центр связи с округами. Там и сейчас находится значительная часть генералитета. На бумаге — нейтрального. На деле же… Тупейшее, граничащее с преступлением желание 'Не допустить вмешательства армии в политику' , 'Сберечь вооруженные силы для борьбы с внешним врагом' . Красивые фразы, а на деле — поведение холопа перед барином 'Чего изволите?

Не трусость — а полная безынициативность и боязнь ответственность брать на себя ответственность за что бы-то ни было: от пальбы по самолету воздушного хулигана, до полной отрешенности от событий в момент величайших потрясений, в момент гибели страны. Пусть там, наверху разберутся, а моя хата с краю. Простая, удобная и мерзкая позиция.

''Моя хата с краю' — таких Дмитрий ненавидит особенно сильно. Охраны не опасается — сможет повести так, что обалдевшие от кучи противоречащих друг другу распоряжений головорезы, примут его за важного чина неизвестно кого представляющего, и пропустят внутрь.

Застрелить несколько чинов, проникнуть в машинный зал, и выйти на связь с округами. Он не питал иллюзий что сможет поднять кого-то. Но пусть хоть узнают, какое же грандиозное предательство происходит в столице. Офицеры связи на постах не имеют оружия. Он будет говорить. Говорить, пока не будет убит.

Конец неизбежен!

Но в округах всё-таки узнают правду!

Остается идти через город. Город где нет никакой власти, и где властвует толпа. Пока распавшаяся на молекулы, занятые грабежом. Можно прикинутся одной из этих молекул. Мелкие хищники уступают дорогу крупному. А он вооружен, и по определению одна из очень крупных молекул.

Что-то горит, но криков не слышно, и никого не видно. На перекрестке армейский грузовик. Задний борт открыт, внутри пусто. Дверцы распахнуты, лобовое стекло в отметинах от пуль. На сиденьях — кровь. Двигатель ещё теплый. Капот буквально изрешечен. Зачем-то размотан трос лебёдки.

Что дальше?

Светает.

Мимо пройти не удалось. Толпа безмозгла, но наблюдательно. Окликнули:

— Эй человече, ты кто такой.

Иные взяли оружие наизготовку.

Дмитрий резко распахнул плащ.

— Я Чёрный!

Ждал выстрелов. Ждал конца.

Не происходит ничего. В толпе переговариваются, приглядываются. Но автоматы где висели, там и висят. Один выходит вперед.

— Ты и в самом деле Чёрный?

Типа этого слушают явно только потому, что при грабеже склада, он пулемет прихватил. Сам здоровый, а с пулеметом, да лентой на шее ещё больше кажется. Ещё одна лента вокруг каски намотана. Вояка бывалый, но для людей его возраст это значит примерно столько же, как 'рыжий' или 'чернявый' .

— С нами пойдешь?

— Нет. Пристрелить и здесь можете.

— Ты дослушай хоть. Солдаты мы. Не банда такая-то дивизия. Устали от бардака. Офицеры сбежали. Нарполы орут- передавайте им склады. А сами магазины грабят, да народ обижают. Мы смотрели. Потом надоело. Вышли. Побили их. Такое зло от их скотства взяло — ни одного не оставили. Не знаем, что делать. Вроде они властью были. Но как-то по скотски себя вели. Вроде мы власть, и всё нам дозволено. Говоришь, Чёрный. Мы ни с кем быть не хотели. А теперь сами для столицы вроде Чёрных стали. Ладно, хоть пустого трепа от вас мало было. Говори, что делать. Шлепнуть всегда успеем, а сейчас говори. Что делать? На столицу идти? По домам расходится? Как Чёрный говори.

— Чёрный вам скажет: Страну спасать надо.

Повернулся, сунул руки в карманы плаща, и пошел прочь. Знал — в спину не выстрелят.

Догнали.

— Да куда же ты? Наши казармы в той стороне.

Следующим утром грузовики покатились к столице.

— Ну, комиссар, двинули!

— Двинули, командир!

Она оказалась в центре того, чего по её мнению, быть не могло. Тот, от всей души презираемый и ненавидимый ей народ, народ готовый за выпивку продать и предать всё, что можно, народ, состоящий в лучшем случае из двуногих скотов…

А скот уже и не был скотом. А был снова состоящим из людей народом. И она теперь мысленно бешено смеялась над собственными взглядами. Да, она ошиблась, и как ошиблась. Но другая сторона ошиблась гораздо больше.

Значит, стадо, толпа или быдло вышло на кровавый погром и грабёж. Стадо! Как бы не так. Погром? Размечтались. Это не погром. Это… Ага, уже бунт. Пожалуй что и бунт. Далеко не бессмысленный, но беспощадный. Да это уже и не бунт. Это восстание.

Пока ещё никто не стрелял, но крови уже в избытке.

Трубы палки, прутья решёток яростно колотили в щиты. С той стороны не менее яростно работали дубинки. Собственно, стены уже нет, она распалась на несколько очагов ожесточённых схваток. Стоны, крики, команды и отборный мат. Всё сразу висит в воздухе над улицей.

Тут группа дружинников и демонстрантов прижала к стене дома, и лупит человек двадцать полицейских, там солдаты окружили и избивают дружинников с демонстрантами. Несколько человек, как в форме, так и в штатском уже или лежали на асфальте, или пытались отползти туда, где были свои. Иногда их подхватывали и доносили либо до стены грузовиков, либо до баррикады, иногда начинали бить.

Между группами дерущихся мечутся одиночки. Одни стараются поскорее выбраться из этого кошмара. Другие ищут чужих одиночек, ищут, чтобы обрушить на них стальной прут, палку или резиновую дубинку. И чтобы тот повалился на асфальт. И ногами, чтобы не встал.

И Сашка одна из таких одиночек. И было в ней что-то такое… Пьяные от схватки рабочие почему-то чуяли, что этот офицер в парадной форме и шлеме с плюмажем заодно с ними, а не с теми, что в куртках кожаных и круглых шлемах.