Зарождение добровольческой армии - Сергей Волков

Теперь не проходит дня, чтобы не звучал печальный колокол, не гремели бы торжественные звуки похоронных маршей, чтобы не привозили в гробах юнкеров, кадет, гимназистов, прапорщиков, сотников и хорунжих и не опускали бы их в могилы вновь основанного в Новочеркасске «Партизанского кладбища». Везут их со всех «фронтов»: с Шахтной, Горной, из‑под Сулина и Матвеева Кургана, отовсюду, где гремят пушки, дымят бронепоезда, строчат пулеметы, не смолкает оружейная стрельба, где редкие, последние цепи юнкеров, кадет и партизан еще удерживают полчища красных.

Сегодня разнеслась весть, что Донской атаман Каледин застрелился в своем дворце. Он покончил с собой, когда убедился, что казаки не хотят защищать свой край, — он отказался уходить из столицы вместе с верными казаками и Добровольческой армией. Атаман Всевеликого Войска Донского не мог оставить свой пост.

Смерть атамана, рыцаря долга и чести, заставила многих казаков одуматься, но повернуть ход событий не могла. Большевистские части, вместе с казаками–изменниками, подступали с севера к Новочеркасску, с запада и с юга к Ростову.

В начале февраля я оставил лазарет и присоединился на станции Ростов к Юнкерской батарее. Уже на другой день мы вышли с пушкой на платформе навстречу красным — в Батайск. В батарее я узнал о трагической гибели батарейного фельдфебеля портупей–юнкера Шперлинга, упавшего случайно с площадки под колеса вагона. Рассказали мне и о гибели другого фельдфебеля Юнкерской батареи, которого я не знал. Этим фельдфебелем была молодая девушка — княжна Черкасская. Однажды во второй взвод батареи явилась высокая, красивая девушка в кавалерийской шинели и сказала, что она — княжна Черкасская, что недавно большевики убили ее отца, мать и брата и что она хочет быть добровольцем, ездит отлично на лошади и стреляет без промаха. И вот в первых же боях она показала себя не только лихим, но и смышленым, распорядительным бойцом, способным понимать обстановку и командовать другими. Ее все полюбили, заботились о ней подчас трогательно, но, к сожалению, не могли удержать ее боевых порывов. Она как бы искала смерти… И нашла ее под Матвеевым Курганом, когда два орудия, прикрывая отход пехоты перед сильнейшим противником, готовились уже бить картечью, а она, стоя во весь рост между орудиями, выпускала обойму за обоймой из карабина. Снежная пыль взметалась от пуль, воздух был насыщен свинцовым градом… Сраженная наповал, она упала на снег без стона — прекрасная русская девушка, мстившая за свою семью и за поруганную родину. Имя ее чтилось в синодике Юнкерской батареи и впоследствии в бригаде генерала Маркова.

К. Сломинский [344]

НИЖНЕ–ЧИРСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ [345]

4 января 1918 года юнкерам было предложено назначить 13 человек для какой‑то особенно интересной командировки. Желающих нашлось много. По жребию пошли: фельдфебель Канищев, взводный портупей–юнкер Сломинский, портупей–юнкер Онихимовский и Гавриленко и юнкера: Колтыпин, Широков, Рудзит, Хаджинов, Титов, Зубков, Михайлов и Сокольский. Было приказано переодеться «товарищами». Пришлось оставить свое юнкерское обмундирование и облечься в рваные, без погон шинели и ботинки без обмоток. И вот 5 января, в 12 часов, назначенные юнкера с винтовками шли на вокзал, провожаемые пожеланиями остающихся, менее счастливых товарищей. Настроение было приподнятое, чувствовалось, что мы идем на что‑то особенное, из ряда вон выходящее, но никто не знал зачем и куда. На вокзале мы поступили в распоряжение лейтенанта Герасимова, у которого было в подчинении 35 офицеров. Помещались они в вагоне, строго охраняемом часовыми. Только по выходе из Новочеркасска на север было объявлено, что нашему отряду в 50 человек генералом Корниловым была поставлена задача в ночь с 6–го на 7 января занять город Царицын. Действовать мы должны были вместе с оренбургскими казаками, которые ехали с фронта несколькими эшелонами в Оренбург и которых красногвардейцы не пропускали через город Царицын. Наш вагон должен был быть помещен в середину казачьего эшелона, и, когда казаки, решившиеся проложить себе дорогу оружием, завяжут на Царицынском вокзале бой, мы должны были, пользуясь помощью нашей организации, находящейся в Царицыне, занять город.

Организация эта, состоявшая, как говорили, более чем из 300 человек, взяла на себя обязанность увеличить панику в городе, поджечь и взорвать склады, захватить важнейшие пункты (военные склады, арсенал), уничтожить телеграфное и телефонное сообщение. Во главе ее стоял знаменитый полковник Корвин–Круковский, живший в Царицыне под именем японского полковника Ака.

6 января прибыли на станцию Чир, последнюю станцию Донской области, в сорока верстах от Царицына. Лихорадочно чистились винтовки, приводилось в порядок вооружение, все с нетерпением ждали решительного момента. В вагон приехал полковник Мамонтов, бывший тогда окружным атаманом 2–го Донского округа. Его несколько слов о том, что он рад видеть смельчаков, решившихся на такое отчаянное дело, и имена наши не будут забыты в истории воссоздания русской армии, еще более приподняли наше настроение. Мы верили в успех нашего дела, мы верили в свои силы. Стоим на станции день, другой, — приказания от полковника Корвин–Круковского двигаться на Царицын — нет. Наконец приезжает он и объявляет, что оренбуржцы пробиваться не желают, вступили с красными в переговоры и согласны сдать им оружие, лишь бы их пропустили домой. Пытаться же самим взять Царицын было бесполезно. Начали выжидать событий, а в это время большевики не дремали и начали стягивать силы на станции Чир, со стороны Царицына и со стороны станции Лихой. Проехать свободно в Новочеркасск нечего и было думать. И вот, с разрешения полковника Мамонтова, в Новочеркасск был отправлен юнкер Сокольский к подполковнику Миончинскому, за подложными удостоверениями личности для проезда юнкеров в батарею. Тем временем наш вагон служил предметом неослабного наблюдения со стороны большевиков. Не раз сквозь открытия окна вагона мы слышали проклятия и угрозы по нашему адресу. Наш телеграфист, дежуривший у аппарата, донес, что красные 13 января собираются одновременно со стороны Царицына и со стороны станции Лихой двинуть эшелоны с красногвардейцами для нашей ликвидации.

Среди офицеров начались разговоры о бесполезности сопротивления и о необходимости распустить отряд. Питались мы в вагоне из рук вон плохо, получали три раза в день по куску сала с хлебом и чай. С вечера 12–го числа настроение стало тревожным, собирали свои вещи. Телеграфист донес, что из Царицына вышел воинский эшелон неизвестного назначения и, что со станции Лихой сообщение прервано. Положение усложнялось. Мы могли ожидать появления противника.