Фридрих Великий - Дэвид Фрейзер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что касается других государств за пределами империи, то в конце жизни Фридрих был в мире со всеми. Он всегда настороженно смотрел на Россию, боялся австро-русского сближения. Фридрих находился под сильным впечатлением, полученным благодаря личному опыту, от, как он выражался, крайней жестокости, численности, первобытности русских, когда они выступают врагами, а также от необъятных просторов их земель и почти азиатского характера правителей и институтов власти. Россия делала сильную Пруссию абсолютно необходимой для Европы, но при этом поддерживающей добрые отношения с Россией и помогающей ей, когда это нужно.
Поляки, как неизменно полагал Фридрих, капризные и непредсказуемые люди, не имеющие способности к управлению или организации, обуреваемые сильными страстями и использующие устаревшую политическую структуру. Раздел Польши — еще один эпизод, в связи с которым Фридрих подвергался критике, был, по его мнению, шагом для обеспечения мира и стабильности в Центральной Европе, приводящим в порядок изменчивую стратегическую ситуацию и заполнявшим потенциальный вакуум там, где пересекались интересы Российской, Австрийской и Оттоманской империй. Он устранил по крайней мере некоторые причины конфликта. К тому же это остановило или на какое-то время сдержало русскую экспансию на Запад, то есть на Западе для них была установлена степа. Прусская степа.
Фридрих питал теплые чувства к Франции даже тогда, когда находился в состоянии войны с ней и его недоверие и раздражение от действий французов — или их государственных деятелей — достигали наивысшего накала. Он с презрением относился к французской королевской семье, настолько далеки они были от его идеалов правителя — экономного, готового на самопожертвование, трудолюбивого, непритязательного в быту. Фридрих считал систему управления во Франции достойной сожаления и способной через некоторое время привести к возникновению серьезных проблем, хотя всегда стремился побольше узнать о французском эксперименте по созданию государственных предприятий. Он находил тщеславие французов абсурдным и не скрывал своего мнения. Однако Фридрих неизменно восхищался достижениями французской мысли, литературы и искусства. Он обожал французский язык — его рациональность, точность, музыкальность и выразительность. С этой точки зрения Франция была его духовной родиной. Собрания Берлинской академии наук велись на французском языке, Фридрих на них не присутствовал — для него это было просто немыслимым. Он переживал войну с Францией как неестественную ситуацию. Его чувства к ней, глубоко человеческие, эмоциональные, говорили о нем человеке больше, чем о правителе, — они были очень сильными.
В отношении Британии он чаще всего ощущал непреодолимое раздражение, несмотря на близкое родство с королевской семьей через мать, которую любил, и на восхищение коммерческой предприимчивостью и талантом британцев. Это раздражение достигло апогея в последний период жизни, после Семилетней войны, во время которой он, по его мнению, был предан союзной Британией. Такие взгляды, не совсем справедливые и не отвечавшие обычно присущему ему прагматизму, твердо укоренились в нем. В целом Фридрих находил поведение англичан высокомерным и безразличным к мнению, интересам и возможной реакции других государств, а значит, как он считал, в конечном счете глупым. Король полагал, что англичане, например, по глупости не понимали, что их идея относительно северного альянса (Пруссия, Россия, Британия) будет рассматриваться как провокационная другими балтийскими государствами и, конечно, Францией, тесно связанной с Австрией. А когда это выльется в военные действия, что произойдет непременно, то кто на континенте останется с Пруссией? Британцы смотрят на ситуацию и перспективу, чрезмерно надеясь на свое островное положение, упрощенчески и практически не учитывая уроков истории. Фридрих почти не испытывал сочувствия по поводу проблем Британии с ее американскими колониями, которые, как он считал, были полностью спровоцированы британским безразличием и неосмотрительностью, а предпринятые в связи с ними меры оказались недостаточно продуманными и эффективными.
Однако хотя Фридрих вошел в историю как законодатель, администратор, справедливый суверен, неутомимый дипломат. Современники назвали его Великим в основном благодаря успехам, которых он достиг, возглавляя армию своей страны. Как Наполеон, невзирая на его громадные заслуги в управлении государством, не стал бы так знаменит, если бы солдаты его Великой Армии не побывали во всех уголках Европы и за ее пределами, так и Фридрих в качестве исторической фигуры не состоялся бы вне бело-голубого фона прусской армии.
Будучи солдатом, Фридрих никогда не оставлял без внимания политические цели войны. Он признавался в юношеском стремлении к славе, к тому, чтобы оставить след в истории, к тому, чтобы похоронить навсегда обидные насмешки отца по поводу его мужества. Но Фридрих всегда знал, война — это политический акт, инструмент и составная часть политики, оправданные надеждой на то, что после достижения мира ситуация улучшится. И в этом Фридрих, конечно, был человеком своего времени ограниченных войн, которые велись ради ограниченных целей. Эпоха национальных столкновений, вбирающих страсть и амбиции целых народов, которые велись à outrance[357], до полной победы, была в будущем, в которое Фридрих вглядывался с содроганием й с которым должны были неизбежно прийти более демократические времена и настроения. Он был свидетелем, а иногда и причиной жестокости во время войны, страданий, убийств, разрушения и порой, казалось, предвосхищал варварство последующей эры, как в случае бомбардировки, сомнительной в военном отношении, прекрасного города Дрездена[358]. Однако вести кампанию до того момента, как противники будут полностью подавлены и безоговорочно капитулируют перед ним, он считал и неразумным, и аморальным.
* * *
Но политика может продиктовать необходимость войны, и уж если она неизбежна, то ее следует вести эффективно; а это часто предполагало нанесение удара первым. Принципы, которых придерживался Фридрих в ведении войны, иногда сравнивают или противопоставляют наполеоновским. Говорят, Наполеон верил в решающее сражение, сражение на уничтожение, в
