Сожженные мосты - Александр Маркьянов

А вот номер то и не определен…

— Слушаю! — сказал я, совершив тем самым правонарушение: нельзя было разговаривать по телефону и одновременно вести машину.

— Доброго здоровья, поросенок!

Сначала подумал, что звонит Володька Голицын… через секунду сообразил — кто.

— Здоровья и тебе.

— Я могу воспользоваться твоим гостеприимством?

— То есть? Ты направляешься в…

— В Одессу. Ближайшие пару дней я проведу в Одессе.

— Мой дом — твой дом, так всегда будет.

Воронцовский дворец. Сколько же я там не был… шесть… нет, больше. Сколько же я там не был…

— Я бы желал видеть и тебя здесь. Перекинемся картишками, вспомним старые времена.

Еще с детства мы, тогда еще юнкера и гардемарины выработали свой, особый язык общения. Перекинуться в картишки — есть серьезная тема для обсуждения, вспомним старые времена — нечто срочное, не терпящее никакого отлагательства.

— Я вышлю самолет.

Я бросил взгляд на часы.

— Часа через четыре я буду в Тегеране.

— Хорошо. Самолет особой авиаэскадрильи, посадка в Мехрабаде. Удачи.

— И тебе.

21 июня 2002 года

Басра, район Субхайя

… И в борьбу не вступил

С подлецом, с палачом

Значит, в жизни ты был

Ни при чем, ни при чем…

Ни при чем!

Басра… Восточный Санкт Петербург…[327]

Князь Владимир Голицын поехал сюда по одной простой причине — он знал, что город этот, который он любил и который не раз навещал — он увидит в последний раз.

С самого начала, еще только ввязываясь во все это — он не знал, не осознавал суть происходящего и думал, что это обычный заговор арабов, направленный на построение независимого арабского государства в тех или иных границах, возможно при поддержке извне. Какое-то время он подозревал и заговор евреев — те давно грезили о собственном государстве там, где оно у них было две тысячи лет назад — подозревал, пока не встретился с Руфью, не узнал еврейских «террористов» поближе. Но он никак не ожидал встретить то, что встретил.

Любое государство — что маленькое, что большое — всегда держится на некоторых основополагающих идеях и понятиях, позволяющих каждому конкретному гражданину или подданному в каждый конкретный момент ответить — для чего существует это государство, для чего они живут все вместе, а не по раздельности. Это очень важно — чтобы в государстве было нечто такое, что объединяло бы всех. Вопреки расхожим представлениям Российская Империя — как и Британское Содружество наций не были «тюрьмой народов, объединенных штыком солдата, нагайкой казака, да веревкой палача» — ибо миллиард человек невозможно удержать вместе, в едином государстве ни веревкой, ни штыком, ни нагайкой — если они сами не хотят этого. Штыком и нагайкой держалась Священная Римская Империя Германской нации — и то, в шестидесятых-семидесятых годах уже появилось на свет первое поколение, считающее для себя нормальным жить в единой стране, а не порознь. Так и в России — все жили вместе, потому что это было просто — нормально.

Одной из скреп, держащих вместе единое государство — в любом государстве является элита, или аристократия. От элиты, составляющей по численности от пяти до десяти процентов от общей численности населения страны зависит очень многое, ибо никакое общество не может жить без лидера, и даже никакое стадо не может идти вперед без вожака. Элита еще больше, чем все общество нуждается в единстве, и как единение двух государств или народов начинается с единения элит — так и раскол начинается с раскола в элитах. Государство не может существовать единым целым, если элиты по тем или иным причинам решили разрушить его и растащить куски. Раскол в элите — это самое страшное, это преддверие беды.

А князь Голицын сейчас видел именно это.

Прозрение наступило после разговора с однокашником по училищу, прибывшим в Багдад позавчера для прохождения службы. Андрюха… то ли он был пьян, то ли просто расслабился — но он заговорил. Сказал то, что говорить был не должен, всего лишь несколько слов. Но для Голицына, пребывающего в Багдаде уже не первый год, этих слов было достаточно, они одновременно и перевернули его сознание с ног на голову — и поставили все на свои места. Сам собой отпал вопрос, который не давал ему покоя — как столько родовитых аристократов и потомственных военных дали вовлечь себя в заговор арабов. А теперь он все понял — разом!

И все же — кое-что он не понял, он не смог выиграть у системы даже самый последний в жизни бой. Он думал, что услышанные им слова — всего лишь результат излишне выпитого на жаре, в то время как это было результатом спланированной и тщательно просчитанной комбинации. В самый последний момент он должен был узнать правду, настоящую правду, ту что для внутреннего пользования, для своих. И потом, вооруженный этой правдой он должен был сделать всего лишь один ход, тот самый который от него ждали — никакого другого ему сделать не дали бы, пресекли. После этого — он становился лишним. Отыгранной картой, которую можно сбросить под стол.

Это не был арабский заговор. Это не был еврейский заговор. Это был заговор своих, заговор военных и аристократов против Династии, заговор, который вызревал давно, и в который были вовлечены уже очень многие. Заговор, имеющий целью установить в стране хунту, военную диктатуру. В Багдаде — в него вовлечены были практически все.

Уже на следующий день он обнаружил за собой слежку, не назойливую и демонстративную — а достаточно профессиональную и плотную, он не знал бы, что за ним следят, если бы не узнал одного и филеров. Тот был человеком из специальной группы криминальной разведки, особого подразделения полиции, курируемого лично Аль-Бакром и занимающейся внедрением в террористическую среду с целью получения информации о предстоящих акциях. Если эти люди занимаются слежкой, они, а не полиция и не контрразведка — значит, на то есть приказ Аль-Бакра. Значит, его не просто подозревают — про него знают все.

Бежать было бессмысленно — и он отлично это понимал, ему не оторваться от слежки, не вырваться из ловушки Междуречья, это государство в государстве, и все ходы наружу для него закрыты. Он обречен погибнуть здесь — и все что он может — это попытаться передать информацию, пусть через десятые руки — но перепрыгнуть границы, донести, передать сокровенное свое знание, предупредить об опасности. Тогда даже его смерть послужит делу — она докажет истинность переданной информации и те кто его убьют — попадут в ловушку.

Поэтому, он сумел-таки передать Рут, где он ее будет ждать и когда — а на следующий день выехал в Басру.

Найти повод для поездки было проще простого — как инспектирующий офицер он имел право посещать военные части на территории всего Междуречья. Дежурный офицер подписал командировочное предписание на три дня, предписание на проведение проверки он делать не стал, потому что проверка могла быть и внезапной. Взяв в хозяйственной часть разъездную машину, он с утра проехал под Вратами Единения[328] — и выехал на федеральную трассу, ведущую в Басру и далее, в порт Ум-Каср.

Поездки по Междуречью в последние десятилетия, когда была реализована десятилетняя программа дорожного строительства — превратились в настоящие полеты. Трасса эта считалась одной из основных в регионе, она шла к глубоководным портам — и потому имела пять полос в каждом направлении, десять полос бетонной автострады без единого светофора — только развязки, «клеверные лепестки». Его Тур — новенький бронированный внедорожник держался в третьей полосе движения, в ряду огромных фур и трейлеров с оборудованием — а в пятом ряду проносились, обходя их как стоячих, смазанные от скорости молнии — в пятой полосе не было ограничения скорости, и во многих местах можно было «топить» до трехсот. Так многие и делали — на Востоке были шальные деньги, их тратили легко и свободно, особым спросом пользовались германские и италийские суперкары, способные часами лететь на скорости в двести пятьдесят — триста километров в час. Иногда князя навещала недобрая мысль, что все это мотовство — вынужденное, что ни живут как в жерле вулкана с едва присохшей коркой, и каждый помнит, что под ногами копни — раскаленная магма, и наслаждается жизнью, понимая, что в любой момент все это может быть безжалостно отнято. Блеск отделанных стеклопанелями небоскребов и нищета «бедуинских» кварталов[329], бронетранспортеры и огромные «пустынные» тягачи с бурильными установками, кранами и трубами на полуприцепах, роскошь приемов и ночные жестокие перестрелки на улицах, изысканные наслаждения, смерть и опасность, шелест крупных ассигнаций и лязг передернутого затвора — вот что такое был русский Восток. Здесь они, русские офицеры, в атмосфере насилия, тайного беззакония, зла и жестокости, истинно восточного коварства боролись со злом, и не заметили, как стали злом сами. Ибо если долго смотреть в бездну — бездна начинает смотреть на тебя.