Дом Ветра (СИ) - Савански Анна

Андре Моруа, «Земля обетованная»

Январь–февраль 1985.

Бетти сошла с трапа самолета, рядом плелся Фредди, которого Беатрис не хотела отпускать, но дни рождения сына и дочерей были очень важны для него. Виктор устраивал прием в честь шестидесятилетия своего фармацевтического завода, и они с Бетти были обязаны там быть. Новый год и Рождество всегда были их семейными праздниками.

Она набрала в легкие морозный воздух Лондона. Она любила этот город, и после праздников решила разорвать все договора с Мюнхеном и уже навсегда остаться в родной столице. Праздники проходили, как во сне, ужасном сне. Неужели никто не замечает, что они стали так далеки? Бетти, надевая свои дорогие платья, несмотря на то, что немного похудела, волновала всех, всех, кроме него. Фредди устраивал шоу-показ их счастливой жизни. Как же она ненавидела его за это! Вечерами хотелось устроить скандал, но каждый раз, вспоминая, что у нее есть дети, женщина сдерживалась, изредка мечтая все выказать мужу прямо в лицо, а потом хлопнуть дверью, забрать детей и уйти.

Утром они молча собирались в Мюнхен. Ледяное молчание и в самолете, и по приезду домой убивало Бетти, у которой было скверно на душе: неужели он что-то заподозрил или опять наказывает ее? Бетти села у окна с бокалом виски смотреть на ночной город. Сейчас ее муж пойдет к своей любовнице, а она молча его будет провожать. А что ей оставалось делать? Лондон не вылечил их, нет. Ее мир рушился, осталось только ждать и с честью принять судьбу. Фредди остановился в нескольких шагах от своей жены. Она стала совсем другой: похудела, побледнела, исчез румянец, а под глазами пролегли тени. На ее обнаженные ноги бросали огни ночные заведения, был виден кружевной бюстгальтер, халат открывал взору почти все. Жалкий был вид.

— Бетти, — она даже не обернулась, слишком глубоко погрузилась в свои мысли. — Ты пьешь?

— Да, пью, тебе-то какое дело! — прошипела она.

— Большое, потому что ты моя жена, — в нем вспыхнул гнев: да как она смеет с ним так разговаривать.

Бетти истерично засмеялась, и он одним прыжком оказался рядом с ней, рывком поднимая на ноги и заглядывая в глаза.

— Жена?! Ты наконец-то вспомнил, кто я, Менори? — она продолжала смеяться.

— Дрянь! — он вырвал бокал из ее рук, швыряя на пол.

— И ты меня сделал такой, — крикнула Бетти.

— Веди себя, как моя жена! — орал мужчина ей в лицо.

— Нет! — резко ответила женщина.

— Ведьма! — Фредди резко повернул ее к себе спиной.

В нем все просто клокотало, хотелось придушить ее за все, что она сделала или не сделала. Он больно сжал ей руки и бок, ударил пару раз для покорности; она взвизгнула, пытаясь освободиться; мужчина навалился на нее всем телом. Внутренности болезненно сжались в один холодный комок, а по щекам побежали жгучие слезы. Фредди отошел от нее, приглаживая усы. Она медленно сползла на пол и разрыдалась так горько, что, казалось, сердце лопнет в груди. Все закончилось. Он ушел в душ, оставив ее одну рыдать. Но она не стала. Бетти села — и как теперь смотреть ему в глаза? Теперь у нее немного времени. Она стала лихорадочно одеваться, хорошо, что чемоданы все еще стоят внизу. Бетти, подхватив чемоданы и натянув на себя шубку, громко хлопнув дверью, ушла, на улице поймала такси:

— В аэропорт, — крикнула она, увидев Фредди, высунувшегося в окно.

Только, когда хлопнула дверь, он понял, что произошло и что он натворил. Он унизил ее, вмазал в грязь. Но совесть мучила его недолго, он набрал номер Беатрис.

— Да, дорогой, — прохрипела любовница.

— Приходи в мою квартиру, мне очень плохо.

— А как же твоя жена?

— Ее нет, она убежала в Лондон, я поступил с ней очень плохо.

— Я приду, — ответила она.

Бетти ехала в машине и тихо плакала. Как с ней мог так поступить любимый мужчина? Как вообще такое могло произойти с ними? И что теперь делать? «Больше так не может продолжаться. Сейчас я поеду обратно и все ему скажу, все, что о нем думаю, пусть продолжает эти игры, но только без меня. У меня, черт возьми, еще есть гордость!»

— Поедем обратно, — приказала она водителю.

Бетти тихо поставила чемоданы, поднялась наверх. Фредди не было в его спальне. Бетти заглянула в соседнюю дверь и чуть не упал на месте. Там был он и она, в ее постели. Он обнимал другую, после того, как совершил преступление над ней. Он целовал эту девчонку Беатрис!

Она не помнила, как вышла из квартиры, как шла до своей. Всю дорогу пред глазами всплывала эта сцена. Беатрис сидит на нем, на ее мужчине... Внутри что-то оборвалось. Что теперь делать? Что же? Она прошла в свою квартиру, в свою спальню, устало опускаясь на постель. Взгляд упал на прикроватную тумбочку, где лежало кольцо Фредди, то самое, подарок на тридцатипятилетие: винтажное, с гравировкой на французском языке. Что оно здесь делает? И поэтому он ей врал, что оно осталось в Мюнхене в его квартире? Бетти легла, почувствовав под собой какой-то сверток; развернула его. Это оказалась великолепная комбинация, но не ее размера. Выпала карточка, где неровным почерком Фредди было написано: «Моей несравненной. Моей Беатрис. Твой Фредди». Значит, они встречались здесь!

Как она позволила себя обмануть? Как позволила с собой так поступить? Как он мог? Как? И зачем ей теперь жизнь? Зачем, если он не хочет быть с ней? И разве можно жизнь без него?

Три дня она никуда не выходила, не приближалась к еде, не пила, просто рыдала, просто дышала своим прошлым. Ей никогда прежде не было так больно, как сейчас. Никогда она не испытывала такой жгучей боли, никогда ей до этого дня не хотелось покончить с собой.

Через три дня она все-таки решилась встретиться с мужем. Приведя себя кое-как в божеский вид, она отправилась к Фредди. Бетти пришла пораньше. Для храбрости налила себе виски. Как она могла так опуститься, что бокал виски стал ее главным другом?

«Все-таки лучше вина», — подумала она и села у дивана с бокалом вина в ожидании. Когда Фредди пришел, то уже стемнело. Фредди не ожидал, что она вернется, что после того дня вообще придет сюда. Он увидел ее у дивана, голова лежала на подлокотнике, она казалась такой отчужденной, отрешенной.

— Бетти, — позвал он, она повернула голову. Он ожидал брани, суровых слов, но она просто молча смотрела. Он присел рядом. — Я...

— Ничего не говори, — она прижала палец к его губам.

До рассвета она принадлежала ему, он уснул с этой мыслью. Бетти не спала, теперь она знала, что ей нужно делать. Она скинула с себя руку Фредди, тихо оделась. Он проснулся, когда почувствовал, что ее рядом нет, прошелся по квартире, но нигде не обнаружил жену. На стеклянном столике лежала записка.

Между нами все кончено. Это было наше прощание. Я ухожу от тебя.

Бетти

Она сделала все, чтобы Фредди почувствовал себя еще больше виноватым пред ней. Бетти бросила его первой. Теперь он свободен во всех смыслах этого слова. Черт возьми, она сама его освободила, сама дала ему возможность делать то, что он хочет.

Так он стал жить с Беатрис. Так Бетти осталась одна в Лондоне.

***

Лондон не помог ей. Все праздники она старалась привлечь его внимание дорогими роскошными платьями, какие любила носить Ребекка. Она ходила грустная, готовая в любое время сорваться и устроить скандал, но каждый раз, как он ей улыбался, она испытывала нежность, и гнев проходил.

Мери-Джейн сердцем чувствовала, в своем одиночестве она не одна. Она, как и Бетти, похудела, у нее пропал аппетит, на всех вечеринках она просто заставляла себя есть, чтобы не обидеть гостей. Почему никто не замечал, как ей плохо? Как она умирала каждый вечер, когда захлопывалась дверь их квартиры, и она оставалась с Антонио, который больше не хотел ее и который перед гостями стремился показать благополучие и любовь, но как только праздник заканчивался, М-Джейн становилась ненужной. Мыслями он находился не с ней.

Она знала, что все его поздние приходы домой — измены. Ребекка Хаммонд прикарманила ее мужа, одурманила, бог знает, что она наплела ему про нее. Мери-Джейн хотела быть сильной. В первый торжественный вечер она надела ослепительное платье с серебряным узким лифом и от бедра струящейся, как вода, юбкой. Впервые за полгода Мери-Джейн чувствовала себя великолепной. В тот вечер она была легкой, смеющейся, говорящей колкости, которые никого не обижали. Антонио мог бы гордиться ею.