Гении разведки - Николай Михайлович Долгополов

Летом 1955 года пришло долгожданное избавление. Из ссылки их вернули в столицу Советского Союза. В Москве Гай и Дон уже снова общались. Обменивались впечатлениями. Маклейн убеждал Берджесса, что здесь они навсегда, а тот грезил возвращением в Англию. Изредка и не всегда случайно сталкивался в дорогих ресторанах, а такие были наперечет, с иностранцами. Не стеснялся представляться им не каким-то Элиотом, а собственным именем. Даже попросил известную английскую актрису заказать ему костюм у лондонского портного, что вежливая дама и сделала. Этими встречами и жил.

А Маклейн шел вперед. Дон Донович, так теперь обращались к Маклейну в Москве, общался с коллегами по работе, а иногда с разрешения Службы и с иностранцами. Зимой 1956 года им с Гаем устроили встречу с несколькими иностранными журналистами, где оба дружно объявили себя пацифистами, но никак не шпионами, нашедшими надежное убежище в мирной советской стране. Еще больше, чем этим заявлением, иностранцы были удивлены их бодрым видом и прекрасно сшитыми «английскими» костюмами, хорошо сидевшими на «пацифистах».

Дон успокоился, почти порвал с дурными привычками, а если по-простому, бросил пить. Выполнял отдельные поручения разведки: составлял аналитические записки, анализировал политические ситуации, складывавшиеся в различных районах мира. Это дисциплинировало, заставляло держаться в тонусе. И попросил, потребовал работы. По настоянию Маклейна ее предоставили.

Публиковал статьи на международные темы под опять-таки неправдоподобным псевдонимом Мадзоевский. В сугубо тогда официальном журнале «Международная жизнь» он был консультантом. Правда, содержание мидовского издания казалось ему скучноватым. Хотелось чего-то более живого.

Один из материалов англичанин посвятил событиям 1956 года в Венгрии. И в отличие от почти всех, взявшихся за перо левых западных интеллектуалов, Советский Союз не осудил. Маклейн не был упертым членом партии, однако в будапештском путче разглядел руку отлично знакомых ему западных спецслужб, о чем и написал в советском журнале. После этого переписку с ним прервали почти все западные «леваки». Но Маклейна это никак не смутило.

Вгрызание в действительность

И все же Маклейн томился без дела. Но просьба подыскать соответствующую его способностям и обязательно постоянную работу была исполнена только в 1961 году. В мае в Институте мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) появился новый старший научный сотрудник Марк Петрович Фрейзер. Зарплату ему положили солидную, да что там солидную — прямо очень завидную — 400 рублей! А основанием для приема на работу послужило, обратите внимание, ни много ни мало «разрешение Совета министров СССР».

В престижнейшем институте Академии наук СССР простаки не работали. Аналитикам и ученым даже разрешали время от времени выезжать за границу, они всегда и во всем были в курсе. И новичок был тотчас опознан как тот самый Дональд Маклейн.

К его приходу в институте отнеслись с пониманием. Знали, что в британском МИДе он руководил американским отделом, дослужился до ранга советника. Ну а то, что работал, чтобы не сказать «шпионил», на Советский Союз, заставляло относиться к товарищу со странной фамилией с еще большим уважением.

И Фрейзер его оправдал. К иностранному акценту быстро привыкли. Он обедал в простой столовой, общался со всеми, к нему не стеснялись обращаться с просьбой разъяснить непонятные советским людям западные реалии.

Слегка критиковали Марка Петровича лишь за привычку к курению. Порой он выкуривал в день по несколько пачек. И добро бы чего-нибудь мягкого, иностранного. Имел же право приобретать в открывшихся магазинах «Березка» товары на валюту. Но он не хотел выделяться ничем. Дымил «Примой», губительной для легких.

Но что курение… Зато статьи Фрейзера по проблемам Европы, аналитические исследования политики современной Великобритании выделялись точными оценками, идеологической выдержанностью и глубинным пониманием.

В те годы защита диссертации порой превращалась в приключение с непредсказуемым концом. Многие способные соискатели так и оставались неостепененными. Их нещадно отсеивали научные советы, им ставили в упрек нехватку публикаций по своей главной теме, порой придирались к каким-то деталям биографии, вызывавшим сомнения у партийного руководства институтов. Очереди на защиту растягивались чуть ли не на десятилетия. И каково же было горе соискателя, когда неожиданно или предсказуемо члены совета в процессе всегда тайного голосования закидывали претендента на научную степень «черными» шарами.

Марк Петрович с диссертацией не торопился. Писал статьи, делал доклады. И уверенно защитился в своем, постепенно становившемся родным ИМЭМО. Ни единого «черного» шара, все «за» — случай редчайший. С другой стороны, кому, как не ему было стать доктором исторических наук со сложнейшей темой «Внешняя политика Англии после Суэца».

Человек под фамилией Фрейзер превращался в ведущего специалиста СССР по европейской проблематике.

Ну почему его надо было скрывать под чужим именем, когда все знали подлинную фамилию британца? И, предполагаю, что с согласия кураторов из КГБ, Фрейзер пишет в характерном, исключительно бюрократически сухом стиле заявление на имя заместителя директора ИМЭМО: «Прошу впредь числить под фамилией Маклейн (точнее Маклэйн. — Н. Д.) Дональд Дональдович».

Много добрых дел совершил в своей жизни академик Евгений Максимович Примаков. Занесем на его счет еще одно. В качестве замдиректора ИМЭМО он накладывает 19 июня 1971 года краткую резолюцию на заявление: «Ст. научного сотрудника Фрейзера Марка Петровича впредь числить под фамилией Маклэйн Дональд Дональдович».

Маклейну удалось то, чего так и не сумел добиться выдающийся советский разведчик-нелегал Вильям Генрихович Фишер, до последнего дня своего не избавившийся от прилипшего к нему имени