Поединок 18 - Эдуард Хруцкий

– Что случилось? – В халате, с удивленно поднятыми бровями, он казался таким невинным, что у меня за родились сомнения. Лоскутки совпадений, косвенных улик, замечаний, которые ночью я соединила вместе, снова рассыпались.

– Льюис… Ведь не ты же убил их, правда?

– Кого?

Вопрос обескуражил меня. Я не решилась поднять на него глаза.

– Их всех: Фрэнка, Лолу, Болтона.

– Да.

Я застонала и откинулась на спинку стула. Льюис же продолжал в размеренном тоне:

– Но тебе не надо беспокоиться. Улик нет. Они больше не будут досаждать нам. – При этом он добавил в кофейник немного воды. И тут я, наконец, взглянула на него:

– Но, Льюис… ты что, сумасшедший? Ты не можешь убивать всех подряд, этого же нельзя делать. – Последняя фраза показалась мне слишком наивной, но его признание столь ошарашило, что я не смогла найти правильных слов. А кроме того, в стрессовых ситуациях мне на ум приходят лишь фразы из лексикона монастырей и учебников хорошего тона, сама не знаю, почему.

– Если бы ты знала, как много вещей нельзя делать, но тем не менее люди их делают… предают, подкупают, позорят, бросают близких…

– Но ты не должен их убивать, – твердо заявила я. Льюис пожал плечами. Я ожидала трагической сцены, и этот спокойный разговор беспокоил меня. Тут Льюис повернулся ко мне:

– Как ты узнала?

– Я думала об этом. Я думала об этом всю ночь.

– Ты, должно быть, мертвая от усталости. Хочешь кофе?

– Нет. Я… я не мертвая, – ответила я с горечью. – Льюис, что ты собираешься делать?

– Ничего. Это же самоубийство, преступление на почве секса и автомобильная катастрофа. Все прекрасно.

– А я, – взорвалась я, – а я?! Могу я продолжать жить с убийцей? Могу я позволить тебе вот так, от скуки, убивать людей и никак не воспрепятствовать этому?

– Он скуки? Но, Дороти, я убил только тех, кто обидел и продолжал обижать тебя. При чем тут скука?

– Что с тобой? Разве ты мой телохранитель? Я просила тебя об этом?

Он поставил кофейник.

– Нет, но я люблю тебя.

Тут моя голова начала кружиться, я соскользнула со стула и первый раз в жизни – наверное, сказалась бессонная ночь – упала в обморок.

Я очнулась на софе и увидела Льюиса, явно испуганного. Мы молча смотрели друг на друга, потом он протянул мне бутылку шотландского. Глядя ему прямо в глаза, я сделала глоток, потом другой. Сердце вошло в нормальный ритм. И мгновенно меня охватила ярость:

– А, ты меня любишь? Правда? Поэтому ты убил беднягу Фрэнка? И Лолу? Почему же ты не убил Пола? В конце концов, разве не он мой любовник?

– Потому что он любит тебя. Но если он попытается покинуть тебя или обидеть, я убью и его.

– Бог мой, ты сумасшедший! – воскликнула я. – А до этого ты много убил народу?

– Нет, я не убивал, пока не познакомился с тобой, – ответил он. – Никогда. Не было причины, Я никого не любил.

Он вскочил и, потирая подбородок, зашагал по комнате. Казалось, я видела кошмарный сон.

– Видишь ли, до тех пор, пока мне не исполнилось шестнадцать, меня били чаще, чем других. Мне никогда ничего не давали, никогда. А потом, после шестнадцати, я стал всем нужен, и мужчинам, и женщинам – всем, но при условии, что… э… что…

Этот жеманный убийца перешел все границы. Я прервала его.

– Да, я понимаю.

– Никогда ничего, понимаешь? Ничего просто так. До тебя. Я все думал, когда лежал в постели наверху, что ты захочешь… ну… однажды… – он покраснел.

Полагаю, я тоже. Менятрясло.

– Когда я понял, что ты все делаешь из одной только доброты, я полюбил тебя. Так-то вот. Я знаю, ты думаешь, я слишком молод, ты предпочитаешь Пола Бретта, и я тебя не интересую, но я могу защищать тебя. Вот и все.

Так-то вот. Как он сказал. Так-то вот, так-то вот. Я оказалась в гнезде шершней. Я ничего не могу поделать. Я пропала. На дороге в канаве я подобрала сумасшедшего, убийцу, жертву навязчивой идеи. Снова Пол оказался прав. Пол всегда прав.

– Ты мной недовольна? – мягко спросил Льюис. Я даже не ответила. Можно ли быть «недовольной» тем, кто, чтобы доставить тебе удовольствие, убил трех человек? Его вопрос напоминал вопрос еще неразумного ребенка. Я думала или притворялась, что думаю, так как голова моя соображать отказывалась.

– Ты знаешь, Льюис, что моя обязанность – передать тебя полиции?

– Если хочешь, – спокойно ответил он.

– Мне следует позвонить им немедленно, – слабым голосом добавила я. Он поставил телефон рядом со мной, и мы вместе лениво разглядывали его, словно сомневались, подключен ли он к сети. – Как ты это сделал?

– Фрэнку я назначил свидание от твоего имени в мотеле, в комнате, заказанной по телзфону. Я влез через окно. С Болтоном – я сразу понял его сущность. Притворился, что согласен. Мы тут же договорились о встрече в малоизвестном отеле. Он обалдел от счастья. С ключом, который он дал мне, я мог прийти и уйти, когда вздумаю. Никто меня не видел. С Лолой – я целую ночь откручивал гайки на передних колесах ее машины. Вот и все.

Я могла бы молча вышвырнуть Льюиса вон. Но дикого льва не выпускают из клетки. Он продолжал бы издали следить за мной и убивать, как машина. Я могла бы заставить его покинуть город, но он подписал долгосрочный контракт, и, куда бы он ни отправился, его обязательно нашли бы. А передать его полиции я не могла. И никогда ни с кем не смогла бы этого сделать. Я попала в западню.

– Ты знаешь, никто из них не страдал, – успокоил меня Льюис. – Все произошло очень быстро.

– Какое счастье! Ты вполне мог бы зарезать их перочинным ножиком, – с горечью съязвила я.

– Ты прекрасно знаешь, что это не так, – с нежностью в голосе произнес Льюис. Он взял меня за руку. На мгновение, не осознавая, я ему это позволила. Но лотом вспомнила, что эта теплая тонкая рука, держащая мою, убила трех человек, и с изумлением отметила, что меня это уже не ужасает. Тем не менее руку я решительно убрала.

– Тот парень, вчера, ведь ты хотел убить его, не так ли?

– Да, глупо все вышло. К сожалению, я принял ЛСД и не понимал, что творю.

– Но, не учитывая этого… Льюис, ты понимаешь, что ты наделал?

Он смотрел на меня. А я вглядывалась в зеленые глаза, в совершенную линию рта, черные волосы, гладкую кожу: я искала проблеск понимания или отпечаток садизма, но не нашла ничего. Ничего, кроме беспредельной ко мне нежности. Он смотрел на меня, как смотрят на закапризничавшего ни с того ни с сего ребенка. Клянусь, в глазах Льюиса я видела снисхождение ко мне. Эта последняя капля переполнила чашу терпения: я расплакалась. Льюис обнял меня, стал гладить мои волосы, и я его не остановила.

– Между нами говоря, – шептал он, – с прошлой ночи мы оба много плакали.

XI

Естественно, у меня начался приступ печеночной колики. Если возникает серьезная проблема, у меня обязательно появляются резкие боли в правом подреберье. Приступ продолжался два дня, что дало мне возможность сорок восемь часов ни о чем не думать. Я выкарабкалась из болезни печальная, но решившая все оставить как есть.

Может показаться, что два дня тошноты слишком малая цена за три трупа, но критиковать меня могут только те, кто не знает, что такое печеночная колика. Когда я, наконец, встала, ноги мои еще подгибались, не желая слушаться, для себя я уже все решила. Убийства, совершенные Льюисом, теперь представлялись мне не столь уж и важными. Кроме того, бедняжка провел два дня около моей постели, встревоженный до смерти и вооруженный компрессами, тазиками, настоем ромашки, а я не могла укусить руку, которая кормила меня.

Тем не менее с Льюисом предстояло разобраться. И как только я смогла проглотить бифштекс и сделать глоток виски, я пригласила Льюиса в гостиную и предъявила ему ультиматум:

1. Он обязуется никого не убивать без моего разрешения (конечно, я не собиралась давать его, но подумала, что разумно оставить ему хотя бы надежду).

2. Он перестает употреблять кусочки сахара с ЛСД.

3. Он начинает подыскивать жилье.

Насчет третьего пункта я чувствовала себя менее уверенно, однако Льюис со всем согласился, с серьезным выражением лица, без тени улыбки.

После этого я осторожно расспросила Льюиса, желая определить, какой эффект произвели на него три убийства и не садист ли он. Он немного успокоил меня, не совсем, конечно, но успокоил: убийства не произвели на него никакого впечатления. Не было печали – это очевидно, так как никого из них он не знал, но не было и удовлетворенности. Никаких эмоций. Ко всему прочему, его не терзали ни угрызения совести, ни ночные кошмары. По всему было видно, что его сознание не было обременено никакими моральными принципами. Тут по ассоциации я начала задумываться, что же случилось с моими устоями.

Пока я болела, Пол Бретт приезжал дважды, но я отказывалась видеть его. Редко человек бывает так непригляден, как при почечной колике. Оскорбляла сама мысль о том, что любовник увидит меня с желтой кожей, с грязными волосами и опухшими глазами. Однако присутствие Льюиса совершенно меня не беспокоило. Вероятно, из-за отсутствия секса в наших отношениях. И потом, его признание в любви в то знаменательное утро трактовалось однозначно: будь я вся покрыта язвами, он бы этого не заметил. Как женщина, я не могла сказать, хорошо это или плохо. Все это я и попыталась объяснить Полу, когда после моего возвращения на работу он начал упрекать меня: