Под-Московье - Анна Калинкина

— Катя.

— Может, это имя и записано в твоих документах, — чуть улыбнулась девочка, — но у тебя есть и другое. То, которое ты скрываешь. Иначе ты не просила бы меня о помощи. Ведь ты меня не знаешь. Я могла убежать, и ты не нашла бы меня. По тебе видно было — ты боялась, что я тебя обману. Но еще больше ты боялась, что кто-нибудь здесь тебя узнает.

«Не может быть, — промелькнуло у Кошки в голове. — Девчонка говорит наугад, она не может знать».

— И кто я, по-твоему? — спросила она, стараясь, чтобы голос ее звучал весело и беззаботно. Может быть, удастся все обратить в шутку. — Шпионка фашистов? Лазутчица красных?

Марта смотрела куда-то вбок. Кошка проследила за ее взглядом, и обмерла: девочка смотрела на ее руку, которой она прижимала к себе Павлика. Перчатка порвалась, и ясно был виден уродливый шрам на месте шестого пальца.

— Ты — Кошка, — уверенным шепотом произнесла девочка.

У Кошки лихорадочно закрутились в голове самые разные мысли. Что делать? Отпираться? Убрать девчонку по-тихому? Не хотелось бы. Видимо, все эти сомнения отразились у нее на лице, потому что Марта сказала:

— Не бойся — от меня никто ничего не узнает. Умру, но не скажу.

Кошка посмотрела ей в глаза — и поверила.

— Я тебя не только по шраму узнала, — сказала Марта. — У тебя глаза другие. Ты с виду похожа на побирушку, но смотришь без страха. Нищие по-другому глядят.

«Надо будет учесть на будущее, — подумала Кошка. — Если, конечно, оно у меня есть».

— Спасибо тебе. Марта! Не знаю, что бы я делала без тебя. Возьми все-таки хоть несколько патронов — больше мне нечего тебе дать.

Девочка упрямо помотала головой:

— Не надо мне ничего.

— Но почему? — спросила Кошка. Потом неуверенно протянула руку и погладила девочку по волосам. Та неожиданно разрыдалась и сбивчиво заговорила:

— Я всегда завидовала тебе — как только узнала твою историю. Ты храбрая, сильная, ты сумела отомстить за себя. Я тоже хочу быть такой, как ты. Я стану сталкером, когда вырасту. И убью любого, кто попробует меня обидеть!

Кошка скривилась:

— Марта, это не самая легкая жизнь, и я ее не выбирала. Так получилось. Ты не знаешь, что мне пришлось пережить. Меня уже раз пять ставили к стенке, с десяток раз пытались изнасиловать. С тех пор, как я стала охотницей, многое и вправду упростилось. Но зато у меня нет дома, нет близких. Меня ищут по всему метро, и если найдут, то мне не поздоровится. Я убегаю, как загнанная крыса, и не знаю, что меня ждет впереди. А ты пока можешь выбирать. Живи лучше обычной жизнью — когда подрастешь, ищи мужа, чтоб защищал и кормил тебя, рожай детей. Тебе кажется, что сейчас тебе плохо, — но у тебя есть еда и место, где спать. А может быть хуже… гораздо хуже, уж я-то знаю. Сколько раз я жалела, что не могу просто жить, как большинство. Ждать своего мужчину… — она хотела продолжить: «заботиться о детеныше» — и умолкла. Вот чего-чего, а этой радости она за последние несколько часов хлебнула предостаточно.

Марта с сомнением посмотрела на нее. Сейчас она еще не могла понять, что в относительно спокойной жизни есть свои преимущества. Даже в такой безрадостной, как у нее.

— Я знаю твою историю. Ты не виновата. Ты только отомстила за себя.

Кошка скривила губы:

— Те, кто ищет меня, думают по-другому. В этом мире у каждого своя правда…

Они помолчали, а потом Марта неожиданно спросила:

— Это ведь не твои дети?

— Нет, не мои. Мне надо их куда-то пристроить. Может быть, разрешат хоть одного оставить у вас в госпитале?

Марта покачала головой:

— Лучше этого не делать. У нас очень страшные вещи рассказывают о том, что бывает в госпитале с ничейными детьми. Говорят, медики их используют для опытов, режут. Или делают им уколы, от которых они покрываются сыпью и умирают. Если хочешь, чтоб они остались живы, даже не думай об этом.

Кошка вздохнула. Она вспомнила Седого, который все говорил, что для сходства с какой-то радисткой Кэт ей не хватает лишь парочки младенцев. «Накаркал, гад!» — устало подумала она и попросила: — И все же оставь себе патроны, Марта. Прибереги на черный день. Кто знает, что с нами будет завтра?

На этот раз девочка кивнула и пересыпала пригоршню патронов в карман своей спортивной курточки.

— Я не буду спрашивать, куда ты идешь, — шепнула она. — Вдруг меня и вправду будут мучить, чтоб заставить сказать? Лучше будет, если я не буду знать. Но если вдруг у тебя получится убежать — думай обо мне иногда. Может, когда-нибудь ты вернешься за мной. Или я сама тебя найду. Мне довольно того, что я тебя видела. Теперь я знаю — это не сказка, Кошка есть на самом деле. У меня теперь есть цель в жизни. И я стану такой, как ты.

Кошка заглянула ей в глаза — и увидела там упрямство и затаенную боль.

— Да, Марта, ты сможешь, если захочешь. У тебя получится, — твердо сказала она. Порылась в рюкзаке и достала складной ножик.

— Вот, возьми на память. И не вешай нос!

— Спасибо! — просияла девочка. — Знаешь что, я схожу еще раз в госпиталь. Может, у них там появилось еще молоко?

Кошка проводила Марту глазами и некоторое время сидела, баюкая младенцев. А потом опять забеспокоилась: Марты не было. Вдруг ее уже схватили и допрашивают? Лучше на всякий случай укрыться.

Она подошла к концу перрона и слезла по железной лесенке на рельсы вниз, с трудом сохраняя равновесие. Подумала и уселась прямо под платформой, прижимая к себе детей и молясь заступнице, чтобы они не раскричались. Здесь было грязно, в лужицах воды валялся всякий мусор. Но ей было не привыкать.

Блокпост был неподалеку, в туннеле, поэтому до Кошки долетали голоса часовых. Потом ей почудилось, что на платформе Марта разговаривает с каким-то мужчиной. Слов Кошка разобрать не могла, но по интонациям догадалась, что он ругает ее за что-то, а девочка жалобно оправдывается. Этот спор мог вовсе не иметь к ней отношения, но Кошка твердо решила, что будет сидеть здесь, не вылезет ни за что, пока не подойдет дрезина. Наверное, тогда она успеет выбраться?

Младенец Регины вдруг расплакался. Кошка трясла его, шикала, укачивала — все без толку. И вдруг у себя над головой услышала:

— Кошка?

Голос был не Марты. Говорил мужчина.

«Вот и все, — обреченно подумала она. — Убегать некуда, отбиваться с младенцем в каждой руке — невозможно…»

По лесенке на пути спустились двое пожилых мужиков в грязных оранжевых жилетах, подошли к ней.

— Глянь-ка! Баба! — сказал один другому. — А я-то думал, кто там мяучит — кошка, что ли, у нас завелась? А это дите орет. Гражданочка, ты чего тут сидишь? Жить надоело? Так хоть дитев пожалей. Сейчас дрезина подойдет.

— Мне как раз на дрезину надо, — жалобно сказала Кошка.

— Так чего ж ты ее под платформой дожидаешься, чудачка? Хочешь, чтоб по путям размазало? Попрошайка, что ли? Так тебя бесплатно не посадят, тем более грязную такую.

— Нет, я заплачу, — пробормотала она.

— Ну и давай, вылезай, — один из мужиков помог ей выбраться и подняться по лесенке. Кошка прислонилась к стене, и тут из туннеля раздался гудок и подкатила дрезина. Мужик помог ей усесться и, судя по всему, был очень рад, что одной головной болью у него стало меньше. Он как-то странно на нее поглядывал — наверное, решил, что у молодой мамаши крыша поехала, а Кошка до самого отправления тряслась от страха. Марту она больше так и не увидела…

На Комсомольской пришлось сойти — младенец Регины как-то странно дергался, и Кошка отчего-то подумала, что он умирает. Она уже измучилась — и с одним-то ребенком было тяжело, а двое — явный перебор, тем более для женщины, находящейся в бегах, в розыске. Как все было бы просто, если бы не дети! Она бы ушла сейчас в коллектор Неглинки, пока все не улеглось. Ей нравились те места — там запросто можно было затеряться. В более новом отрезке коллектора, просторном, как туннель метро, можно было вообще идти во весь рост по берегу неглубокой реки, где водились странные белые рыбы. Еще там бегали огромные белые тараканы, некоторые размером с небольшую собаку. Выглядели они жутко, но для людей опасности не представляли. Земля в этих краях была буквально пронизана подземными ходами — относительно новые пересекались с куда более древними. То был настоящий лабиринт, но Кошка чувствовала себя в нем вполне уверенно. Да и посторонних там почти не бывало. Но с детьми нечего и думать об этом. Их там просто нечем будет кормить.

Сходя на платформу, она пошатнулась, и тут же кто-то поддержал ее сзади. Кошка оглянулась и увидела мужика средних лет с обветренным лицом.

— Вишь, как устала — на ногах не держишься! — добродушно сказал он. — Ты к кому приехала? Чья будешь?

— Я не местная. Мне бы врача. Ребенку плохо, — пробормотала она.