Исповедь гипнотезера - Владимир Леви

Кто рано ощутил гнет психологических трудностей — в силу обстоятельств или характера — кому заурядное дается непросто, тот скорее будет искать в окружающих и в самом себе нечто, лежащее по ту сторону обычных контактов, будет более чувствителен к полутонам и нюансам.

Позволительно ли говорить о психике типичного психолога или, лучше сказать, неслучайного?.. (Боюсь употреблять слово «призвание»…) Если да, то типичный психолог (или психиатр) — это именно нетипичная личность.

Вы встретите здесь и любителей поболтать, и загадочных молчунов… Немало людей застенчивых, неуверенных в себе, но есть и настоящие артисты общения (то и другое, впрочем, вполне совместимо). Но в каждом конкретном случае, повторю, не случайном, — нечто глубоко личное толкает и тянет…

Общаться с людьми серьезному психологу и легче и труднее, чем человеку иного занятия. Легче — потому что приходится кое-что понимать и предвидеть… Труднее — поэтому же. Психологические ошибки особо болезненны и неизбежны. Мышление профессиональными категориями — некое марсианство, привычное иновидение — нужно усилие, чтобы совместить это с привычными представлениями. Когда знаешь нечто о подсознании (или только полагаешь, что знаешь) — смещаются представления о мотивах поступков, об искренности и фальши…

Это уже ситуация психолога, ситуация психиатра — капкан роли: собственное иновидение плюс иновидение окружающих. Ты обычный, самый, может быть, заурядный на свете человек, на коего возложена жуткая обязанность быть экспертом по психонорме. Ты профессиональный обыватель, ты монстр. Другим можно быть личностями, не быть личностями, сходить с ума, не сходить с ума; тебе можно только лишь устанавливать то либо другое. Ты должен быть супернормальным, то бишь немножко и даже множко «того». К тебе относятся как к транспортному контролеру — с той разницей, что ты тоже подозреваешься в безбилетном проезде по жизни.

..А что же значит быть ХОРОШИМ ПСИХОЛОГОМ?

Существуют ли такие?

Да, есть, были и будут. Доля в массе значительно больше, чем можно предположить. Многие не подозревают, что имеют с ними дело или сами таковыми являются.

Манипулятор. Первичный, интуитивный, инстинктивный психолог-практик. Он же, если мыслить пессимистически, будет конечным продуктом развития психологической науки и за дальнейшей ненадобностью психологию упразднит.

Каждый от рождения — гений бессознательной манипуляции. Способность эту в наиболее чистом виде сохраняет истеричная женщина (часто и с физическими признаками инфантильности).

«Обаятель». Очаровательный, милый, всеобщий любимец. Сангвиник или флегматик, с долей меланхолии или без нее, но ни в коем случае не холерик. Улыбка неотразима. Все достигается нескончаемо льющимся потоком симпатии. Особый дефект — неспособность испытать недобрые чувства — вознаграждается. Ничего не добивается — все удается. Не знает, чего хочет, может быть, совсем ничего. Не ищет любви — она находит его. Манипулятор? Да, бессознательный. До времени, а то и до конца жизни, так и не знает о своей силе, только безоблачно удивляется. Гений доброты или Иванушка-дурачок. Чем одареннее, тем настойчивее скользит за ним некая тень…

Испортим дитя, добавим расчет. Обаятельный, очаровательный, милый подлец. Знает свою силу, умеет пользоваться — для этого не нужно такое излишество, как недоброжелательство, — зачем портить нервы? Удается, чего добивается, всегда знает, чего хочет. Может быть кем угодно. Артист, актер в самом точном и в самом пошлом смысле этого слова. Здесь лучистый обольститель, обаяшечка, там — суровый, слегка вспыльчивый и грубоватый добряк, где-то еще — усталый, немного замкнутый, чуть-чуть обидчивый, но такой надежный и честный Дока. При наличии достаточного интеллекта не срежется никогда. Только время смывает маску — то, что годика в четыре было и вправду лицом.

Вычтем обаяние. Перед нами интриган-политик. Холодный игрок, типа Фуше, знающий достаточно и себя самого, по крайней мере, со стороны производимого впечатления. Отсутствие обаяния возмещается безошибочно точным расчетом. С добавкой светскости, аристократизма — становится Талейраном, с честолюбием предельной мощности — Наполеоном, с антиобаянием, пробуждающим животный страх — деспотом восточно-азиатского толка.

Так называемые властные натуры в общежитии не такая уж редкость — тут незачем высоко подниматься. Мастерство повелительности — не крик, нет. Спокойные, убедительные, иногда лишь слегка акцентированные интонации, мягкие лапки со спрятанными когтями. Эти редко на виду, им достаточно практического контроля. Почти в любой лаборатории, редакции или компании отдыхающих можно найти одного представителя — и обычно только одного, ибо двое таких не уживутся и минуты.

Крупных манипуляторов и крупных мыслителей в одном лице не встречал…

Исповедь гипнотизёра

Ретроверсия «Я и Мы» с отступлениями и вкраплениями

ГОЛОС (из полусна)

…история не раз просила о помощи, давая мне жизнь одного, Я догадывался, посылал многих, она начинала спешить, вести себя неприлично…

(12 авг. 86)

Никакой я не гипнотизер. Всего лишь лечу кое-кого, гипноз применяя не всегда так, как хотелось бы… Если меня представят как профессионального гипнотизера, я сделаю вид, что оскорблен. Что я вам, эстрадник? Провожу иногда массовые сеансы, но…

Вот стыд какой, мне не хочется говорить всю правду. Какой-то частью своего существа я поддерживаю иллюзию, подыгрываю предрассудку. Немножко магии, немножко волшебства…

Тем, кто спрашивает: «Когда вы обнаружили у себя этот дар?» — вовсе не хочется получить ответ, что все дело в психологической технике, а дар не таинственнее, чем музыкальный. Что тайны гипноза нет, есть тайна внушаемости — тайна общения.

Одни соглашаются с разочарованием, другие просто не верят, и, черт возьми, я хотел бы, чтобы это меня огорчало сильнее. Зачем рубить сук, на котором сидишь? — нашептывает искуситель.

Явление держится на неведении, если не на все 100 процентов, то по крайней мере на 50. Людям необходимо чудо, необходимо необъяснимое. Понятное не уважается. Не верят, что ты не маг, — ну и не разочаровывай. Они же твоя опора против вон тех, которые обзывают тебя шарлатаном, не веря своим глазам, а когда работаешь с сомнамбулами, вопят, что это подставные.

О тайнах сокровенных с невеждами молчи и бисер знаний ценных пред ними не мечи… Разве тебе самому все ясно? Разве не ощущаешь на каждом сеансе дыхание тайны?.. Разве всегда она дается тебе в руки, и сам ты не во власти бессознательных импульсов?

ЭГО. Из дневника. («Профилактика смерти»)

Борюсь с лирикой. Жуть подкожная! «Вот какой я хороший», — кричат, щебечут, шепчут, надрываются, намекают, подразумевают… Вот какой я хороший — тем, что не боюсь сказать, какой я хороший. Вот какой я хороший — тем, что признаю, какой я плохой. Вот как я прав признанием неправоты. Вот как умен — признанием глупости. Я хорош! Я хорош! Я хорош! — главная и, кажется, единственная мелодия всякого, кто так или иначе говорит о себе.

Истины, истины без границ. Не хочу нравиться, не хочу сердить, не хочу производить своею персоной совсем никаких эффектов. В своих писаниях чем дальше, тем больше с ужасом и отвращением обнаруживаю позера — то поглубже, то поближе к поверхности. Когда писал, не замечал. Почему же теперь, прозрев, так озверел против этого дурачка? Не потому ли, что им остаюсь и опять хочу быть лучше себя? Не получится. Стоит открыть рот, как уже перед кем-то оправдываешься; стоит пискнуть, и уже убеждаешь кого-то в своем богоподобии…

Я ничего не знал о гипнозе, не слыхивал. И вдруг сестра Таня сказала, что у меня гипнотический взгляд. С полусмехом сказала (она постарше), но я принял всерьез.

Я учился тогда в пятом классе. У меня была глупая привычка поднимать брови и шевелить ушами. Любил забавляться с приятелями игрою в гляделки: друга на друга уставимся, и кто первый моргнет, тому по лбу щелчок. Я не знал, что эта игра происходит от обезьян, и обычно выигрывал. Роговица у меня хорошо увлажняется, моргать приходится редко. Я и не замечал, что гляжу на человека, приподняв брови, расширив веки и не мигая. И вдруг оказалось…

Ну что ж, попробуем употребить это в мелких корыстных целях. У меня по английскому стоит «пара» за невыполнение задания, а сегодня я все знаю.

Б. А., как. всегда, сосредоточенно хмурясь, устремляет глаза в журнал. А я на нее.

Напряженная тишина… Стоит только взглянуть одним глазом на эти физиономии… или прислушаться, в каких углах затаилось дыхание…