Живой Журнал. Публикации 2009 - Владимир Сергеевич Березин

или по какой-то причине не повесился в доме творчества, важно избежать двух крайностей — фальшивого блеяния ах, на кого ты нас оставил, великий-дорогой, потому что настоящее горе молчаливо (если оно и есть в конкретном случае), а так же избежать плясок на невырытой ещё могиле. Я и сам готов всегда мрачно пошутить, хотя знаю, что мой кладбищенский юмор от страха смерти.

Что, вам не страшно?

Протрезвеете — поговорим.

При этом я прекрасно понимаю, что я одна из этих обезьян в лесу, которые прижимают уши, когда узнают среди городского шума рык смерти. Но притворяться, что сердце моё разорвалось, как-то тоже стыдно.

Лучше я расскажу одну историю про Михалкова и перескажу его стихи. После смерти сказочника все начали повторять одно стихотворение Михалкова, которое я помню давно. И помню, как писал о нем Рассадин с интонацией "Как это, как этот ужасный человек мог написать "Я хожу по городу, длинный и худой, неуравновешенный, очень молодой? Ведь это талантливые строки, безо всяких скидок". Мне, правда, тут слышится "Хорошо быть девочкой в розовом пальто! Можно и в зелененьком, но уже не то". (Надо было бы точную цитату из Рассадина, но на "Рутении" я не нашёл (А то бы скопипастил — с непременным указанием, хехе, — а книжка в соседней комнате на верхней полке — лень ночью с лестницей возиться) Так вот все стали постить именно это стихотворение, написанное "до-славы", а я, всё же расскажу про другое.

Итак, однажды я отправился на Книжную ярмарку (кстати, скоро будет очередная). Там на меня пытался наступить Сергей Михалков. Он оказался огромного роста, в длинном чёрном пальто с палкой. Шёл и никого не замечал.

Я представил себе Дядю Стёпу, который в старости потерял зрение и, вот, идёт по улице как Годзилла и давит маленьких детей. Потому что их просто не замечает.

А, представив всё это, я тут же спрятался за ворох упаковочной бумаги.

Некоторое время спустя, в одном из номеров журнала "Детская литература" (№ 1–2/2003) — мной была обнаружена подборка стихов Михалкова. В этой подборке нашлось чудесное стихотворение:

Жили три друга-товарища

В маленьком городе Эн.

Были три друга-товарища

Взяты фашистами в плен.

Стали допрашивать первого.

Долго пытали его —

Умер товарищ замученный

И не сказал ничего.

Стали второго допрашивать,

Пыток не вынес второй —

Умер, ни слова не вымолвив,

Как настоящий герой.

Третий товарищ не вытерпел,

Третий — язык развязал.

— Не о чем нам разговаривать! —

Он перед смертью сказал.

Их закопали за городом,

Возле разрушенных стен.

Вот как погибли товарищи

В маленьком городе Эн.

Это замечательные стихи, да. Блестящие. Хармс бы позавидовал этим стихам. Причём не всякому понятно, что действие происходит во время Гражданской войны в Испании — стихотворение написано в 1937 году. В СССР тогда не было фашистов, а в Германии никого в плен не брали — ни почтальона Гаврилу, ни трёх товарищей. Я бы эти строфы, правда, закольцевал — ещё одной строфой:

И на могиле товарищей

Старый парторг написал:

Жили три-друга товарища…. etc.

Кстати, это стихотворение Михалкова чудесно поётся на мотив "Кудеяра":

"Много добра понаграбили,

Жили в дремучем лесу.

Сам Кудеяр из-под Киева

Вывез девицу-красу…

Поётся басом, на манер Шаляпина. Обязательно с припевом:

Господу Богу помолимся,

Славны во веки веков!

Так в Коктебеле нам сказывал

Старец чесной Михалков…

Гениальный детский поэт, гениальный сказочник. Иногда, правда, казалось, что это какой-то феномен нечеловеческой природы, ну а кто — человек? Господь и деревьев в лесу не уравнял. Не то что…

Извините, если кого обидел.

28 августа 2009

История для Романа Гапирджановича

Так вышло, что я давно обещал Роману Гапирджановичу этот текст, но он куда-то два раза пропал, поэтому вывешу его здесь:

Жалкие, никчемные люди

Давным-давно то, что известно было под именем КСП, разделилось на коммерческую составляющую (и песни Митяева вполне органично звучали в концертах Шуфутинского), на какие-то особые сообщества любителей гитарной струны и людей и вовсе скрывшихся в лесах от действительности, как "лесные братья".

Шаов и всё с ним связанное — крайне интересный феномен среди прочих людей с гитарой.

Причём во многом он полная загадка: у большого количества респондентов он вызывает отвращение, причём даже не такое, как русский шансон. Покойная Маруся-Огонёк вполне ясна, а вот Шаов — нет.

Его песни очень интересное синтетическое явление — что-то похожее на бульдога, и на дога, на собаку-водолаза и на всех овчарок сразу. Сентиментальный, но не Визбор, гражданственный, но не Галич, мужественный, но не Высоцкий — это при том, что все эти черты упомянутых людей мне вовсе не радостны.

Шаов выходит какой-то карикатурой на всех бардов вкупе с частушечниками.

На советской эстраде были такие классические куплетисты (сейчас они сохранились только в телевизионных передачах типа "Аншлаг"). Эти куплетисты, казалось бы, высмеивали "разжигателей войны", "родимые пятна капитализма", или "временные трудности и недостатки советского быта".

Но, по сути, они были что-то вроде шута из "Голого короля" Шварца, который веселил своего государя историями о том, как один купец, по фамилии Петерсен, вышел из лавки, да как споткнется — и ляп носом об мостовую! А тут шел маляр с краской, споткнулся об купца и облил краской проходившую мимо старушку — и тому подобное дальше.

То есть, куплетисты, казалось бы, имели "бытовой объект", а на самом деле этим объектом не занимались, а просто рассказывали, как собака укусила бюрократа, и поджигатель войны — ляп об мостовую.

Мне кажется, что популярность Шаова генетически связана как раз с популярностью этих куплетистов, а не впрямую с авторской песней, это частушечник для интеллигенции.

И все время кажется, что он подмигивает, зазывает — как офеня. Трясет, как товаром, своим уменьем все эти интеллигентские знания-клише — увязывать в гладкие куплеты. Вот юмор, вот гражданский взрыд — и, глядишь, кто-то уже вспомнил Зощенко.

И это ещё более интересно — потому как получается, что корпус песен Шаова это карикатура на маленького человека Зощенко, персонажа,