Петер Каменцинд. Под колесом. Гертруда. Росхальде - Герман Гессе

ему пойманную мышку, а вон там, возле флоксов, он разговаривал со стайками голубых мотыльков и придумывал для цветов фантастические нежные имена. Повсюду – во дворе возле птичника и собачьей конуры, на лужайке и в липовой аллее – он жил своей маленькой жизнью, играл в свои игры, здесь его легкий мальчишечий смех и вся прелесть его упрямого самостоятельного существа были у себя дома. Здесь он сотни раз, никем не замеченный, наслаждался своими детскими радостями и переживал свои сказки, здесь он, наверно, иной раз плакал и сердился, когда чувствовал себя заброшенным или непонятым.

В темноте Верагут бродил по саду, наведался во все места, сохранившие для него память о сыне. В конце концов он опустился на колени возле Пьеровой песочницы и остудил руки во влажном песке, нащупал какую-то деревяшку, вытащил ее и, увидев лопатку Пьера, безвольно сник и впервые за эти три страшных дня смог наконец свободно и безудержно заплакать.

Утром у него состоялся разговор с госпожой Аделью.

– Утешься, – сказал он ей, – и не забывай, что Пьер был моим. Ты уступила его мне, и я еще раз благодарю тебя за это. Я уже тогда знал, что он умрет, – но с твоей стороны это было благородно. А теперь живи так, как тебе угодно, только не будь опрометчива! Оставь Росхальде покамест за собой, не спеши продавать его – вдруг передумаешь. Поговори с нотариусом, он полагает, что цена на землю тут скоро поднимется. Желаю удачи! Мне здесь ничего более не принадлежит, кроме вещей в мастерской, позднее я их заберу.

– Спасибо… А ты? Ты никогда уже сюда не приедешь?

– Никогда. Нет смысла. И еще я хотел сказать тебе: я не держу на тебя обиды. Знаю, во всем виноват я сам.

– Не говори так! Ты желаешь мне добра, но тем только мучаешь меня. Ты же останешься совсем один! Да, если бы Пьер мог быть с тобой. А так… нет, так не должно было случиться! Я тоже виновата, я знаю…

– Мы все искупили, дитя мое, в эти дни. Не тревожься, роптать в самом деле не на что. Альбер теперь целиком твой. А я… у меня есть работа. С нею все можно выдержать. И ты будешь счастливее, чем все эти долгие годы.

Он был так спокоен, что и она превозмогла себя. Ах, как же много, как бесконечно много она бы хотела сказать ему, за что могла бы поблагодарить и в чем упрекнуть. Но она понимала, он прав. Все, что она покуда ощущала как жизнь и горькое настоящее, для него уже явно стало несущественным прошлым. Теперь надо успокоиться и дать былому миновать. И она с терпеливым вниманием слушала его распоряжения, удивляясь, как он все продумал и ни о чем не забыл.

О разводе не было сказано ни слова. С этим можно повременить до его возвращения из Индии.

После обеда они поехали на вокзал. Там ждал Роберт с множеством чемоданов, и в шуме и копоти большого стеклянного дебаркадера Верагут посадил обоих в вагон, купил Альберу журналы и вручил багажную квитанцию, дождался под окном, когда поезд тронется, приветственно снял шляпу и смотрел вслед, пока Альбер не отошел от окна.

На обратном пути Роберт рассказал ему о расторжении своей опрометчивой помолвки. Дома его встретил столяр, которому предстояло сколотить ящики для его последних картин. Когда их упакуют и отошлют, он тоже уедет. Ему не терпелось отправиться в дорогу.

Наконец и столяр ушел. В господском доме Роберт вместе с одной из служанок, которая пока что была здесь, укрывал мебель, запирал окна и ставни.

Верагут медленно обошел мастерскую, гостиную и спальню, потом – озерцо и парк. Сотни раз он прогуливался здесь, однако нынче все – дом и сад, озерцо и парк, – словно бы отзывалось гулким эхом одиночества. Ветер холодно шелестел в желтеющей листве, гнал по небу низкие, пухлые дождевые тучи. Художник зябко вздрогнул. Теперь ему здесь не на кого оглядываться, не перед кем храбриться, и лишь теперь, в зябком одиночестве, он почувствовал тревоги и ночные бдения, лихорадочную дрожь и всю разрушительную усталость последнего времени. Почувствовал не только в голове и в теле, но глубже, в душе. Последние переливы огней юности и надежды погасли; но холодная изоляция и жестокое отрезвление не ощущались как кошмар.

Неспешно шагая по сырым дорожкам, он упорно прослеживал вспять нити своей жизни, простую ткань которой никогда прежде не видел так отчетливо и умиротворенно. И без злости пришел к выводу, что шел всеми этими путями в слепоте. Ведь совершенно ясно видел теперь, что, невзирая на все попытки, невзирая на так и не угасшую надежду, прошел мимо сада жизни. Никогда не ведал любви во всей ее полноте, вкусил ее лишь в эти последние дни. У постели своего умирающего ребенка, слишком поздно, он пережил свою единственную настоящую любовь, впервые забыл о себе, одолел себя. И теперь навсегда сохранит это переживание как маленькое бесценное сокровище.

Ему осталось только его искусство, и в нем он сейчас был уверен, как никогда прежде. Ему осталось утешение тех сторонних зрителей, которым не дано завладеть жизнью и испить ее до дна, осталась странная, холодная и все же неукротимая страсть ви́дения, наблюдения и сокровенно-гордого созидания. Таков итог и ценность его неудавшейся жизни – неотступное одиночество и холодный восторг воссоздания, и отныне ему суждено неуклонно следовать за этой звездою.

Он глубоко вдыхал влажный, горьковато-душистый воздух парка, и ему казалось, что с каждым шагом он отталкивает от себя прошлое, будто ненужную лодку, ведь берег уже достигнут. В его испытании и познании не было ни малейшего смирения и покорности; полный упорства и предприимчивого азарта он смотрел навстречу новой жизни, нет, он более не станет ощупью блуждать в потемках, но крутой, дерзкой дорогой поднимется к вершинам. Поздно и, пожалуй, с большей горечью, чем обычно бывает у мужчин, он расстался со сладостным сумраком юности. И теперь стоял нищий и запоздалый средь яркого дня, в твердой решимости не потерять ни единого бесценного его часа.

1914

Примечания

1

Характерные распевы альпийских жителей, которым свойственны постоянные переходы от низкого грудного голоса к пению фистулой. – Здесь и далее примеч. перев.

2

Выдающиеся мужи (лат.).

3

Швейцарская карточная игра.

4

Цитата из книги немецкого писателя-юмориста Вильгельма Буша «Благочестивая Елена».