Маленький Большой человек - Томас Бергер

А теперь я собираюсь умереть, и если смерть не хочет начинать сражаться, я прошу тебя в последний раз даровать мне былую власть над ходом событий.

На соседней скале показался баран-толсторог, тот самый, что я видел раньше, а, может, и другой, с роскошными кручеными рогами; он повернулся и, казалось, взглянул на нас недоумённо. Но Старая Шкура Типи имел в виду, конечно, не это. Да он и не мог это видеть, и потому ещё раз издал боевой клич, и покуда клич этот звенел над горами, эхом отражаясь от скал, где-то на западе раздался в ответ раскат грома; и хрустально чистое небо вдруг затянуло тёмными тучами, они закрыли солнце и чёрной громадой понеслись на нас.

Я стоял, объятый ужасом, и тут Старая Шкура Типи запел, и когда тучи оказались у нас над головой, в его лицо, обращённое к небу, ударили потоки дождя, смешавшись со слезами счастья.

Может, это длилось минуту, а может, час, но потом дождь прекратился, и когда косые лучи заходящего солнца прорезали у горизонта пелену туч, вождь вознёс к небу последние слова благодарности и свою последнюю мольбу:

— Прошу тебя, храни этого моего сына, — сказал он, — и не дай ему сойти с ума.

Потом он лёг на мокрые камни и в тот же миг умер. Я спустился ниже, туда, где начинался лес; принёс несколько жердей и соорудил ему погребальный помост. Я завернул тело в одеяло и уложил на этот помост.

Потом немного постоял в молчании.

Потом начал спускаться вниз.

Эпилог

Достигнув этой точки в своем повествовании, Джек Крэбб вскоре и сам отошёл в мир иной, о чём я подробно рассказал в «Предисловии». Остаётся лишь сожалеть, что нам уже никогда не услышать отчета о последующих годах его жизни, о которых в процессе общения с ним у меня сложилось представление, что они были не менее удивительны, чем первые тридцать четыре года. Целый ряд его замечаний, всегда очень эмоциональных, позволил мне заключить, что в дальнейшем Джек Крэбб какое-то время гастролировал с аттракционом «Дикий Запад» под руководством ныне покойного Уильяма Ф. Коди по кличке «Буффало Билл». Не исключено, что в составе этой труппы он побывал в Европе. И если я правильно истолковал некоторые из его туманных намеков, он, вероятно, добрался до самой Венеции, где был сфотографирован на борту гондолы в компании индейцев-Лакотов.

В последующие годы он, по-видимому, посетил Сандвичевы острова, ныне именуемые Гавайскими, где проявил живейший интерес к тамошним островитянкам, ещё не утратившим в те времена милого обычая купаться нагишом. Отдельные его реплики дали мне основание полагать, что в последние годы девятнадцатого и первые — двадцатого столетия он не обошёл своим вниманием и Латинскую Америку. При этом вскользь упоминались Гватемала, Куба, Мексика — причём, преимущественно эпохи революционных событий — хотя, как неоднократно и недвусмысленно заявлял сам м-р Крэбб, он был абсолютно лишен каких бы то ни было политических пристрастий.

Что, безусловно, столь же достойно сожаления, сколь и его очевидная готовность оправдывать насилие — как в отдельных его проявлениях, так и вообще — от чего я считаю своим долгом решительно отмежеваться. В конце концов, я белый человек и как таковой глубоко убежден, что добро и разум неизбежно восторжествуют, и лев возлежит рядом с ягненком — если позволено будет мне, атеисту, воспользоваться оборотом речи, более подобающим человеку верующему, дабы выразить свое нравственное кредо. Я сформулировал его как-то раз в беседе с Джеком Крэббом, и его ответ заставил меня содрогнуться: «Ну, пусть возляжет, отчего же не возлечь? Только одним ягненком тут не обойтись, сынок — придется периодически подбрасывать свеженького»…

Вне всякого сомнения, Джек Крэбб был человеком грубым, циничным, неразборчивым в средствах, а при случае жестоким и безжалостным. Предлагая вниманию читателя его жизнеописание, хоть и неполное, я никоим образом не могу рекомендовать его натурам чрезмерно впечатлительным. Этого человека следует рассматривать как продукт определенной эпохи, определённых обстоятельств и как дитя своей страны. Да, сэр именно такие люди отодвигали границы нашей страны все дальше на запад, покуда она не слилась со сверкающим океаном…

В заключение, однако, я должен честно признаться вам кое в чём. Дело в том, что до самого конца я так и не смог ответить сам себе на вопрос: в какой степени рассказ мистера Крэбба можно принимать на веру? Не раз и не два в холодном поту вскакивал я с постели посреди ночи, мучимый страшным подозрением, что всё это мистификация, что меня примитивно надули — вскакивал, бросался к своему рабочему столу, извлекал рукопись и, обхватив голову руками, сидел над нею до утра.

Безусловно, трудно поверить, что жизнь одного человека могла вместить хотя бы треть того, о чём поведал мистер Крэбб. Половину? Невероятно! Все?! Да у него просто мифомания!

Но вместе с тем, знакомясь с его повестью, вы непременно убедитесь, как убедился в этом я, что, если принять за правду какую-либо одну её часть, то вдруг обнаружишь — всё, что ей предшествует, и всё, что следует за нею, звучит отнюдь не менее правдоподобно. Скажем, если допустить, что Джек Крэбб знал лично Билла Хикока — Бешеного Билла — то отчего бы ему было не знать генерала Кастера?

Та же «цепная реакция» будет иметь место, если любой изложенный им факт подвергнуть сомнению, ибо тогда возникает резонный вопрос: а почему, собственно, следует верить всему остальному?..

Могу засвидетельствовать, что везде, где мистер Крэбб указывает конкретные даты, имена, населенные пункты и географические названия, он поразительно, до неправдоподобия точен — я обратился ко всем доступным источникам, проверил и перепроверил всё, что поддавалось проверке, и многократно убедился в этом. Есть у него, правда, и неточности: согласно самым авторитетным источникам, единственного негра, принимавшего участие в битве при Литтл Бигхорн, звали Исайя Дорман, но, заметьте, он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО раньше жил у Лакотов и ДЕЙСТВИТЕЛЬНО был убит, выполняя задание в составе отряда, которым командовал майор Рино. Далее, в списках личного состава Седьмого Кавалерийского полка сержант по фамилии Боттс не значится, однако в смертном реестре этой части находим имя сержанта Эдварда Ботцера. Что же касается утверждения, будто Неистовая Лошадь, вождь Лакотов, якобы, не носил убора из перьев — мы убеждены, что оно является ошибочным. Этот боевой убор, как упоминалось в «Предисловии», хранится в настоящее время в моей личной коллекции; лицо же, продавшее мне его, вне каких бы то ни было подозрений. Ну, и так далее… Лишь одного имени не удалось мне обнаружить ни в одном списке, ни в одном реестре, ни в одном архиве… Тщетно перелистывали бы вы все три тысячи томов моей библиотеки, посвящённых освоению Дикого Запада; тщетно перебрали бы сотни газетных вырезок, писем, журналов. Тщетно, как и я, искали бы вы хоть беглого упоминания о нём, хотя речь идёт не о какой-то заурядной личности, а об уникальном человеке, который, согласно его собственным словам, был участником величайших событий и творцом ярчайших страниц истории Американского Запада. Вы, конечно, поняли, кого я имею в виду. Да, Джека Крэбба. Что ж, дорогой читатель, расставаясь с тобой, я предоставлю тебе самому решать, кем же был, в конце концов, этот человек: самым незаслуженно забытым из всех героев этой страны или мистификатором фантастического масштаба.