Собрание сочинений в одной книге - Джек Лондон

Но как раз в тот момент, когда Торрес так ярко представлял себе всю картину бегства, он оступился и почувствовал, что падает. Однако это не был прыжок в бурлящие воды. Он летел головой вниз вдоль отвесного склона скалы. Стена эта была настолько скользкой, то Торрес неудержимо продолжал катиться вниз, несмотря на отчаянные попытки удержаться. С величайшим трудом ему удалось повернуться лицом к поверхности. В отчаянии он стал цепляться за камни руками и ногами, но все усилия были напрасны: замедлив падение, они не могли его остановить.

Достигнув дна, Торрес пролежал несколько минут, ошеломленный, почти без сознания. Придя в себя, он сразу почувствовал, что его рука покоится на каком-то странном предмете. Он готов был поклясться, что нащупывает пальцами зубы. Собравшись с силами и поборов свой ужас, Торрес открыл глаза и бросил робкий взгляд на этот предмет. Он тотчас же почувствовал облегчение – это действительно были зубы, торчавшие из высохшей белой челюсти, но зубы свиньи, и челюсть была свиной челюстью. Вокруг него и под ним лежали другие кости. Рассмотрев их, он убедился, что все это кости свиней и диких животных.

Где он видел такое множество костей? Он напряг свою память и вспомнил большую Золотую Чашу царицы. Торрес бросил взгляд вокруг. О господи! То самое место! Он сразу узнал его – эту огромную воронку, ярко освещенную лучами солнца. На расстоянии двухсот футов над ним находился ее верхний край. Склоны твердой гладкой скалы круто спускались вниз, и рассудок подсказал Торресу, что ни один человек не способен подняться по такой крутизне.

В голове испанца мелькнула мысль, которая заставила его вскочить на ноги и в неописуемом ужасе оглядеться. Ловушка, в которую он неожиданно попал, напоминала ему воронки, которые выкапывают в песке ядовитые пауки и где они прячутся, поджидая, пока к ним свалится добыча. Испуганное воображение внушило ему, что здесь, быть может, тоже прячется какой-нибудь чудовищный паук, соответствующий по размерам этой гигантской воронке и выжидающий удобной минуты, чтобы его сожрать. Но на дне воронки не было ничего подобного. Это было круглое дно, десяти футов в диаметре, покрытое останками мелких животных. Торрес ни за что не мог бы определить на глаз, насколько глубок этот слой костей. Для чего, спрашивал он себя, понадобилось майя в древние времена вырыть такую ужасную воронку? Ибо он был более чем убежден, что яма эта искусственного происхождения.

Прежде чем наступила ночь, Торрес, сделав десяток попыток вскарабкаться наверх, убедился, что выбраться из воронки таким путем невозможно. После каждой отчаянной попытки он сгибался в три погибели, чтобы укрыться в жалкой тени, увеличивавшейся по мере того, как садилось солнце, и отдыхал там, тяжело дыша, с пересохшими от жары и жажды губами. Это место было настоящей печью, и он чувствовал, как через поры кожи выходят соки его тела. В течение ночи он несколько раз просыпался и тщетно ломал себе голову над тем, как отсюда бежать. Единственный путь вел наверх, но его мозг не мог придумать способа одолеть неприступные стены. Он с ужасом ждал наступления дня, зная, что нет человека, который бы выжил десять часов в этой раскаленной каменной воронке. Прежде чем наступит следующая ночь, последняя капля влаги испарится из его тела и он превратится в сморщенную, наполовину высушенную солнцем мумию.

К рассвету бесконечный ужас окрылил его мысль и подсказал ему новый чрезвычайно простой план бегства. Раз он не мог взобраться наверх или пройти сквозь стены, ему оставался только путь вниз. Какой же он глупец! Ведь он мог бы работать в прохладные ночные часы, а теперь придется копать под палящими лучами солнца. С неистовой энергией он принялся расчищать густой слой крошащихся костей. Отсюда несомненно должен быть какой-то выход. Как бы иначе могла вытекать из воронки вода? Ведь дожди заполнили бы ее по крайней мере до половины. Глупец! Трижды тройной глупец!

Торрес копал у одной стены, отбрасывая мусор к противоположной стороне. Он делал это с таким бешеным рвением, что сломал себе все ногти и ободрал до крови пальцы, но любовь к жизни была в нем очень сильна, и он понимал, что в этом состязании на скорость с солнцем на карту поставлена его жизнь. По мере того как он продвигался глубже, масса костей становилась все плотнее, так что ему приходилось сначала разбивать ее прикладом ружья, а потом уже отбрасывать пригоршнями.

Около полудня, изнемогая от жары, Торрес сделал неожиданное открытие. На той части стены, которую он успел обнажить, показалась надпись, грубо нацарапанная на скале острием ножа. С возродившейся надеждой он погрузил голову и плечи в яму, разрывая и царапая землю, как собака, и по-собачьи отбрасывая ногами мусор. Часть мусора отлетала назад, но другая, гораздо бóльшая, падала обратно, засыпая Торреса. Однако он настолько обезумел, что не замечал бесплодности своих усилий… Добравшись наконец до надписи, Торрес прочел:

«Питер Мак-Гилль из Глазго. 12 марта 1820 года я выбрался из адской бездны через этот проход после того, как откопал и обнаружил его».

Проход! Значит, он находится под этой надписью! Торрес с новыми силами принялся за работу. Он был до такой степени покрыт грязью, что напоминал какое-то огромное четвероногое из породы кротов. Грязь попадала ему в глаза, забивала ноздри и горло. Задыхаясь, он поневоле отрывался от работы, высовывал голову из ямы и начинал чихать и кашлять, чтобы прочистить горло и легкие. Дважды он падал в обморок. Но солнце, которое стояло теперь почти над головой, заставляло его снова возвращаться к работе.

Наконец Торрес обнаружил верхний край прохода, но не стал копать дальше. В тот момент, когда отверстие оказалось достаточно широким, чтобы в него могла протиснуться его тощая фигура, он влез туда, согнувшись в три погибели, чтобы укрыться от палящих лучей солнца. Мрак и прохлада принесли ему облегчение, но радость и реакция после пережитых страданий были настолько сильны, что заставили его в третий раз лишиться чувств.

Придя в сознание, Торрес пополз в глубь прохода, черными распухшими губами бормоча про себя полубезумную песнь ликования и благодарности. Он с трудом полз на животе, ибо проход был таким узким, что даже карлик не смог бы в нем выпрямиться. Это был настоящий склеп. Кости ломались и крошились под его ногами и коленями, и он чувствовал, как острые обломки раздирают его тело до крови. Наконец, пройдя таким образом около ста футов, он заметил первый проблеск дневного света, но чем ближе была свобода, тем медленнее Торрес продвигался вперед, ибо силы окончательно ему изменили. Воды, хоть несколько глотков воды – вот все, о чем он теперь мечтал! Но воды не было.