Осознание - Вадим Еловенко

- Не считай Сомова извращенцем. Он маленьких девочек не насилует, и в постель к себе не тянет. Просто ему, как и любому просто приятно видеть тебя. Ты симпатичная. Не более. Ему приятно видеть хоть кого-то гражданского в окружении форм, званий и знаков различий.

Я кивнула с улыбкой и обещала про Сомова больше плохого не думать. Вообще, общение с Сомовым несколько раз принесло свои плоды. К примеру, в один из вечеров, буквально через месяц после ухода Артема, я застала генерала в кабинете сидящим за столом и обхватившем в отчаянье голову. Как обычно, выгрузив с подноса тарелки и стаканы на маленький столик у дивана, выложив чистое полотенце, которое Сомов использовал как салфетку, я осторожно сказала:

- Я ужин принесла. Поешьте, господин генерал. Он поднял на меня раскрасневшиеся глаза и помотал головой:

- Позже.

- Остынет все. - Сказала я и немного разозлилась. Он же сам потребовал подать ему ужин наверх. Так чего теперь кочевряжится?..

- Ничего страшного. Пусть остывает. Я пожала плечиками и уже хотела уйти, но не удержалась и спросила:

- Случилось что?

Генерал честно взвесил, кажется все за и против. Рассказывать мне или нет. Он некоторое время молчал и только потом произнес:

- Да. Случилось…

- Что-то страшное? - вскинула бровь я. Сомов помотал головой и сказал:

- И страшное, и очень неприятное. У вас тут партизаны… Ты, кажется, даже знакома с ними. Так мне мой адъютант говорил. Да и Лидер что-то такое… - Я ничего не стыдясь, честно и гордо кивнула, и он продолжил: - Они перешли реку и даже соединились с партизанами Попова. В соседнем районе мне такие претензии предъявляют, что я их не удержал у себя и не уничтожил, что стыдно становится. И понимаешь, соседи правы! Сколько мы Лесного Василия обкладывали, сколько уничтожали. Он все равно уходит. И мстит потом. За месяц у нас потери от него такие, что мне даже нечего в оправдание свое сказать. Командование обещало, если я не разберусь с ним, досрочно переместить нас на фронт, а сюда отвести на пополнение и отдых, по их мнению, более толкового Заборного. Хотя при чем тут я, не понимаю. Партизанами должны заниматься внутренние войска. Где они? Почему не ввели на эти территории? Почему армия должна работать с населением и бороться с партизанщиной? Но теперь, Василий перевалил реку. Мы все боялись, что Попов к нему переберется, и на этом все и строилось. Василий здесь схронов понаделал, он здесь все обжил. Все знает. Что ему на другой стороне делать? Никто не думал, что он в такую погоду и в такой холод форсирует в обход бродов и мостов вплавь реку. Но он это сделал… уничтожил несколько блокпостов на дорогах и вырвался в холмы. Сейчас уже с Поповым объединились. Нанесли совместный мощный удар по железнодорожным складам. Все пожгли. А на последок, когда их стали выжимать резонатор запустили. Общее число погибших с нашей стороны, больше полутысячи человек. С того района уже депешу командованию отправили, что данная акция стала возможной только по моему попустительству. Свалили с больной головы на здоровую. Вот думаю, что отвечать буду…

Я не могла ему помочь или подсказать. Да и мысль что шрамам надрали задницу партизаны не вызывала во мне ничего кроме странного удовлетворения. Наверное, я просто не отождествляла тех, кого там Василий отправлял к предкам с теми, кого я тут кормила и кому на стол подавала. Но я смогла изобразить озабоченность на лице и спросила:

- Вам сильно попадет? Сомов рассмеялся и сказал:

- Во-первых, попадет не то слово, а во-вторых, все-таки называй меня на «ты». От твоего «вы» с тобой даже говорить не хочется. - Я улыбнулась, и он объяснил: - Говорю же, максимум что сделают, это досрочно на фронт перебросят. Там тоже все, не хорошо. Глядящие, как-то договорились с северянами, кажется за грядущие территориальные уступки, что те усилят помощь не только материальную, но и выделят значительный экспедиционный корпус. По крайней мере, наше наступление остановлено, и командование приказало готовиться к зимовке. А штаб помимо прочего уже начал планирование весенней компании. Сейчас, представляешь, когда еще и зима-то не началась и от глядящих всяких сюрпризов ждать можно!

Он выглядел изумленно расстроенным, и я ничем не в силах ему помочь просто сказала, чтобы он вызвал меня, когда закончит ужин, и я уберу посуду. Он кивнул и, кажется, с сожалением отпустил меня.

Это было месяц назад. За это время и на фронте случились неприятные для шрамов изменения, да и партизаны словно и не собирались на зиму успокаиваться. Больше того, если на фронте подтвердилось, что северяне теперь воюют на стороне глядящих, и воюют очень хорошо, тесня шрамов, где только можно, то партизаны вообще обнаглели и, захватив несколько населенных пунктов, буквально не скромничая, жили в них и удерживали. Даже показательное уничтожение одного села резонансным обстрелом, ничего не дало кроме стихийного возмущения жителей по всей волости. Ведь партизан-то в селе было от силы сорок-пятьдесят человек, а село было не маленькое. Обжитое. Не менее тысячи мирных поселян распалось в пыль по воле разъяренного дерзостью Василия командования. А партизаны, видя такое, оставили некоторые села, чтобы не подвергать их опасности и теперь имели там не скрываемую никем поддержку от местных. В общем, то чего боялся когда-то Морозов, медленно и верно набирало мощь. Василий делал все возможное, чтобы удержать поддержку простых людей. А шрамы казалось, задались целью, просто со всеми перессорится. Они еще вели себя не как хозяева в завоеванной стране, но уже и лоск и блеск мнимых освободителей с них начинал сходить. В соседней районе, в связи с активностью партизан шрамы сделали то чего от них никто не ожидал. По стопам глядящих они ввели комендантский час. Народ взвыл. Осталось только трудовые лагеря ввести, где будут работать нарушители режима и все. Готово. Новые глядящие. Но если старые, так или иначе, не вмешивались в жизнь людей соблюдающих правила и указания, то шрамы даже тут начали наступать на грабли. Они вместо рекрутерского набора решили загребать в свои ряды всех без разбору мужчин от семнадцати и до сорока пяти лет. И побежали первые недовольные, куда глаза глядят. Оставалось совсем немного, чтобы бы убегая от шрамов люди, начали присоединяться к партизанам.

Так уж получалось что, познакомившись с несколькими молодыми офицерами штаба Сомова, я, не участвуя в событиях, за вечерние посиделки узнавала обо всей жизни в стране, словно сама в ней активно участвовала. И мне все было интересно. Не только война. А ребятам нравилось мне рассказывать. Иногда мне начинало казаться, что все свое свободное время они проводят в столовой ожидая, когда я освобожусь от массы своих дел, которые я добровольно взвалила на себя. И как же они были рады мне. Они словно светиться начинали с моим появлением.

Один вечер мне особенно запомнился. Повара давно, ушли к себе. Солдатики разносчики еще сидели на кухне и чистили на завтра картофель. А в зале собралось человек двадцать моих знакомых и я, сидя во главе стола весь вечер пила с ними вино и слушала забавные истории. Сидевший справа от меня молодой капитан с грудью усеянной орденскими отметками, просто не скрывал заинтересованности в более близком знакомстве со мной. Ухаживал за мной, подливал вина. Бегал как мальчик к себе в комнату и обратно, чтобы принести мне шоколад и настоящие пирожные. Он оказался, как и я, сладкоежкой и хоть и скрывал это почему-то от своих приятелей, но в город в частную кондитерскую за сладким бегал исправно.

Я была в тот вечер почти счастлива. Сладкое вино, сладкие угощения. Отличная музыка времен до Последней ночи, льющаяся из динамиков большого магнитофона. Я эту музыку не помнила уже, и она мне казалась чем-то новым и неестественно ярким. Я уже не сильно следила, как себя веду, и когда капитан пригласил меня танцевать, с удовольствием отозвалась. Танцевал он классно. Ни разу не дал сбиться ни мне, ни себе. Только вот я танцевать медленные танцы практически не умела. Разве в интернате этому можно было нормально научиться? И я больше краснела, чем получала удовольствие, танцуя с ним. Офицеры, что оставались за столом тактично в нашу сторону не пялились лишь украдкой поглядывали и я замечала их веселые взгляды. Смущаясь, я вернулась за стол, где снова мы пили, смеялись и слушали любого, у кого находилась история под настроение.

Капитан уже за полночь проводил меня к моей комнате, и мы долго прощались с ним под недовольными взглядами дежурного офицера и солдат недалеко по коридору у лестницы охранявшим вход.

Я понимала достаточно ясно, что он хочет, чтобы я пригласила его к себе. И в отличии от других моих знакомых мужчин его нисколько не смущало, что я так молода. Я не стала его обижать, тем более что и сама чувствовала довольно сильное влечение к нему и на прощание, выждав момент, когда охрана будет занята, спешно прибывшим курьером, украдкой поцеловала его. Как он краснел. Как он глубоко стал дышать, наверное распаляясь и ожидая большего. Я, не сдержавшись, рассмеялась, а он, улыбаясь, требовал повторения. Но я помахала ему пальчиками и прямо перед носом закрыла дверь. Защелкнув замок, я еще долго лежала на кровати, и пьяные мысли будоражили меня и просили хоть что-то сделать с возникшим сильным возбуждением. Даже утром вставая с постели, я еще продолжала улыбаться, вспоминая свои странные чувства к этому молоденькому капитану и его очаровательное смущение от моего поцелуя.