Духовный мир - Григорий Дьяченко

Сделался шум, как шумит лес от большого ветра. Когда он утих, послышалось пение, подобное церковному. Дверь в келью сама собою отворилась, сделалось светло – белее дня, и благоухание наполнило келью.

О. Серафим стоял на коленях, воздев руки к небу и произнес: «вот Преславная, Пречистая Владычица наша Пресвятая Богородица грядет к нам!» Впереди шли два ангела с золотистыми волосами, держа по ветви, усаженной только что расцветшими цветами. Они стали впереди. За ними шли: св. Иоанн Предтеча, и св. Иоанн Богослов, в белой, блистающей от чистоты одежде. За ними шла Богоматерь и двенадцать дев. Царица небесная имела на Себе мантию, как пишется на образе Скорбящей Божией Матери, несказанной красоты, застегнутую камнем, выложенным крестами; поручи Ее на руках, и епитрахиль, наложенная сверх платья и мантии, были тоже убраны крестами. Она казалась выше всех дев; на голове Ее сияла в крестах корона – и глаз не выносил света, озарявшего лик Богоматери. Девы шли за Нею попарно, в венцах, и были разного вида, но все великой красоты. Келья сделалась просторнее, и ее верх исполнился огней, как бы горящих свеч. Выло яснее полудня, сияние больше дневного луча, светлее и белее солнца.

Когда инокиня пришла в себя, о. Серафим стоял уже не на коленях, а на ногах пред пресвятою Богородицею, и Она говорила с ним. Девы сказали инокине свои имена и страдания за Христа.

Из беседы Пречистой Владычицы с о. Серафимом инокиня слышала: «не оставь дев Моих (дивеевских)!» О. Серафим отвечал: «о, Владычице! я собираю их, но сам собою не могу их управлять». Царица небесная отвечала: «Я тебе во всем помогу. Кто обидит их, тот поражен будет от Меня; кто послужит им ради Господа, тот помяновен будет пред Богом». Потом Она сказала инокине: «эти девы мои возлюбили единого Господа; иные оставили земное царство и богатство, и за то видишь, какой славы сподобились. Как было прежде, так и ныне. Только прежние мученицы страдали явно, а нынешние тайно, сердечными скорбями, и мзда будет такая же». Благословляя о. Серафима, Пресвятая Богородица сказала: «скоро будешь с нами!» Св. Предтеча и Богослов благословили его, а девы целовались с ним рука в руку. – В одно мгновение все стало невидимо.

Это было двенадцатое явление старцу Серафиму от Господа Бога.

Старцу было 72 года. Телесное изнеможение все усиливалось; старец реже мог ходить в пустынную келью, и многие подолгу проживали в монастырской гостинице, чтобы видеться и насладиться благоуханием его последних бесед.

Говоря о пустыньке с одною дивеевскою старицею, о. Серафим пришел от представлений чаемого блаженства в восторг; он встал на ноги и с воздетыми руками смотрел в небо и говорил: «какая радость, какой восторг объемлют душу праведника, когда ее сретают ангелы и представляют пред лице Божие!»

Одному подвижнику он сказал: «сей, о. Тимон, сей, всюду сей данную тебе пшеницу. Сей на благой земле, сей и на песке, сей на камени, сей при пути, сей и в тернии: все где-нибудь да прозябнет и возрастет и плод принесет, хотя и не скоро».

О. Серафим уже приготовлялся окончательно к смерти. Нередко он, сидя в сенях у своего гроба, размышлял о загробной жизни, и земной путь его казался ему столь несовершенным, что он горько плакал.

Старец некоторым лицам разослал письма, призывая к себе, а другим поручил после смерти своей передать для них полезные советы.

В самый день Рождества о. Серафим долго беседовал с одним мирянином. Эта была, может быть, последняя, длинная его беседа.

«Добро делай, – говорил он, – путь Господень все равно! Враг везде с тобой будет. Кто приобщается, везде спасен будет; а кто не приобщается – не мною. – Вот что делай: укоряют – не укоряй; гонят – терпи; хулят – хвали; осуждай сам себя, так Бог не осудит; покоряй волю свою воле Господней; никогда не льсти; познавай в себе добро и зло: блажен человек, который знает это. Люби ближнего: ближний плоть твоя. Если по плоти поживешь, то душу и плоть погубишь; а если по Божьему, то обеих спасешь. За уступки миру многие погибли: аще кто не творит добра, тот и согрешает. Надобно любить всех и больше всех – Бога…»

«Подчиненных храни милостями, облегчением от трудов, а не ранами. Напой, накорми, будь справедлив, Господь терпит; Бог знает, может быть, и еще протерпит долго. Ты так делай: аще Бог прощает, и ты прощай».

«Что приняла и облобызала св. церковь, все для сердца христианина должно быть любезно. Не забывай праздничных дней: будь воздержен, ходи в церковь, разве немощи когда; молись за всех: много этим добра сделаешь; давай свечи, вино и елей в церковь: милостыня много тебе блага сделает. По постам скоромного не ешь: хлеб и вода никому не вредны. Как же люди по 100 лет жили? Не о хлебе едином жив человек. Что церковь положила на семи вселенских соборах, исполняй. Горе тому, кто одно слово прибавит к сему или убавит. Что враги говорят про праведных, которые исцеляли от гниющих ран одним прикосновением? Господь призывает нас, да мы сами не хотим. – Смирение приобретай молчанием. Бог сказал Исаии: на кого воззрю, токмо на кроткого и молчаливого и трепещущего словес Моих».

Все время этой беседы о. Серафим был очень радостен. Он говорил чрезвычайно поспешно; посетитель едва успевал прочитывать вопросы, как тотчас получал на них ответы. Старец стоял, опершись на свой дубовый гроб, и держал в руках зажженную восковую свечу.

В этот же день старец приобщался, долго беседовал с игуменом и просил его о многих иноках, особенно из младших.

Сбоку алтаря Успенского собора он отмерил себе могилу.

Как-то в конце 1832 года один монах спросил старца: «почему мы не имеем строгой жизни древних подвижников?»

– Потому, – отвечал старец, – что не имеем решимости; а благодать и помощь Божия к верным и всем сердцем ищущим Господа ныне та же, какая была и прежде – и мы могли бы жить, как древние отцы: ибо, по слову Божию, Иисус Христос «вчера и днесь, той же и во веки!»

Эти слова – печать жизни о. Серафима.

Наступил новый 1833 год, пришедшийся на воскресенье.

О. Серафим выстоял раннюю обедню в дорогом ему больничном храме, во имя преп. Зосимы и Савватия, обошел все иконы, прикладываясь к каждой и ставя свечи, чего прежде не делал, – и приобщился.

В келье у него пылали негасимые им свечи, потому что на все предостережения он говорил всегда: «пока я жив – пожара не будет, а смерть моя откроется пожаром».

После службы, старец простился со всеми молившимися монахами, благословил, поцеловал и говорил: «спасайтесь, не унывайте, бодрствуйте, днесь нам венцы готовятся!» Он приложился еще ко кресту, к иконе Богоматери, поклонился в алтаре св. престолу и вышел северными дверями, как бы в знамение того, что человек входит жизнь рождением, а уходит смертью. В нем заметили крайнее изнеможение.

Сосед его по келье заметил, что три раза в этот день он выходил на место, указанное для погребения, и смотрел долго в землю, а вечером пел и келье пасхальные песни и победные молитвы.

Второго января в шестом часу утра из кельи о. Серафима шел дым. Изнутри было заперто, и на стук не отпирали. Дверь должны были сорвать с петель. В сенях тлел холст от оставленной свечи. В келье все было тихо.

О. Серафим в своем белом балахончике стоял пред иконою Пречистой Девы Умиления, названной им «Всех радостей Радость», на обычном месте, пред малым аналоем, на коленях, с открытою головою, с медным распятием на груди. Его руки лежали крестообразно на книге молитв, а на руки была опущена голова. – Сперва думали, что он уснул.

– Батюшка, вы не видите, что у вас книжка горит! – сказали ему, но он не отвечал.

Глаза были закрыты; лицо оживлено выражением молитвы и духовной мысли, тело было еще тепло.

Всю эту ночь подвязавшийся в Глинской пустыне Курской губернии, старец Филарет, выходя от утрени, указал братии на необыкновенный свет, видимый на небе, и произнес: «вот, так отходят души праведных. Ныне в Сарове душа о. Серафима возносится на небо».

Над его гробом не было произнесено ни одной речи; только звучало слово Божие и раздавались церковные песни, сильнее всяких речей – песни, которые он так любил в свою молчаливую и великую жизнь.

Его опустили в землю у собора Пресвятой Девы, во имя преславного Ее Успения, в дубовом гробе и, по его завещанию, положили ему на грудь финифтяное изображение преп. Сергия, присланное ему с мощей, из Лавры. Он родился в приходе преподобного Сергия, сравнялся с ним в подвигах и лег в могилу с его иконою.

Множество народа сошлось и съехалось на отпевание старца о. Серафима. Но, опустив в землю тело подвижника, столь славно озаренное при жизни сиянием святыни, русская земля не схоронила своего любимого старца. Он остался живым для нее.

Вещи о. Серафима – его медный материнский крест и большой железный, который он носил на теле, его топорик, камни, икона Всех радостей Радость, евангелие и несколько сухариков хранятся в Сарове и Дивееве, где прославилось его имя.