Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991 - Светлана Бондаренко

М. Ш.: Бесталанный.

Б. Н.: Да. То есть он не бесталанный. У него… дело не в том. У него есть какой-то… У него есть талант, но он не хочет. Он хочет быть физиком. Вот это будет трагедия. Ну, никуда не денешься. Но согласитесь, что это будет… это более трагедия, так сказать, более высокого плана и более благородная трагедия, чем, значит, ситуация, когда человек мог бы стать, я не знаю, столпом общества, а он — пьяный люмпен — валяется под забором, потому что вовремя его способности не были открыты. Вот. Вот единственная возможность. Единственная, которую я еще, так сказать, не вычеркнул из своих представлений.

С. Л.: Борис Натанович! В эту, так сказать, идеальную схему все равно вмешается не то чтобы реальная жизнь, а те люди, которые уже отягощены злом.

Б. Н.: Мы все, ребята, отягощены злом.

С. Л.: Нет. Ну, я имею в виду тех, которые вот… Ну, те самые люмпены… Они же будут мешать. Чистоты эксперимента, то есть, не будет. Это опять надо лепрозорий.

Б. Н.: Значит, что делать с люмпенами — это вопрос. Я не знаю, что с ними делать. Но я не уверен, что существует такое свойство человека генетическое — быть люмпеном. Я не уверен в этом. Все-таки люмпен — это, как правило, результат того, что человек не смог устроиться при данном устройстве общества. Ведь люмпеном не обязательно будет бездарность и тупица. Люмпеном может стать талантливый человек. Я их сколько видел! Талантливые люди, которые не нашли применения своему таланту. Они спиваются, уходят в наркотики, перестают чем бы то ни было интересоваться, занимаются ерундой, там, в спекуляцию уходят. Это вот и есть люмпенизация — когда человек не нашел себя. Значит, вот задача — к минимуму свести число этих людей. Но всех, конечно, никуда не уведешь. Что-нибудь… Это будет проблема. А вы хотите общество без проблем? Нет такого. Вот «Полдень» — там же тоже есть свои проблемы. Там есть, например, Прогрессоры. Мы, я не знаю, достаточно ли ясно показываем, что Прогрессоры — это, по сути дела, люмпены этого общества. Это люди, которых боятся, люди, с которыми стараются не поддерживать отношения. Сын стыдится отца, жена стыдится мужа, как с Корнеем Яшмаа это происходит. Понимаете? То есть, там…

С. Л.: С другой же стороны получается… Ведь либо нам, так сказать, не иметь Прогрессоров, либо нам не соваться в межпланетные дела?

Б. Н.: Правильно. Ну, правильно.

С. Л.: Значит, надо тогда эту, так сказать, часть деятельности отсечь?

Б. Н.: Ну, правильно, но вот не надо ничего отсекать. В справедливом обществе ничего отсекать не будут. Вот это один из признаков справедливого общества. Там будут как-то искать компромиссы. Конечно, всегда будут вот один мир и второй мир. И эти миры не будут пересекаться, но у них будут границы. На границах будут трения. Ничего не поделаешь! Ничего не поделаешь…

С. Л.: Вопрос не в качестве трений, а, так сказать, в качестве решения этой проблемы.

Б. Н.: Ну, вы много от меня хотите, Сережа. Я это…

<…>

В. Б.: Вот, там приводит он [К. Рублев], например, Толкина, там у него просто кривая, где или преобладает добро, или преобладает зло, но это все типично повторяется. У Ефремова же это — это такая вот диагональ — зло уходит, уходит, уходит и, наконец, остается одно добро.

Б. Н.: Так.

В. Б.: А Стругацких он нарисовал — вот такую вот экспоненту, по которой добро увеличивается, увеличивается, но никогда зло не сходит на нуль. Вам самому такая трактовка как?

Б. Н.: Конечно, никогда… зло-то… Дело в том, что, мне кажется, постановка вопроса вообще совершенно неправильная. Потому что понятия добра и зла — они просто меняются, как и все нравственные понятия, они меняются от эпохи к эпохе. Они меняются от культуры к культуре, от расы к расе, от эпохи к эпохе, и поэтому говорить о том, что количество зла уменьшается или не уменьшается, бессмысленно, потому что если, например, для древних евреев, например, добиблейских, так сказать, убить врага считалось просто подвигом, то в Евангелии уже появляется «не убий». Заметьте, без всяких оговорок — «НЕ УБИЙ», никого не убий. То есть, если там, я не знаю, за тысячу лет до Рождества Христова понятие «убить» не было эквивалентно понятию «зло», то после Рождества Христова убить — это значит совершить зло. И сейчас, когда я спорю с, так сказать, правоверными, что ли, христианами, когда я им говорю, что существует сколько угодно людей, которые убивают легко и считают это как бы даже подвигом в каком-то смысле, мне на это отвечают, что да, они убивают легко и считают это подвигом, но в глубине души своей они знают, что это зло. И таким образом мне пытаются доказать, что понятие зла, вот, убийство — это абсолютное зло, которое идет, так сказать… которое закреплено в генах. Что, конечно, неверно. И поэтому говорить, строить вот такого рода графики я просто не понимаю как. Надо брать… График надо как строить? Вот взять какое-то явление. Ну, скажем, отношение к понятию «не убий». И смотреть, как меняется отношение от культуры к культуре, от религии к религии и от эпохи к эпохе. А вообще говорить о зле, по-моему, бессмысленно. По-моему, если уж на то пошло, зло и добро во все времена присутствуют примерно в одинаковых пропорциях. Во все времена, независимо от социального устройства, независимо от культуры и независимо от времени. Другое дело, что те понятия, которые вчера считались злом, сегодня могут перейти в понятие нейтральное, а те понятия, которые вчера считались добром, сегодня считаются злом. Это другое дело. Но вот в каждый момент существует некая совокупность поступков, считающихся злыми, и некоторая совокупность поступков, считающихся добрыми. Их относительный вес, по-моему, примерно одинаков. Вот бы как я ответил на этот вопрос, Володя.

B. Б.: Сережа Битюцкий из Ростова предложил закон сохранения.

Б. Н.: Очень может быть.

C. Л.: Закон сохранения добра и зла?

Б. Н.: Очень может быть, потому что, вообще говоря, добро и зло — это некие изначальные понятия нравственности. Они вообще должны находиться в равновесии, потому что как только одно начинает перевешивать другое, это означает какую-то… какую-то ненормальность в обществе, мне кажется.

С. Л.: Борис Натанович, но все же преобладает добро.

Б. Н.: Вот добро преобладать, по-моему, никогда не преобладало. Ни при каких. А вот так, чтобы зло преобладало — такое бывало. И это всегда означало непорядок, ненормальность, отклонение от нормы. Всегда. Это значит, какое-то равновесие должно быть обязательно.

С. Б.: Если добро начало преобладать, значит, ты в чем-то заблуждаешься.

Б. Н.: Правильно, Светочка. Да, так оно и есть. Да, значит, ты что-то не то считаешь… Что-то ты не то называешь добром. Что-то у тебя его слишком много.