Огненный скит - Юрий Любопытнов

Подойдя к полукомоднику, сняла крышку стоявшего на нём патефона. Достала из ящика толстую пластинку с выцветшим, полинявшим бумажным кружком посередине. Вытерла рукавом. Поставила на диск и покрутила гнутую заводную рукоятку. Потрогала пальцем иглу и опустила никелированную головку на неровно крутившуюся пластинку. Она зашипела. Раздался треск и шорох, и словно издалека, послышались слова песни:

На закате ходит парень возле дома моего,

Поморгает мне глазами и не скажет ничего…

— Ну вот, Петечка, теперь мы одни, — сказала она, садясь на венский стул и ставя портрет на столе так, чтобы мужчина, изображённый на фотографии, смотрел прямо на неё.

Сняла пробку и налила водки в стопки. Одну поставила на чистую тарелку и положила рядом кусочек селёдки и ломтик хлеба. Свою стопку поставила под правую руку.

— Выпьем, Петечка! Со свиданьицем, с днём рождения! Тебя нет, а я всё отмечаю…

На глазах Гром-молнии задрожали слёзы. Она единым махом выпила водку, взяла вилку, ткнула в салат и отложила в сторону. Сидела на стуле, покачиваясь из стороны в сторону, закрыв глаза и тихо подпевая пластинке.

Работала Катерина Сырцова, тогда не было у неё теперешнего прозвища, продавщицей небольшого сельповского магазина, скорее, палатке, за версту от села через речку, где тогда была машино-тракторная станция и дом крестьянина в здании бывшей купеческой усадьбы. Магазинчик был бревенчатый, низенький, приспособленный из деревенской неказистой избы. Стоял он на плоском бугре, на берегу мелевшего, зарастающего пруда, в зарослях старой, но ещё густой сирени.

Завмагазином был Семён Рыжий. Он почти не стоял за прилавком, переложив всю работу на Катьку, высокую, черноглазую, статную дивчину. Она справлялась и одна. Была расторопна, легка на ногу, обходительна с покупателями, и дело шло. Муж её Пётр Сырцов работал трактористом. Поженились они недавно и жили в небольшом, но крепком доме, купленном у переехавшей в город семьи Захаровых.

Семён Рыжий был мужиком бойким, заводным, с белёсыми волосами и усами, отливающими в красноту. После работы позволял себе выпить, как заявлял «с устатку», из выгаданной бутылки, закусывая хамсой, взятой горстями в бочке, стоявшей в подсобке. Наливал и Катьке «красненького». Но она спервоначалу всегда отказывалась.

Сидя в подсобке за ящиком, накрытым фанерным листом и клеёнкой в клетку и служившим столиком, через открытую дверь любил наблюдать, как Катюша, он её называл так, разговаривала с покупателями, следил за её движениями, как ловко она крутила бумажные кульки, насыпала в них крупу, муку или конфеты. И глаза его подёргивались хмельной туманной дымкой.

Как-то после работы притиснул её в угол. Катька оттолкнула его, пригрозив:

— Мужу скажу, будешь приставать.

Семён отстал, но зашёл с другого краю.

Катька любила наряжаться. Он нет-нет да всунет в руку какую-либо безделушку: серёжки простенькие, перстенёк дешёвый, модную заколку или костяной гребень. Пустячок, а приятно.

— Не надо, — отнекивалась она. Но брала.

— Иди, пригуби с устаточку, — предлагал ей всегда после рабочего дня Семён и сыпал в руки конфеты.

Один раз Катька с ним выпила. Потом и сама в отсутствии Семёна стала «причащаться» кагором.

Однажды Семён сказал ей:

— Катюша! Принеси завтра из дома картошечки. Гости будут.

Она не стала спрашивать, что за гости. Но картошки принесла и стала поглядывать, кто же прибудет. Наверное, нужные люди, какое-то начальство, раз Семён так старается, наводит порядок в бумагах, в помещении, суетится.

Прибыли гости, два мужика — плотный, коренастый, этакий гриб боровичок завсельпо Пал Петрович и директор магазина,

от которого работала палатка, Валерий Григорьевич, высокий и нескладный, с длинным худым лицом.

Семён не знал, как расшаркаться, куда усадить, как изогнуться… Пал Петрович посмотрел товары, проверил бумаги, наморщив лоб и сдвинув брови, держа в конопатой руке цветной карандаш, но так и не воспользовавшись им.

— Может, перекусите, — бегал вокруг проверяющих Семён. — У нас тут картошечка своя есть. Поджаренная, на маслице, грибочки солёные из погребочка… Катюша принесла. До дома недосуг бегать — здесь кормимся… Перекусите, устали, должно быть, проверямши ходить…

Начальство для прилику отказывалось, одной ногой собираясь уходить, а другой задерживаясь.

— Картошечку счас на примусочке подогреем, — продолжал гнуть свою линию Семён, — огурчика солёного отведаете. Или ещё что. До «Чайной» вам эвон сколько топать…

— И то правда, — Пал Петрович промакнул приплюснутый боксёрский нос платком. Приладил жёсткие рыжеватые волосы на круглой голове, повторил: — Дело говоришь…

Его студенистые глаза буравчики с пристрастием оглядели Катьку. Судя по всему, он остался доволен видом молодой продавщицы — опрятна, расторопна, сдержана — и шмякнулся на стул в подсобке. За ним уселся на табурет и Валерий Григорьевич.

Сгоношили на стол. «Чем Бог послал», — сказал Семен и взял коньяку лучшей марки, порезал колбасы копчёной, селёдку-залом пристроил. Икорки нацарапал из банки. Раздобыл где-то лимон, боржоми поставил и ко всему этому присовокупил бутылку водки и тарелку жирного палтуса. Он мог и добавить закуски, но фанерная столешница не могла вместить всего.

Был обеденный перерыв. Семён выпроводил последнего посетителя, и, не зная, долго ли задержатся гости, на всякий случай кнопкой снаружи на двери пришпилил бумажку: «Буду через час». Закрыл дверь на ключ и шмыгнул в подсобку.

Пригласили за стол и Катьку.

После третьей рюмки, отдуваясь и вытирая обильный пот с рыжего, видать сильно конопатого в молодости лица, Пал Петрович поучал, разомлев и подобрев, Семёна:

— Ты, Семён, учись торговать. Раз тебе поручили торговую точку, значит, доверяют. Торговля кажется делом несложным: взвесил — получил деньги и гуляй, Но многим оно не под силу. Здесь кумекать нужно… Не гнушайся — заходи, посоветуем, подскажем, поможем, если надо…

Он многозначительно посмотрел на Семёна.

— Вот истинно отец вы наш родной, Пал Петрович, — без остатка выжимал из себя подобострастность Семён. — Как без вас… Не оставляйте уж без помощи…

— Нос не дери, — вставил слово Валерий Григорьевич. — Ты человек, и мы люди, человеки…

— Да что вы! Вы не сумлевайтесь. Вы — нам, а как мы без вас… — тараторил Семён, совершенно не заботясь о смысле сказанного, полагая, что всё и так понятно.

— А ты, девушка, слушайся начальства, — внушал Валерий Григорьевич Катьке на прощание, беря её за руку. — Будешь, как сыр в масле кататься…