Огненный скит - Юрий Любопытнов

Подошла жена, выносившая на помойку мусорное ведро.

— Кажи, кто ходил?

Увидев след, ясно запечатлённый на мягком снегу, покачала головой:

— Большо-о-ой!

— Два моих лаптя, — сказал Роман, наступая ногой в выемку, оставленную неизвестным пришельцем.

Маня поставила ведро и тоже опустила ногу в валенке на след.

— Сколько же в нём росту, в этом чертяке? — проговорила она.

— Никак не меньше двух метров, — ответил Фёдоров.

— У нас в деревне таких нету, — покачала головой Маня и засобиралась домой ставить скотине пойло.

«Кто же это мог быть?» — размышлял Фёдоров после ухода жены и не мог найти ответа.

Он снова мерил след своей ступней. Присаживался на корточки и измерял его четвертями — расстоянием между растопыренными большим и указательным пальцами, — и всё больше задумывался. У него самого был сорок четвертый размер обуви, а у этого сорок восьмой или даже больше, но

самое главное, — дело было даже не в размере, а в том, что след был от босой ноги. На дворе декабрь, а тут босиком ходят. Это обстоятельство больше всего обескураживало Фёдорова. Он ясно различал сильно вдавленную пятку, контуры ступни и пальцы, вернее, их концы — круглые и короткие.

Он подошёл к воротам амбара — рубленому небольшому сараю под шиферной крышей. Ворота поперёк перехватывала накладка — металлическая полоса с висящим на одном конце большим замком. Он был, как и вчера, заперт.

Федоров отомкнул его, открыл створку, вошёл внутрь, походил возле сусека, осмотрел пол и сразу заметил, что одного из шести мешков отрубей, которые он привёз с неделю назад, не было.

«Уволокли! — растерялся Роман. — Как пить дать, уволокли. Вот почему след возле сарая».

Вчера днём, когда он приходил забить щель в полу, чтобы не проникли мыши или крысы, мешков было шесть. В этом он был уверен и готов был побожиться. Сегодня их осталось только пять. Не было и овчинного тулупа, висевшего в углу на гвозде.

«Вот ведь как обёртывается, — закрывая ворота подумал Фёдоров, всерьёз раздосадованный пропажей мешка и почти нового тулупа, сшитого деревенским портным, — не спишь, а выспишь, кто бы это мог быть?»

В том, что есть прямая связь между оставленным кем-то следом и обнаруженной пропажей, он не сомневался. Но кто этот разбойник?

Ветер усилился, и снег стало передувать. Фёдоров вернулся домой, снял валенки, сел на табуретку возле окна, продолжая размышлять о произошедшем. С колодца, с вёдрами, пришла Маня, обсыпанная снегом. Роман взглянул на неё и его вдруг осенило.

— Снежный человек! — во всю глотку заорал он.

Маня его не поняла.

— Чего орёшь! — сказала она. — Уже залил? Меня что ли не узнал?

— Снежный человек — вот кто был у нас в амбаре, — объявил Фёдоров, нисколько не обидевшись на жену, которая некстати упрекнула его в употреблении спиртного.

— Будет выдумывать. — отмахнулась Маня. То, что она видела утром, уже не казалось ей чем-то необычным. Следы занесло, словно их и не было.

«Это снежный человек». - всё больше и больше веря в свою догадку, рассуждал сам с собой Фёдоров, потому что Маня не стала его слушать, занявшись по хозяйству, дескать, думай, что хочешь, а у меня своих дел по горло.

Сопоставив всё, что слышал по радио, читал в газетах, видел по телевизору, он окончательно решил, что возле его амбара «гулял» снежный человек, или иети, как его называли в научных кругах, похитивший поросячьи припасы и почти новый тулуп. Надо обладать большой физической силой, чтобы на себе унести мешок корма, а то, что умышленник унёс отруби на себе, Фёдоров не сомневался. Он нигде не обнаружил ни малейшего намёка на то, что мешок тащили волоком. Значит, его унесли на себе. Теперь, не как спервоначалу, Фёдоров не жалел о похищенном. Его больше занимала мысль, что он отгадал, кто украл у него запас корма.

«Поймаю воришку», — решил Роман. Ох, и шуму будет! О нём пропечатают в газетах, разнесут новость по радио, возможно, в программе «Время» покажут… Он представил себя на экране телевизора рядом со снежным человеком, односельчан с разинутыми от зависти и удивления ртами. О нём говорят, у него берут интервью, расспрашивают, как ему удалось заарканить снежного человека, чего никогда, нигде и никому не удавалось. Да что там телевизор! Его фотография со снежным человеком обойдёт все газеты мира.

Мысли тревожили Фёдорова, уносили в недосягаемые заоблачные выси и радужные дали так, что он начал жить доселе неведомой жизнью.

— Ну, держись, курячий сын! — вне себя, погрузившись в мечты, воскликнул Роман, вспомнив свое излюбленное ругательство и что было сил, грохнул кулаком по столу. — Обротаю тебя!

За ужином он позволил себе крепко выпить, хотя Маня побранила его за это, сказав, что сегодня не праздник, что зря деньги на выпивку тратить не следует и что лучше приберечь бутылку на тот день, когда в гости приедут сын со снохой. Но Фё1доров её не послушал, объявив, что пойдёт дежурить вора, а на дворе зима, водка придаст ему силы и не даст околеть на стылой воле.

Плотно закусив, он потеплее оделся: натянул ватные штаны, телогрейку, обул валенки, сверху напялил, еле влез в него — старое просторное пальто, сунул в карманы меховые рукавицы, со шкафа сгреб моток мягкого электропровода, пошарил на полке фонарик — нашёл, пощёлкал выключателем, он не горел — сели батарейки, положил на прежнее место и потопал к выходу.

— Стоит ли время зря проводить? — недовольно крикнула ему вдогонку Маня. — Куда ты на мороз! Сидел бы в тепле.

— Раз этот мерзавец спёр один мешок, придёт и за вторым, — назидательно сказал Федоров. — Знаю, я таких прохвостов! Он у меня сегодня поживится!

На крыльце он зевнул — тянуло в сон, поднял воротник и зашагал в зады. За углом амбара, в тишке, утоптал снег, положил на него прихваченную в сенях широкую доску и привалился к брёвнам. В его одежде было тепло, хотя начинало подмораживать. В домах светились окна, но мало — по малу — время шло к полуночи, — окна гасли, и скоро деревня погрузилась в сон. Сначала в просветах невидимых облаков мерцали звёзды и светился узкий серпик месяца, а потом небо затянулось низкой мглой и наступила глухая тишина.

Глаза Фёдорова сами собой стали закрываться — тяжелели веки, будто наливались свинцом, и он с трудом, повинуясь единственной мысли — не заснуть, а то не поймаешь вора, — ежеминутно разлеплял их и оглядывал вприщур и в полусон глухое заснеженное пространство.

Неожиданно ухо уловило еле слышный скрип снега. Фёдоров подумал: «Пустое. Кажется». Но скрип близился, становился отчетливей, и вот в ушах ничего не было, кроме навязчивого приближающегося, тревожащего слух, звука. Сон вмиг покинул разморённое тело сторожа. Открыв смежившиеся веки, он увидел, что кто-то громадно-лохматый приближается к амбару. Тать шёл валко, будто бы неуверенно, высоко поднимая ноги. Крупинистый снег, опускавшийся сверху, слегка припорошил несуразно широкие плечи пришельца и квадратный отросток на том месте, где должны была быть голова.