Огненный скит - Юрий Любопытнов

Дарья вышла на крыльцо.

— Женька, заводила! — крикнула она.

Мальчишки остановились, готовые в случае опасности броситься наутёк.

— Да вы не бойтесь, пострелята! — крикнула опять Ёка-морока, видя, что ребятишки вот-вот сиганут в проулок. — Лучше признавайтесь, горох удумали поворовать или яблоньку обтрясти?

— Мы не хотели, баб Дарь, — ответил замерший у тычинника Женька. — Мы смотрели, какие подсолнухи красивые растут.

— Так я вам и поверила, — улыбается Дарья. Зубы у неё не вставленные, а свои. — Чего крадучись подходить? Чего робеть, если без зла идёте!..

— Мы не хотели, — повторяют вместе Женька и братья Румянцевы и подходят к Ёке-мороке.

— Не хотели! По глазам вижу, что хотели. Пойдём в избу, — зовёт она сорванцов. — Чаю с баранками хотите?

Ребятишки молчат.

— Раз молчите, значит хотите.

Ребятишки знают, что Ёка-морока вовсе не злая, отходчивая, а если кого и пожурит, то это так, для проформы. Поэтому они смело идут за ней.

В избе у неё прохладно и темновато. В углу над божницей теплится огонёк лампадки, подсвечивая красным закопчённый суровый лик Николая угодника. На тумбочке маленький телевизор, накрытый вышитой треугольной салфеткой. Два сундука с горбатыми крышками, окованные тиснённой жестью, кровать с вышитыми подзорами и задинкой, на бревенчатых стенах фотографии в рамках под стеклом и просто обтянутые плёнкой, чтобы не засиживали мухи. Часы с гирями, которые бьют каждые полчаса. На подоконниках цветы — герани, ванька-мокрый — дерьбеник-плакун, столетник… Стены не оклеены обоями, а сохраняют первородный вид. Они с тускло-медным отблеском, с длинными щелями и большими тёмными сучками. Потолок из широких досок, без щелей, но тоже с чёрными сучками.

Ребятишки забираются, елозя, на высокую лавку и сидят, болтая ногами, а Дарья ставит на стол самовар, краснопузый, с выбитыми над краном медалями с мелкими надписями, которые невооружённым глазом прочитать невозможно. Он поблёскивает в поддувале малиновыми весёлыми огоньками и радостно шумит. На конфорку сверху трубы водружает фарфоровый заварной чайник с весёлыми цветочками на боках.

— Ну садитесь, — усаживает ребят бабка за стол, — пейте чай с вареньем, угощайтесь баранками.

Каждому она наливает в чашку душистого чаю.

Ребятишки грызут баранки, прихлёбывают чай, пыхтят довольные и глазеют по сторонам.

— Вчерась в кинотеатре кино интересное шло, — говорят братья Румянцевы, перебивая друг друга, — а мамуля нас не пустила.

— Одним в город ехать. Далеко же.

— Прямо далеко. Всего-то две остановки.

— Отчего же не пустила? Проказничали, наверно?

— Да играли в погребе, а дверь не закрыли, Мурка наша сметану всю и слизала.

— Поделом вам, — сказала Ёка-морока, наливая чай в блюдце. — Нашли место для забав — погреб. Свалились бы в яму…

— Не свалились бы…

— Баб Дарь, — а у Приваловых сварьба, — говорит Женька. Говорит он «сварьба», как мать. Он не умеет ещё читать и произносит слова, как слышит.

— Неужто Валерка женится? — удивляется Дарья. Валерку она знает хорошо.

— Валерка…

— Чтой-то рано, — вслух размышляет Ёка-морока, больше с собой, чем с ребятишками. — По осени бы надо… Счас пора-то такая жаркая… страдная.

— А невеста брюхатая уже, — засовывая новую баранку в рот, шепелявит Женька.

— Ишь, ты, пострел, — сердито смотрит на него бабка. — Кто тебе это сказал?

— Никто. Слышал, мамка говорила.

— Бестолочь твоя мамка, — замечает Дарья.

Женька не обращает на эти слова никакого внимания.

— Уже и гляденье было, — продолжает он в раздумье. — А ты придёшь к ним петь? — неожиданно спрашивает Ёку-мороку.

Спрашивает он так потому, что знает, если в селе свадьба, то зовут Ёку-мороку спеть. Как она, никто в округе не поёт.

— Спою, — отвечает Дарья. — Отчего не спеть… Как быстро время-то летит, — вздыхает она каким-то своим мыслям и задумывается.

Наевшись и напившись чаю, ребятишки совсем освоились: стали толкаться, дёргать друг друга за волосы, щипаться.

— Баб Дарь, — осмелев, спрашивет Женька и, нагнув голову, вприщур смотрит на старуху: — За что тебя Ёкой-морокой прозвали?

Дарья ответила не сразу. Она прикрыла створку окна, чтобы ветром не задувало за подоконник занавеску, вернулась к столу, отхлебнула из блюдечка чаю. Ребятишки ждали.

— Бабку мою, царство ей небесное, ещё так прозвали. А за что верно и не знаю. Сказка такая была… Рассказывали, жила старуха болотная Ёка-морока. Заморачивала она головы путникам. Так заморочит, что заплутаются они в лесу или на болоте и никак оттудова не выберутся. Ёка-морока за то, что забрался человек в её потаённые места напускает на него кикимор разных, упырей и хмырей болотных и те давай куражиться: то огни по болотам пойдут и трясина начнёт чавкать беззубым ртом и вздыхать жалобно и стонать и птицы невидимые шуметь крыльями и кликать кого-то кто-то начнёт, и огни то спотухают, то снова возгораются… Да что я вам такое страшное рассказываю, — спохватилась Дарья. — Ночью спать не будете.

— А мы ничего не боимся, — сказал Женька. Нас нарочно пугают, чтобы мы дома сидели и никуда не ходили.

— Умные вы мои, — гладит ребят по голове Дарья. — Не такими растёте забитыми, как мы росли.

— А ты много сказок знаешь, баушка? — спрашивает младший из Румянцевых.

— Не считала никогда. Знала много, а теперь позабывать стала.

— Может, вспомнишь какую? — просит Женька.

— В другой раз. А сейчас пойдёмте в огород, я вам гороху нарву, а то скоро перезреет…

Они выходят через двор в огород, бабка отставляет в сторону калитку — она у неё без петель — и рвёт в фартук горох. Ребятишки рассовывают его по карманам и довольные бегут по улице.

Дарья кормила в хлевушке козу, когда услышала, как звякнула дверная щеколда — кто-то шёл. Слух у неё был отменный. Бросив козе пучок свежей травы, она поднялась в сени и прошла на крыльцо. На приступке увидела рослого светловолосого парня с высокой девчушкой в малиновом просторном сарафане.

— Валерка-а, — узнала бабка совхозного тракториста Привалова. — Никак с невестой? — она воззрилась на девчушку, и глаза её засветились. — Чего тут стоите, проходите… Вот какие гости к нам зашли, — суетилась она, провожая молодых в дом. — Садитесь, садитесь! — усаживала она их не на лавку у стены, а на принесённые из передней стулья, предназначаемые для дорогих гостей. — Сейчас чайку поставлю.

— Спасибо, баба Дарья, — ответил жених. — В другой раз. Мы по делу пришли…

— А чай уже и не дело? — Дарья улыбнулась, и лицо стало ещё круглее.