Черное Копье - Ник Перумов

Вал вопящих врагов с размаху ударил в гондорский боевой порядок. И замелькали в привычной кровавой работе копья и мечи, топоры и кинжалы, с грохотом столкнулись щиты. С неимоверной быстротой меняясь, хаос схватки разлился перед глазами Фолко; и сознание его, уже приученное и закаленное, делало лишь одно дело — не задерживаясь ни на одной детали, отыскивало врагов, находящихся в пределах досягаемости его стрел. Ловкий и гибкий, несмотря на доспехи, хоббит ухитрялся просунуться между могучими боками гондорских щитоносцев и копейщиков, чтобы выпустить стрелу прямо в глаз какому-нибудь подбегающему вражескому воину.

Он так и не запомнил тот момент, когда наконец темное предчувствие превратилось в четкое осознание того, что дело плохо. Враг не рассыпался от натиска гондорцев; бородачи с топорами остановили этот натиск и, хотя потеряли, наверное, две трети своих, отступили, но и не разбежались. Отойдя на короткое время в глубину строя — для отдыха и чтобы пополнить колчан, — Фолко понял, что бой кипит со всех сторон, гондорцы бьются в полном окружении. Все больше и больше становилось убитых и раненых — их оттаскивали к повозкам. Строй гондорцев остановился. Сил давить врага своей массой и слитностью, как у хирда, недоставало. Гномье искусство боя с длинными копьями, когда никто не мог даже приблизиться к стене щитов, оставалось тайной Подгорного Народа.

Было холодно, пар валил от разгоряченных рубкой людей. У хоббита появилось уже знакомое горькое предчувствие близящегося поражения. Стиснув зубы, он двинулся к своему месту в первых рядах сражающихся.

Мало-помалу рос беспорядок в первых шеренгах гондорских бойцов. Враг рубился, не щадя себя, и платил четырьмя за одного — но он мог менять своих воинов много чаще. Стена гондорских щитов уже не была сплошной, появились разрывы, промежутки; все чаще и чаще вспыхивали одиночные поединки, когда побеждает не искусный, а сильный; силы же воинам Востока было не занимать. Для стрелков недоставало места; тела погибших мешались под ногами у живых.

Несмотря на суматоху боя, хоббиту было легко держаться подле друзей-гномов, бессменно сражавшихся в первом ряду. Малыш орал: «Хазад!» так, что окружающие на секунду глохли… Вокруг двух казавшихся неуязвимыми бойцов стихийно сплачивались самые стойкие из медленно тающих передовых гондорских шеренг. И — странное дело — враг, обычно избегающий самых сильных воинов неприятеля, сегодня прямо-таки зубами вцеплялся в гномов; на смену павшим вставали новые…

Бой длился весь день, до темноты. Гондорцы устояли, но прорваться не смогли. Набросав вокруг себя вражеских тел, полки Соединенного Королевства остались на прежнем месте. Здесь была вода — а значит, сражаться они могли долго.

Ночь после сражения прошла в стонах раненых и мрачном молчании оставшихся невредимыми, принимавших сейчас последние вздохи умирающих друзей. Наутро гондорские фаланги вновь выстроились для боя.

Несмотря на тяжелые потери во вчерашнем бою, враги повторили свою атаку. Однако теперь командир гондорцев приказал ограничиться обороной — и беречь людей!

Они выдержали и этот день. Разрушенная деревня давала пищу кострам; в колодцах плескалась мутноватая, но добрая вода, мешки с провизией еще бугрились, туго набитые…

Словно по негласному уговору, сражающиеся выстроились на смертном поле и на третье утро.

— Мы будем стоять, пока не подойдет Король или роханцы! — объявил своим командир гондорцев.

Воины Олмера попытались сменить меч на стрелу, но не слишком преуспели. Гондорская пехота имела крепкие доспехи; сколотили деревянные щиты для защиты лошадей — и продолжали стоять. И, верно, неистовую ярость — а потом и некий страх — вызывали во вражеском войске трое, дерзко выходившие из гондорских рядов, даже не беря с собой щитов; один невысокий, с длинным луком — и двое кряжистых, с арбалетами, таких широкоплечих, что с ними не мог бы сравниться никто из людей. Эти трое казались заговоренными — даже пущенные с близкого расстояния стрелы отскакивали от их доспехов.

На четвертый день северный ветер, кроме холода, принес и долгожданные звуки гондорских рогов. Шла королевская конница!

Зовя на помощь своих, затрубили в рога и в лагере гондорской пехоты. Люди расхватывали оружие, поспешно строясь. Сейчас, сейчас все изменится, и победоносная кавалерия Гондора опрокинет самонадеянных вояк Олмера, довершит дело, начатое пешими воинами!

А полки Олмера, поняв, что происходит, действительно стали раздаваться в стороны, размыкая кольцо окружения. Поспешно, будто в панике, они отступали на юг; конные лучники прикрывали это отступление.

На севере показались первые гондорские конные сотни. И с первого же взгляда стало понятно, что с ними далеко не все в порядке, что они идут не с победой. Плохо держа строй, почти совсем без знамен и значков, на измученных, загнанных конях не мчалась, не летела — медленно текла заметно уменьшившаяся в числе конница. Радостные крики в стане пехоты замерли, сменившись сперва недоумением, а затем горчайшей уверенностью.

Они потерпели поражение и теперь отходили, и на их плечах наверняка висел многократно сильнейший враг.

Они подъехали, измученные всадники на усталых конях. Их встретили тяжким молчанием. Все было ясно без слов.

Королевский штандарт был потерян, и сам Король ехал в простой броне, неотличимый от прочих воинов. Его окружала изрядно поредевшая гвардия, немногочисленные приближенные. Среди них оказался и Этчелион.

Переводя дух, приходили в себя гондорские конники. Стало легче — после неудачи они соединились со своей пехотой. Дальше отступать будет легче. А то, что армия будет отступать, не было секретом ни для кого. На сей раз Король не скрывал своих планов.

Гондорцам не удалось пробиться на север. Полки Вождя повисли на королевской армии, точно псы на медведе. Они появились со всех сторон, словно давно знали, где и в каком числе пройдет войско Минас-Тирита. Несмотря на все старания воевод Короля, Олмер искусно уклонялся от генерального сражения, нападал то в одном месте, то в другом, наносил внезапный удар — и его сотни откатывались. Пробовали преследовать — нарывались на засады. Гондорцы размахнулись широко — а выяснилось, что бить-то и некуда. Конные стрелки Вождя не жалели стрел. Хазги, что ни день, налетали, выпускали сотню-другую стрел — и отходили, неуязвимые для ответных стрел из-за дальности. Приближенные короля могли лишь теряться в догадках — откуда у Олмера все потребное для войны в эту зимнюю пору: почему его воины всегда сыты, на добрых, незаморенных конях, у них не переводятся припасы, в достатке оружия и запасных лошадей?