Черное Копье - Ник Перумов

— Все равно, отчего бы не передохнуть? — возразил Эофар. — Пусть говорят.

Трое приближались к ущелью, осторожно обходя многочисленные мертвые тела. Один нес знамя Олмера, другой — большой рог: высокие, рослые бойцы, скорее всего, из числа уроженцев Дэйла или Приозерного Королевства. А вот третий, тот, что шел в середине…

— Вот так встреча! Да это же сам Санделло! — хлопнул себя по коленям Торин.

Горбун шел, запахнувшись в темно-коричневый плащ оттопыренный сбоку мечом; под капюшоном угадывался шлем, на ногах — поножи.

— Что это его сюда понесло? — удивился Малыш. — Его ж дело — Олмера стеречь, так ведь, Фолко?

Горбун остановился, обвел взглядом сгрудившихся перед ним роханцев. Он не подал вида, что узнал Фолко, Торина и Малыша. И, когда он заговорил, голос его был, как всегда, сух, холоден и бесстрастен.

— Мужи Рохана! Вы доблестные воины, то ведомо всем. Поэтому я не буду предлагать унизительной и нестерпимой для вас сдачи. Я предлагаю вам сделку. Ваша свобода и жизнь — за жизни четверых захваченных вами пленников. Я знаю: они у вас и живы — ведь вы благородны, вы никогда не убиваете безоружных. Я знаю, куда вы рветесь, — к тайному ходу Мории. Не делайте этого. Даже если вы и пробьетесь к дверям, то не ступите дальше и шага. Уже несколько дней там плещется Синий Туман! Вы трое, — Санделло впервые указал на Торина, Фолко и Малыша, — вы знаете, что это такое. Можете пойти и взглянуть сами, мы пропустим вас, я же останусь здесь.

Предложение горбуна было выслушано в гробовом молчании. От него ожидали переговоров, более или менее унизительных условий, а он предлагает что-то совершенно невероятное!

Первым заговорил Эоден:

— Ты хочешь, чтобы мы отпустили пленников? И взамен ты дашь нам уйти? Но что ж это за пленники, почему они так важны? И не прогадаем ли мы, оставив их в живых? Может, для дела Марки лучше будет полечь нам, но и их прихватить с собой? Они, — Эоден повел рукой, указывая на готовый к бою строй, — могут и не согласиться.

Голос горбуна едва заметно дрогнул.

— Что вам в бессмысленном убийстве? Мстить за свое королевство вы можете и дальше. Я выпускаю вас с оружием. Подумайте!

— А что будет нам порукой за твои слова? — прищурился Эофар.

— Я сам, — просто ответил Санделло. — Я пойду с вами, безоружный и сняв доспехи. Вы сможете убить меня, как только в вас полетит первая стрела.

Фолко покосился на ряды роханцев. На лицах воинов он прочел явственное желание жить — тем более сильное, что минуту назад они были готовы сложить головы и уже попрощались с жизнью.

— Погодите! — срываясь на крик, из задних рядов появился, растолкав других, высокий воин с несколькими свежими сабельными ранами на лице. — Если эта четверка так ценна для них — нельзя их выпускать ни в коем случае! Этот безумец может и разменять свою жизнь на все наши — когда мы выйдем из укрытия. Убьем их! Убьем его! Поляжем все, но и они пусть кровью умоются! Рохана нет, что наша жизнь без него?!

Фолко немного знал говорившего. Если у других была надежда, что их близкие укрылись в горных крепостях, то этот сам похоронил отца, мать, жену и троих детей — все полегли после битвы на Исенской Дуге, когда дунландцы дорвались до лагерей. Человек повредился в уме от горя; однако подобных ему, лишившихся всего и живших лишь одним — навредить врагу как можно больше и с честью покончить счеты с жизнью, — было немало.

— Ты, воин, конечно, можешь убить меня и пленников, — бледнея, ответил горбун, и Фолко мог только гадать, что заставило побледнеть неустрашимого мечника. — Но я скажу вам больше. Я дам вам не просто пропуск — я покажу свободную дорогу к вашим. Там, на юге, — Санделло махнул рукой, указывая направление, — у нас тридцать тысяч гондорского войска на плечах. Идите к нему. Оставьте пленников и идите. Я готов остаться вашим заложником.

По рядам роханцев прокатился многоголосый взволнованный гул. Им дарили жизнь — но за что? Почему так важны эти четверо? Быть может, они знают нечто такое, перед чем все триста их жизней — ничто, песчинка?

— Мы принимаем твои условия! — крикнул Эофар, и роханский отряд взорвался криками.

Далеко не все кричали от радости, но несогласных было меньшинство.

— Марка все равно возродится! — надсаживаясь, крикнул своим Эоден. — Ей понадобится каждая жизнь. Вы будете нужны Эодрейду, когда он поднимет королевское знамя. Пусть эти четверо уходят.

«И уносят с собой место сбора остатков роханской армии», — добавил про себя Фолко.

Хотя хоббит страстно хотел жить, его грызло сознание, что они упускают нечто необычайно важное, — но что он мог сделать?

Пленников вытолкнули вперед. Санделло медленно поднял на них взор — и хоббит мог поклясться, что взгляд беспощадного мечника странно потеплел. Горбун неторопливо стянул плащ, сбросил кольчугу, развязал узлы на поножах. Бросил на траву меч, кинжал, еще один кинжал, покороче, вытащил из-за голенища.

— Готово, — сказал он. — Можете обыскать.

Торин молча вышел вперед. Руки гнома промяли каждый шов на одежде Санделло.

— А я скажу вам вот что! — вдруг загремел Торин. — Я пойду с ним в последнем ряду наших. Мой доспех вашим стрелам не по зубам! Так что шелохнитесь только, и я раскрою этому, — он ткнул в Санделло, — голову до самого живота! И еще вы дадите нам коней! Сотню! Ну же!

— Дайте им что они просят! — крикнул Санделло, поворачиваясь к своим. — А вы исполните свою часть, — обратился он к роханским сотникам.

Эофар и Эоден подтолкнули пленников. Те поспешили убраться восвояси, лишь Олвэн на миг задержался возле Санделло, обменявшись с ним взглядами. Горбун едва заметно покивал юноше, и Фолко был более чем уверен, что в этот миг горбун улыбался самой теплой и сердечной улыбкой, какую когда-либо случалось видеть хоббиту.

Роханцы готовились к походу. Спустя короткое время истерлинги пригнали обещанных лошадей. Санделло, по-прежнему безоружный и со связанными руками — предусмотрительный Торин постарался, — тоже сел в седло, подсаженный гномом. Торин опустил на лицо глухое забрало и поехал вплотную с конем Санделло. Обнаженный кинжал был приставлен к горлу горбуна — однако тот сидел спокойно, словно среди своих.

— А он действительно важная птица? — шепотом осведомился Эофар у хоббита. — А то не ровен час…

— Он правая рука Олмера… точнее, и правая и левая вместе…

Отряд шел всю ночь, забыв об усталости. Наутро с ликующими криками они увидели крупный отряд и знамена с Белым Древом.

Санделло сдержал слово.

Глава двенадцатая