Заповедник для академиков - Кир Булычев

Страна замерла в ужасе. Люди простаивали часами у черных тарелок репродукторов, ожидая очередного сообщения о здоровье живого бога, но, когда прерывалась классическая музыка, диктор чаще всего повторял медицинское заключение прошлых часов.

На следующий день здоровье товарища Сталина несколько ухудшилось, но оставалась надежда.

На третий день товарищ Сталин, не приходя в себя, скончался. Оставив после себя и вместо себя ленинско-сталинское Политбюро во главе с верным ленинцем, наркомвнудел товарищем Лаврентием Павловичем Берией.

Сообщение о смерти Сталина вызвало разногласия как в английском правительстве, так и среди военных. Главный маршал авиации Корнуэлл требовал отменить операцию, которая могла очень дорого обойтись Королевским воздушным силам.

Но Черчилль был непреклонен. И он, слетав в Париж, заручился безусловной и полной поддержкой генерала де Голля.

На узком заседании Военного совета Королевства в ответ на сомнения, высказанные главным маршалом авиации Корнуэллом и генералом Монтгомери, он сказал так:

— Я согласен был бы отменить акцию, если бы она была направлена против Германии. По той простой причине, что у нас есть основания полагать, что Германия находится на пороге возвращения к нормальной цивилизованной жизни. Но в России к власти пришел еще более кровавый и страшный убийца, чем Сталин, — палач, который сделает все, чтобы залить кровью свою страну, а если сможет, и весь мир. И мы должны преподать ему урок. Иначе наша цивилизация останется под дамокловым мечом. Только что я разговаривал по прямому проводу с президентом Рузвельтом. Он полностью разделяет нашу позицию, и его участие в операции, обусловленное еще три дня назад, уже реализуется…

На Ножовку, на Полярный институт, тяжелые бомбардировщики Англии и Америки шли отдельными эскадрами, причем они имели точные карты расположения института и заводов по обогащению урана, а также складов и ангаров. Воздушные эскадры разделили цели между собой.

Американские Б-26 появились над институтом первыми — в середине дня, они шли с севера, через полюс, с канадских баз и не опасались советских истребителей.

Матя Шавло был на аэродроме.

Он встречал Вревского.

Первоначально договаривались, что сюда прилетит сам Берия, чтобы обговорить будущие планы института и меры по его охране от внешних хищников, которые наверняка теперь ищут к нему пути. Но потом обнаружилось, что Лаврентий Павлович не может покинуть столицу и прилетит Вревский, который останется здесь с Матей, чтобы сменить больного Алмазова.

Погода была ветреной, свежей, но солнце грело — все же середина лета. Недавно взлетную полосу удлинили и сделали вторую, покрыв ее металлической сеткой, чтобы сюда могли садиться тяжелые транспортные машины. Берия решил устроить рядом с объектом военно-воздушную базу и в будущем быть спокойным, что никто не покусится на Испытлаг с воздуха.

Устройство базы тоже входило в круг задач Вревского. С утра Матя слушал радио — война в Европе завершилась, но началось восстание в Италии, и Мате было жалко, что в любимом им Риме сейчас стреляют и убивают людей. Как ему захотелось сейчас туда! Но теперь, с окончанием войны, у него появлялись надежды вернуться в академические круги не тюремщиком, а достойным членом семьи. Ведь о том, что он командовал тюремным институтом, через год-два забудут, а о том, что он — отец атомной бомбы, человечество будет помнить вечно. И хоть трагедия Варшавы в какой-то мере остается на совести бомбы, ученый, как известно, не может нести ответственности за решения политиков. Иначе изобретатель пулемета должен был бы повеситься, узнав, сколько человек убито из его изобретения.

— Летят! — закричал диспетчер, выглянув из небольшого домика, что с позапрошлого года стоял на краю поля. Возле домика поднимались высокие антенны. «Через год здесь будет большой аэродром, — подумал Матя. — И может быть, скоро наступит то благодатное время, когда мы придумаем, как использовать бомбу для мирной работы на благо людей».

Черная точка быстро превратилась в самолет. Самолет, не делая круга, зашел на посадку — это была небольшая транспортная машина. Разбрызгивая воду из-под железной сетки, самолет затормозил недалеко от Шавло, и Матя поспешил к Вревскому, который, не дожидаясь трапа, спрыгнул на металлическую сетку. Они обнялись. Они чувствовали друг к другу искреннюю симпатию и доверие.

— Я рад, что вы будете здесь.

Сзади раздался шум мотора. Они обернулись. По разбитой, грязной дороге, разбрызгивая воду, ехала «эмка» Алмазова. Она въехала на сетку аэродрома и затормозила. Дверца распахнулась, и никто не появился из машины. Сидевший рядом с шофером охранник вылез наружу и с трудом выволок из машины Алмазова. Алмазов был в полной форме и в фуражке, надвинутой так низко на лоб, что открытыми оставались лишь синие щеки и распухшие, потрескавшиеся губы.

Алмазов пошел к Шавло и Вревскому, но через два шага его повело в сторону, и охраннику пришлось его поддерживать.

— По вашему вызову, товарищ комиссар второго ранга, явился.

Матя понял, что мысли больного Алмазова путаются и язык не подчиняется ему, потому что он накачался водкой, чтобы заглушить болезнь.

— Я намерен узнать, получил ли товарищ Берия мой доклад об изменнической деятельности Матвея Шавло, убийцы и предателя родины? — спросил он.

Вревский обернулся к Мате, словно за советом. Матя подумал, что Берия вряд ли показывал письмо Алмазова кому бы то ни было, даже Вревскому.

— Товарищу Алмазову плохо, — сказал он.

— Я тоже так думаю, — сказал Вревский. — Ян Янович, я думаю, тебе лучше вернуться к себе и отдохнуть.

— Я не шучу, — настойчиво повторил Алмазов. — Этот человек — изменник родины, и я передал письмо об этом наркомвнудел товарищу Берии.

— Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) товарищ Берия мне никаких указаний на этот счет не давал, — мягко, но со значением произнес Вревский.

— Как? — Алмазов пытался осознать эту новость. Внимание Вревского привлек новый шум — он доносился с севера. Вот показалась одна черная точка, вторая, третья…

— Это что значит? — обернулся Вревский к Мате. — Кто должен прилететь?

— Ума не приложу.

Они смотрели вверх — самолеты приближались, и становилось понятно, что это не наши, чужие самолеты.

— Немцы? — тупо спросил Матя.

— Какие, к черту, немцы! — закричал Вревский. — В укрытие!