LitPamiatniki - 8801 Alex

class="p">Боль была приятна. Боль была необходима. Но кем он станет? Рааку обещал ему, что это будет великолепно.

Когда он будет готов, он задушит мага и будет смеяться, глядя, как жизнь уходит из глаз дурака. Он убьет их всех и искупается в их крови.

Он… Во имя Кейджа, ему было трудно дышать, трудно думать.

Ему хотелось кричать.

Он схватил вонючую рубашку Джакса, прикусил рукав и рухнул на кровать, сердце бешено колотилось, тело подергивалось. Он менялся.

Кем он станет?

88

Лаафиен

Кейджестан

Лаафиен был напуган.

Ему оставалось жить считанные мгновения — факт, о котором он знал сотни лет, — но не это повергло его в ужас. Больше всего его беспокоили перемены в будущем, новые переменные, которые он не предвидел и не понимал, и все это, в совокупности, привело к осознанию того, что он понятия не имеет, что произойдет дальше.

Лаафьен впервые увидел будущее, когда ему было четырнадцать. В том видении он увидел, как умирает его отец, иссушенный раком, — оболочка человека, которого знал Лаафиен. Это было так реально, так ужасно. Он выбежал из своей комнаты, воя и заливаясь слезами, и увидел, что его отец смеется за завтраком вместе с братом Лаафиена, Аасгодом.

— Это был просто дурной сон, — сказал отец, потрепав его по щеке. — Лучше забыть.

Но Лаафиен знал, что это был не сон. Он все еще видел отголосок этого в лице своего отца. Видение и реальность накладывались друг на друга и сливались, и каждое мгновение становилось воспоминанием, приближающимся к завтрашнему дню.

Его посещали новые видения. Он знал, когда пойдут дожди и когда засияет солнце. Он наблюдал, как семена прорастают, превращаются в цветы, а затем в мгновение ока увядают. Он видел, как на полях, где росла пшеница, появляются дома. Он шел по улице и встречал еще не родившихся людей, мгновенно понимая, как они умрут.

Часто его разум мучился тем, что он видел, и грозил сломаться под тяжестью знаний и неослабевающей боли, которая сопровождала видения. Некоторые из них были лишь вспышками, в то время как другие длились часами, заставляя его дрожать на полу.

Несколько месяцев спустя отец впервые дал ему воды Чикара, и последовавшее за этим видение было яснее и ярче, чем когда-либо, как будто он жил настоящим моментом, а не видел что-то краем глаза. Воины с лицами-черепами маршировали по улицам, украшенными красными флагами, пока трупы болтались и плясали с ветром на виселицах.

Тогда он научился не говорить о том, что видел. Никто не заслуживал того, чтобы разделить ужасы того, что он узнал.

Во многих отношениях самым тяжелым для Лаафиена в те дни была неуверенность в том, сколько времени пройдет, прежде чем его видения станут реальностью. Некоторые из них происходили в течение нескольких минут, но это были незначительные события. Прошло три года, прежде чем рак поразил его отца. Три года он наблюдал и ждал появления первых признаков гниения. И он заметил, как появились первые признаки, прежде, чем отец начал кашлять. Он встретился с целителями, которые давали надежду, хотя и знал, что они потерпят неудачу.

И он начал спрашивать себя, как он может изменить то, что видит.

Были события, над которыми он, очевидно, не был властен — например, солнце, появляющееся из-за облаков, — но были и другие, которые, возможно, он мог изменить, другие варианты будущего, которые можно было найти.

На следующий день он протянул руку и остановил даму, которая должна была шагнуть под колеса экипажа. Сказанное в нужное ухо слово предотвратило ограбление дома друга семьи.

И с этого момента Лаафиен начал видеть видения внутри видений, возможности, которые находились в тени наиболее вероятных.

Именно тогда он снова выпил воды Чикара и увидел, как его отец умирает снова и снова, несмотря на попытки излечения, несмотря на то, что мужчины и женщины пытались ему помочь. Что бы ни происходило, конечное будущее всегда было одним и тем же: его отец умирал после нескольких месяцев мучений, и не только для него, но и для всех, кому пришлось стать свидетелями этого.

Именно тогда он увидел в своих руках яд, милосердие, которое он подсыпал в вино отцу, страдания, от которых его спас — единственное будущее, которое он мог выдержать.

После этого на самом деле это сделать — отравить отца — было проще простого. В конце концов, он уже это сделал, в видении, и знал, что поступил правильно.

Он дождался похорон отца, прежде чем всерьез приступить к экспериментам, исследуя возможные временные рамки и их последствия, снова разыскивая воинов с лицами-черепами и способы предотвратить их приход к власти.

Он видел, как поднимались и падали города. Он видел честолюбивого человека с его манией величия. Он видел власть, которую тот захватит, и смерть, которую он принесет в пять королевств. Он видел, как черепа маршируют по земле, заливая ее кровью. Он увидел Секановари и тьму, которая за ней последует.

Это будущее было так же неизбежно, как смерть но он все равно искал другие возможности на протяжении многих лет. Независимо от того, какие альтернативы он находил, Рааку уничтожал мир и все — всех, — кого любил Лаафиен.

Он наблюдал за будущим в будущем, за будущим в будущем, за будущим в будущем, за будущим в будущем, за будущим в будущем, но никогда не видел никаких событий после собственной смерти.

Он видел себя стоящим рядом с королем, когда настал конец, шарлатаном надежды. Он увидел себя умирающим в камере, закованным в цепи и одиноким. Он видел себя умирающим с мечом в руке, возглавляющим атаку, за стеной щитов, повешенным на дереве, обезглавленным на плахе палача, заморенным голодом, избитым, заколотым, задушенным.

Затем он увидел себя рядом с честолюбивым человеком, ведущим его к тайному озеру, закладывающим основы города, нации — и в конце империи. Смерть Лаафиена всегда была одинаковой — камера, цепи, нож, — но Секановари стала тенью за тенью тени. Всепоглощающая тьма. Почти. В этом урагане был лишь проблеск надежды. Едва заметная искра в темноте.

Но она там была.

Он начал сеять семена надежды, по мере того как дни неумолимо приближались к Секановари. Лаафиен нашел четырех воинов — Хаска, Инарен, Мизу и Ризон — и в течение многих ночей нашептывал им слова, вдохновлял их на создание Шулка. Он был в Гандане, когда были заложены первые камни в стену.

В течение тысячи лет он делал все, что