Мои воспоминания. Под властью трех царей - Елизавета Алексеевна Нарышкина

переносила нас во времена царей Московских, воскрешая их обычаи и неизмеримо удаляя нас от современного общеевропейского образа жизни. Даже меню были написаны славянскими буквами, и названия блюд были русские. Музыка во время обеда состояла из прекрасной коронационной кантаты, сочиненной Чайковским, в исполнение которой Лавровская вложила вместе со своим дивным талантом весь энтузиазм ее русской души. Вечером была иллюминация. Я каталась по городу с моим сыном и воротилась утомленная донельзя впечатлениями этого волшебного дня.

Между иностранными представителями отсутствовал папский нунций. Он приехал только на другой день, следуя правилу, воспрещавшему представителю главы католичества присутствовать при богослужении отделившейся от католицизма церкви. Монсеньор Ванутелли был очень умный и образованный прелат. Не коснусь тех католических манифестаций, которыми ознаменовался его проезд через Польшу. Я их подробно не[1460].

Приложение III

ПИСЬМА Е. А. НАРЫШКИНОЙ БЫВШЕЙ ИМПЕРАТРИЦЕ АЛЕКСАНДРЕ ФЕДОРОВНЕ

31 марта 1918.

Ваше Величество,

благодарю Вас от всей души за сообщение мне Ваших мыслей. Вы говорите, что сказали бы про Вас, что вы exaltée[1461]. Да, и Вы счастливы, что испытываете это чувство, так как нельзя быть слишком exaltée, когда вникаешь в глубину любви Божией и хоть на миг постигаешь Его присутствие в нашей душе. Я понимаю, что при таком настроении духовная радость Вас не покинула, и тени земной печали покрываются сиянием небесного света. Эти блаженные минуты нам даны, чтобы воспоминание о них давало нам силы продолжать наш путь — иногда с великой усталостью, — но когда чувствуешь, что Господь помогает нести крест, то все можно терпеть. Одного я прошу у Бога — сохранить мою верность к Нему. Он всеблагий всегда верен своим обещаниям. Извините, Ваше Величество, за это ненужное, может быть, излияние моей души. Оно было вызвано впечатлением Вашего письма.

О моем милом мальчике[1462] я еще ничего не знаю, но более и более проникаюсь мыслию, что его нет в живых! Это для меня огромное горе. Мне утешение только то, что он мне сказал при прощаньи, что утром был у обедни и был глубоко тронут службой и горячо молился. Мое же здоровье недурно. Я много могу переносить. На первой неделе поста я также, как и Вы, говела. Все время о Вас думала, будучи уверена, что Вы тем же заняты. Вспоминала наше говение в прошлом году в Пещерной церкви Федоровского собора, и надеюсь опять причаститься на Страстной. Как хорошо, что Вы пели в Церкви, этим непосредственно участвовали в этих дивных службах. Книгу Hилуса[1463] я знаю и много читала на ту же тему. Для меня неопровержимо, что наступают последние времена, к которым стремится всемирная история, и я верю в водворение Царства Мира и Любви. Но этот тезис требует развития, неуместного в маленьком письмеце.

Эмма[1464] с благодарностью и радостью получила Ваше письмо. Королева Ольга Конст[антиновна] находится в Мраморном дворце у своей belle-soeur[1465]. Там же и дети И[оанна] K[онстантинови]ча[1466]. Он не дьякон, а получил только благословение читать стихиры на службах церковных[1467]. И не думает развестись с Еленой Петр[овной][1468], которая уехала с ним в Вятку. В Крыму все сосредоточены в Дюльбере. Здесь[1469] образовалась трудовая артель между б[ывшими] офицерами. В нее входят два сына Н. Дм. Голицына[1470], молодой Путятин (муж маленькой М. П.[1471]), Шульц и еще другие. Они ломают лед на нашей улице[1472] — Катуся[1473] их увидала из окошка и устроила им пристанище и чаепитие в одной комнате внизу. Я получила письмо от Кати Клейнмихель, которое меня очень тронуло. Между прочим, она пишет, что в предсмертной записке сына ее[1474] жене он пишет: «Умираю за свои убеждения». Он доказал свою верность на деле. Погода у нас стала теплая, и думаю, что Нева скоро тронется. Сегодня я велела раскрыть балкон и надеюсь, что буду иногда сидеть на солнце, как и Ваше Величество. Позволяю себе просить Вас благодарить всех за драгоценную память обо мне и передать им мой почтительный и сердечный привет.

Целую Ваши руки и уповаю, что Господь даст мне радость видеть Вас и на этой земле.

Е. Нарышкина.

15 апреля 1918.

Ваше Величество,

с приближением Великих дней Страстной недели с торжествующим их окончанием победным восклицанием «Христос Воскресе!» приветствую Вас и соединяюсь духовно с Вашим настроением, которое я знаю и разделяю. В этом году праздники Пасхи совпадают с днем Вашего Ангела. Позвольте мне и по этому случаю передать Вам мои молитвенные пожелания Вам и всем близким Вашему сердцу. Надеюсь и молю Бога, чтобы все здоровья восстановились и сохранились, это главное, а затем мои пожелания расширяются безмерно, уповая на неисчислимые милости Божии и предаваясь Его Святой воле для осуществления их. Мы же продолжаем вести нашу обособленную жизнь. Весь интерес ее сосредотачивается во внутреннем переживании наших горей, и стараемся пережить терпеливо, день за днем, настоящее голодное и тревожное время. Эти дни надеюсь говеть, и для меня неоценимое счастье иметь все службы дома. При отсутствии экипажа и при наступившей [в] эти дни сырой погоде посещение церквей было бы для меня затруднительно. У нас целая неделя стояла дивная теплая и солнечная погода, и я ей пользовалась, чтобы ходить пешком и сидеть на балконе. Но теперь стало холодно, и дождь идет со снегом.

Целую Ваши руки, Ваше Величество, и шлю Вам мою неизменную горячую преданность.

Е. Нарышкина.

Надеюсь, что Вы получили два мои последние письма.

Приложение IV

[ПИСЬМО Е. А. НАРЫШКИНОЙ А. Ф. КОНИ]

5/22 июня 1926. France. Bois-Colombes (Seine). 44 rue Jean Jaurès.

Дорогой мой друг Анатолий Федорович, вот несколько дней, что я живу с Вами, что значит, что я читаю и вчитываюсь в Вашу прекрасную книгу (Т. IV), которую я не могла получить в России, но которую, к моему счастью, я достала здесь[1475]. Сколько она будит во мне образов великого прошлого с его богатыми начинаниями и блестящими надеждами! Ваша заслуга велика, что Вы так верно изобразили некоторых главных деятелей нашей эпохи (не говоря уже о психологической художественности Ваших описаний). Со слезами на глазах я вспомнила с Вами милого нашего князя К. Р. и его последнее и, как оказалось, почти предсмертное чтение «Царя Иудейского»[1476] с исполнением хоров, — и печать грусти на его лице. И наши чтения Достоевского у Евгении Максимилиановны[1477]. Теперь весь этот кружок исчез. Вы и я —