Тьма сгущается - Гарри Тёртлдав

Всерьез он это или фантазирует, как это с ним бывало, Тразоне не мог сказать, да и не пытался. Спинелло доказал свое мастерство на поле боя и пока оставался хорошим командиром — пускай хоть с ума сходит.

Майор огрел Тразоне по спине:

— Давай, солдат! Колбаса ждет!

И он двинулся прочь через всю площадь, вышагивая, точно бойцовый петушок. Тразоне поглядел ему вслед почти с отеческой приязнью. Потом развернулся и зашагал в сторону театра, где сейчас расквартирована была его рота. У входа еще болталась афиша с названием спектакля, который давали на здешней сцене перед тем, как альгарвейцы вошли в Аспанг, — во всяком случае, так кто-то сказал Тразоне, потому что сам солдат не знал ункерлантского и не умел читать здешние письмена — от альгарвейских они сильно отличались.

Сержант Панфило припас несколько луковиц и, что было еще важнее, сковородку. Из соседнего с театром дома рота вынесла железную печурку. За зиму снабжение не раз подводило бойцов, и если уж тем удавалось добыть еды, ее приходилось еще и готовить самим. Очень скоро над сковородкой повис мясной дух.

На запах явился один из рядовых, тощий парень по имени Кловизио, и уставился грустными собачьими глазами на шипящие колбаски. В животе у Тразоне бурчало так, что солдат забыл о вежливости.

— Если думаешь выклянчить у нас объедков — катись лучше отсюда… колбасой! — прорычал он.

Выражение обиды на физиономии Кловизио было столь же напускным, как и мигом сброшенный жалостный вид.

— Приятель, — с достоинством промолвил он, — я могу внести свою долю.

Он снял флягу с пояса и осторожно поболтал. Забулькало. На лицах Тразоне и Панфило расплылись улыбки.

— Вот это дело! — заметил сержант, перевернул колбасы острием ножа, окинул оценивающим взором и снял сковороду с огня. — Можно и поделиться.

Трое солдат быстро расправились с колбасой и жареным луком, прихлебывая по очереди огненный ункерлантский самогон из фляги Кловизио.

— Неплохо, — заключил Тразоне, гоняя ножом по сковородке последние колечки лука, и похлопал себя по животу. — Уж получше, чем мясо с костей замерзшего до смерти бегемота.

— Или мяса с костей бегемота, который сначала сдох, а уже потом замерз. И не сразу, — добавил Кловизио.

Тразоне кивнул, поморщившись: тошнотворно-сладковатый привкус подтухшего мяса был знаком ему не хуже, чем любому альгарвейскому солдату на западном фронте.

— И уж куда лучше, чем лапу сосать! — закончил сержант Панфило, чтобы не отставать от товарищей.

— Ага, — поддержал Тразоне, и все трое серьезно кивнули.

Голодать тоже приходилось любому альгарвейцу в Ункерланте. Солдат обернулся к Кловизио:

— Во фляге осталось что-нибудь?

Кловизио тряхнул флягу. Внутри все еще булькало. Тразоне сделал глоток, но допивать не стал, а отдал фляжку сержанту, и тот, воспользовавшись своим высоким чином, выцедил себе в пасть последние капли.

Несколько минут все трое сидели неподвижно, глядя на опустевшую сковородку. Потом Тразоне кивнул, как бы в согласии с невысказанными словами товарищей.

— Неплохо, — повторил он. — Брюхо набили, за воротник заложили…

— И никто не пытается нас спалить, — добавил Кловизио.

— Да, могло быть хуже, — заключил сержант. — На своих шкурах проверено.

Оба рядовых кивнули — действительно, проверяли.

— Даже когда было совсем паршиво, — заметил Тразоне, — можно было хотя бы отстреливаться. Я предпочту оказаться на своем месте, чем на месте какого-нибудь вшивого ковнянина в этих… как их называют — в трудовых лагерях, ждать, пока тебя пустят на чародейное сырье.

— Я по-любому лучше окажусь на своем месте, чем на месте вонючего ковнянина, — объявил Кловизио. — Чем больше их пойдет под нож, тем скорей мы надерем задницы ункерам и разойдемся по домам.

— Домой, — мечтательно протянул Тразоне и встряхнулся, будто неохотно пробуждаясь от сна. — Я уже и не помню, каково это — оказаться дома. Слишком долго на фронте пробыл. Как воевать — помню. А остальное…

Он пожал плечами. Панфило и Кловизио опустили головы.

Отцовский взгляд Леофсигу положительно не нравился. Хестан набрал в грудь воздуху и неспешно выдохнул, как бы растягивая печальный вздох.

— Сынок, но почему? — спросил он. — Наша семья и родные Фельгильды обсуждали ваш союз уже не один месяц, и ты прекрасно знаешь об этом. Ее отец — торговец не из бедных, даже по нынешним скорбным временам. Наш союз с родом Эльфсига пойдет на пользу обеим сторонам. — Он поднял бровь. — А Фельгильда по тебе сохнет. Ты, я думаю, заметил.

— О да, отец! — заверил его Леофсиг.

Они сидели вдвоем в гостиной. Леофсиг поминутно оглядывался на двери и посматривал во двор: не подслушивают ли дядя Хенгист и особенно Сидрок. Хотя и матери с сестрой слушать эту беседу не тоже следовало бы. Собственно говоря, Леофсиг пожалел, что отец вообще завел разговор о свадьбе.

Однако отец вмешался — а когда Хестан брался за что-то, то обыкновенно доводил дело до конца.

— Мне казалось, — продолжил он, — что и тебе девочка нравится.

— Ну да, отец, да, — подтвердил Леофсиг.

Слово «нравится» было не совсем точным, однако вполне заменяло приходившие на ум более грубые.

— Ну и?.. — поинтересовался Хестан с небывалым для него раздражением. — Почему ты отказываешься жениться на девочке? Тогда бы…

Он оборвал себя, но Леофсиг догадывался, что должно было прозвучать: «Тогда бы вы могли тешиться сколько захотите».

— Нет, — отрезал Леофсиг, хотя прекрасно представлял, чем хочет заняться с Фельгильдой, и догадывался, что она не против.

— Но почему?! — Отец повысил голос, а это с ним бывало совсем редко.

— Потому, — ответил Леофсиг, — что не самое мудрое — брать в жены девушку, которая может ничтоже сумняшеся выдать альгарвейцам, где сейчас Эалстан и с кем. Вот почему. Не могу я его подвести, холера!

Удивление свое Хестан тоже выказывал нечасто.

— О-о… — выдохнул он и, помолчав, пробормотал: — Ого. Вот так, значит, да?

— Ага, — хмуро кивнул Леофсиг. — Не любит она кауниан и всех, кому они по нраву, тоже не любит. Силы горние свидетели, вообще-то Фельгильда славная девушка, — он ясно вспомнил ее восхитительные ласки, — но у нас в семье и без того слишком много тех, кому нельзя доверить всякую тайну.

— Не всякий поставил бы судьбу брата выше семейного счастья. — Хестан склонил голову. — Ты льстишь мне: после твоих слов я начинаю думать, что приложил руку к твоему воспитанию.

— Ну, тут не знаю, — ответил Леофсиг, пожав плечами, — но девушек на свете много, а брат у меня один.