Табак - Димитр Димов

Юноша смотрел на нее снисходительно, с едва заметной усмешкой.

– Ты, как я вижу, совсем не боишься? – сказала она одобрительно.

– Конспиративная работа в казарме была куда опаснее, – ответил юноша.

Весь день отряд провел на отдыхе, укрывшись в сосновом бору на горном склоне, обращенном к равнине, – противник мог появиться только с этой стороны. Но партизаны знали, что противник сам не в силах нападать. Вот уже несколько дней, как болгарские войсковые соединения не предпринимали никаких действий, а немцы поспешно отходили к Салоникам и Скопле. Борьба вступила в свою последнюю, решающую фазу. И тем не менее в отряде царила гнетущая нервозность. Предстоящее нападение на станцию будило мрачные воспоминания о событиях прошлого года. Все готовились к операции, но как-то вяло и неохотно. Тяжело было идти в бой, на смерть, когда уже улыбалась победа, возбуждая в каждом страстное желание скорее вернуться домой.

Одни бойцы брились и чинили одежду, другие чистили оружие, а третьи мастерили царвули из высохшей шкуры вола, зарезанного две недели назад. Командир держался холодно и замкнуто. Шишко ждал связных из отряда греческих красных партизан, действовавшего в этих местах. Варвара беспокойно сновала между бойцами, словно не могла найти себе места. Мичкин уединился в тени и строгал ножом лучинки. А лучинки он обычно строгал, когда сильно нервничал. Некоторые стали шушукаться, выражая сомнение в том, что атаковать станцию приказал штаб, – уж не затея ли это Динко? Но они успокоились и перестали ворчать, когда поняли, что предстоящая операция готовится с полного согласия политкомиссара. Только у Ляте настроение не изменилось. Он съел за один присест дневной паек хлеба и брынзы, поглядел с завистью на цигарку во рту Мичкина, с неприязнью покосился на Варвару и улегся спать – мысли о жизни и смерти его не смущали.

Наступили часы дневного бездействия, солнцепека и сонной тишины гор, нарушаемой клекотом стервятников да тихим, еле уловимым шумом сосен.

Улегшись на мягкий ковер из сосновой хвои, Варвара засмотрелась на клочки голубого неба в просветах между ветвями. Вскоре до нее долетели негромкие голоса, и, прислушавшись, она поняла, что это разговаривают бойцы, которые сидят метрах в десяти ниже нее. Один из них, человек более образованный, механик, бежавший из авиационной части, объяснял собеседникам основные черты марксистского диалектического метода. Объяснял он не блестяще, но в его речи чувствовалось трогательное желание просветить товарищей. Варвара сознавала, что ей следует немедленно спуститься к ним, вмешаться в беседу и терпеливо, простыми, доходчивыми словами досказать то, что не под силу авиационному механику. Но она все лежала, глядя в голубое небо. Мысли о Динко и ее безнадежном чувстве к нему парализовали ее волю. Кто-то позвал ее. Она неохотно встала, досадуя на то, что кому-то понадобилась.

В соседнем овраге были Шишко, несколько командиров отделений и двое незнакомых мужчин: один – с гладко выбритым лицом и подстриженными белокурыми усиками, другой – смуглолицый брюнет. Одеты незнакомцы были почти одинаково – в длинные брюки и английские суконные куртки защитного цвета. Брюнет приветствовал Варвару, подняв кулак, а белокурый вяло вскинул руку ко лбу, словно козырнул, небрежно в высокомерно. Варвара сразу догадалась, что это представители греческого отряда красных партизан, которых ожидал Шишко. Вероятно, они принесли какие-то сведения и предложение совместно действовать в предстоящей операции.

Подошел Динко. Он сухо поздоровался с гостями и пригласил сесть на поваленную бурей пихту, по те остались стоять.

Варвара бросила быстрый взгляд на Шишко. Лицо бывшего руководителя большой стачки табачников, изборожденное морщинами, со свисающими седыми усами, казалось спокойным и даже равнодушным. Трудно было представить себе, как этот грузный пожилой человек может справляться со своими обязанностями. Страдая от одышки и жары, он едва переводил дух. Был он в просторных брюках-гольф, стянутых офицерским ремнем. На ремне висел дальнобойный револьвер, а через плечо, как у Динко, – автомат и целлулоидный планшет с бумагами. Он мог бы казаться неловким и смешным, если бы его прошлое и возраст не внушали какого-то особого к нему уважения. Уже целых двенадцать лет прошло после большой стачки табачников, но как ни много он пережил за это время, единственный его глаз смотрел все так же ясно, и не было в его взгляде ни скрытой суровости, вызываемой страданиями, ни сомнений, вызванных внутренними противоречиями, какие мучили Варвару. Увидев ее, Шишко сказал:

– Ты нам пунша – будешь переводчицей. Этот товарищ – капитан Джине, инструктор от английской армии в греческом отряде, с ними мы будем вести совместные действия.

– Не торопитесь называть его товарищем, – невольно вырвалось у Варвары.

Шншко посмотрел на нее и спокойно возразил:

– Сейчас не время так говорить. Неизвестно, действительно ли они не понимают болгарского.

Варвара покраснела. Ее покоряло превосходство этого человека: за плечами его было двадцать лет борьбы, он никогда не терял душевного равновесия и умел все предусмотреть. Она бросила взгляд на англичанина. Его бесцветные глаза были неподвижны и равнодушны. Варвара обменялась с ним несколькими немецкими и французскими фразами. Решили вести разговор по-немецки. Англичанин вынул записную книжку.

Медленно, ровным голосом он начал рассказывать о положении на фронтах. Варвара переводила его слова с досадой. В них содержалось не больше того, что сообщало радио. Во второй части его речи выражалось пожелание забыть политические разногласия, пока не будет разгромлен общий враг. Варвара переводила, а сама думала: «Посылая тебя, они ошиблись в выборе… Ты воображаешь, что мы дураки, но, впрочем, продолжай…» Англичанин словно угадал ее мысли и нахмурился.

– Будут возражения? – спросил он.

– Будут, – ответил Шишко. – Мы и наши товарищи из ЭАМ не видим возможности договориться с греческими националистическими отрядами, которые получают помощь от немцев и от англичан одновременно.

Капитан Джинс усмехнулся. Очевидно, храбрый болгарский командир смешивает греческих националистов с действительно фашистскими отрядами, которых поддерживают немцы. Но разъяснять это не входит в его задачу. Он уполномочен английским командованием на Ближнем Востоке давать партизанам лишь тактические советы в борьбе с общим противником. Быть может, господам угодно получить добытые английской разведкой подробные сведения об одном объекте и познакомиться с планом эффективного нападения на этот объект?

Почти все «господа», хотя большинство их были людьми необразованными, поняли скрытую язвительность надменного гостя, но любезно усмехнулись. Англичанин посмотрел на их суровые, обветренные, небритые лица, и его охватило мрачное предчувствие. Неприятно было и то, что прямо за его спиной стояли какие-то особенно свирепые на вид субъекты, отвратительно одетые, но превосходно вооруженные.

– Мы будем вам признательны за эти сведения, – сказала Варвара с акцентом еврейки немецкого происхождения.

Капитан Джине достал из своей сумки небольшую военную карту, а Шишко тем временем знаком приказал столпившимся вокруг людям удалиться. Остались только Динко. Варвара, командиры отделений, капитан Джине и сопровождавший его грек. Двое партизан, стоявших позади англичанина, тоже отошли, но лишь на несколько шагов. Шишко самоуверенно склонился над картой, явно желая показать, что он кое-что смыслит в ней.

Капитан Джинс говорил около получаса. Варвара переводила и вскоре опять почувствовала, что в горле у нее сухо. Судя по плану нападения на станцию, эта операция должна была быть самой значительной из всех, в каких отряду приходилось участвовать, но капитан Джине излагал этот план так спокойно, как будто решал задачу на занятиях по тактике.

– Станцию охраняют немецкие саперы, – говорил он, закуривая сигарету. – Они, конечно, отлично вооружены, но их боевой дух низок. В большинстве своем – это солдаты с Восточного фронта, вышедшие из госпиталей. Правда, у них есть радиопередатчик, и они могут вызвать помощь из Салоник. Но, как я уже сказал, железнодорожный мост, находящийся в двух километрах от станции, будет взорван, а шоссе мы перекроем. Местность представляет удобную позицию. Достаточно десятка хладнокровных бойцов.

– Сколько человек охраняют станцию? – спросил Шишко.

– Не более тридцати, – ответил англичанин.

Он посмотрел на Шишко и по выражению его лица увидел, что старик не очень старается скрыть свое недоверие к его словам. Капитан Джинс подумал: «Это очень хитрый человек. Он дает мне понять, что не верит мне. Рассчитывает на то, что я замечу это и постараюсь завоевать его доверие какими-нибудь точными фактами… Он хочет выжать меня как лимон».