Великий магистр - Елена Грушковская

Я упала на подушку.

— И как они только выведали… Ведь я об этом никому, ни одной душе…

Оскар только развёл руками. Я проскрежетала:

— Клянусь именем Леледы, он за это поплатится.

— Когда-нибудь он обязательно поплатится, я в этом уверен, — сказал Оскар. — А сейчас надо попробовать вытащить девочку из этого переплёта. Октавиан силён, но он не единственный старший магистр в Ордене. У нас тоже кое-что найдётся.

Я сжала его руку.

— Прошу тебя, ради Леледы, вытащи её.

Оскар улыбнулся, сверкнув идеально ровным рядом зубов молочной белизны.

— Уже работаю над этим. — И он положил на одеяло увесистую папку. — Материалы дела.

Листки шуршали, переворачиваясь под моими пальцами.

— Развали это дело, — сказала я. — Ты знаешь законы, ты сможешь.

— Думаю, закон будет оставлен в дураках, — усмехнулся Оскар.

Мне пришла в голову мысль.

— Если я напишу записку, ты сможешь передать ей?

Оскар кивнул. Он дал мне ручку и листок бумаги, и я написала:

«Лёля,

Ты — одна из нас, потому я и нашла тебя. Это твоя судьба… И моя тоже. Тебе уготовано очень многое. Придёт время — и ты всё узнаешь. Не сожалей о прошлом, возврата назад для тебя нет. Навостри мои любимые ушки и слушай Оскара. Он наставит тебя. Прощай».

Оскар положил листок в папку.

— Я передам, не беспокойся.

— Ты возьмёшь её в ученицы? — спросила я.

— А почему бы тебе самой этим не заняться? — ответил он вопросом на вопрос.

Я прижала руку к груди, где ныла боль, вновь ставшая призрачной.

— Я бы взялась, но… Слишком больно.

Рука Оскара скользнула по моим волосам.

— Хорошо, дорогая. Я всё сделаю. Она будет Великой Госпожой, я обещаю.

«Спи, малышка, баю-бай,

Поскорее засыпай…»

Часть 4

Говорите, вы меня видели? Что ж, вполне возможно. Ну, и как я вам? Худая — кожа да кости, спутанные волосы непонятного цвета, ввалившиеся глаза, серые губы… Как говорится, краше в гроб кладут. И голос — странный, глухой, не мужской и не женский. Красотка, не правда ли?

Теперь и я имела возможность увидеть себя такой. Пожалуй, даже ещё хуже. Да, то, что увидели вы и Лёля — ещё не самый страшный мой вид. Это я немного оправилась, а в первое время после выхода из анабиоза… Показать вам? Ладно, удовлетворю ваше любопытство.

Кажется, я остановилась на том, как выползла из подземелья, и меня обнаружил посланник от Оскара, обладавший приятным голосом. Был стремительный полёт, потом скрип отворяемых дверей, мерцание свечей, блеск золотого орнамента на тёмно-красных обоях и дорогой глянец мебельной обивки. Тяжёлые портьеры раздвинулись, и моё тело обняла тёплая вода с благовониями. Кожу тёрла мочалка, а чьи-то пальцы стряхивали на пол мокрые пряди моих волос.

— Просто клочьями лезут…

Оскар сам, не доверяя слугам, мыл меня. Большие клочки моих волос оставались у него в руках, и он, морщась, стряхивал их. Я ещё не видела себя в зеркале, но уже предчувствовала: то, что я там увижу, мне не понравится.

Потом была свежая, ещё тёплая кровь и чистая постель. И сон без сновидений, который опустился на меня, как чёрное покрывало.

Когда я проснулась, глазам стало больно от холодного, серовато-белого света, лившегося в окно. Тёмная фигура, стоявшая у занавески, обернулась и сказала голосом Оскара:

— Доброе утро, дорогая.

Я пробормотала:

— Свет… Глазам больно…

Оскар прикрыл окно занавесками, оставив только небольшую щель, чтобы не было полного мрака.

— Так лучше?

— Да… Спасибо…

Оскар присел на край моей постели. Он был элегантен всегда, во все времена, независимо от века и господствующей в нём моды, подбирая для себя всё только самое лучшее. Мода менялась, и вместе с ней менялся его облик, но элегантность и безупречность отличала его постоянно. Великолепно скроенный чёрный фрак, жемчужно-серый жилет, белоснежная рубашка и белый шёлковый галстук, тёмно-серые панталоны и чёрные сверкающие сапоги с коричневыми отворотами — да, Оскар был опрятным щёголем в любой ситуации… Но отнюдь не до тошноты — то есть, он был не из тех нарциссов, что постоянно думают «о красе ногтей». Сам, скинув фрак и закатав рукава рубашки, мыл меня, хотя мог поручить слугам…

Сейчас он смотрел на меня с грустной лаской в глазах.

— Очнулась всё-таки… А я уж думал, что больше никогда тебя не увижу.

— Жуткий напиток, — прохрипела я. — Так и должно быть? Он так должен действовать?

Оскар задумчиво тронул чисто выбритый подбородок. В те времена он носил небольшие бакенбарды.

— Насколько мне это известно, да, — проговорил он. — Я несколько раз справлялся у Октавиана о твоём состоянии, но он, как видно, уже сбросил тебя со счетов… Так отвечал, будто тебя и не существует вовсе.

— Но я жива, а значит, выдержала испытание, — сказала я. — Надо пойти к нему и заявить об этом!

Оскар смотрел на меня, и что-то его взгляд мне не нравился…

— Ты плохо выглядишь, дорогая, — ответил он после паузы. — Хотя, конечно, две недели спячки никого не украсили бы… Но ты словно не две недели в ней провела, а год! Можешь взглянуть сама.

И Оскар, взяв с туалетного столика ручное зеркало, протянул его мне.

Из зеркала на меня смотрело поистине жуткое существо, похожее на ходячего мертвеца. Череп, обтянутый бледной кожей серовато-сиреневого оттенка, местами даже с желтизной, бескровные губы, ввалившиеся тусклые глаза и безжизненно свисающие жалкие остатки волос, сменившие цвет с чёрного на какой-то непонятный бурый… Без блеска, как пыльная пакля, несмотря на то, что их недавно мыли. Я даже не поверила, что это я, но зеркало упрямо показывало мне это страшное лицо.

Оскар чуть слышно вздохнул и ободряюще положил руку мне на плечо. Цвет его лица по сравнению с моим казался… человеческим. Да, хоть он и никогда не отличался румянцем, но теперь рядом со мной смотрелся просто розовым поросёночком.

— Ну ничего, ничего, — сказал он обнадёживающе. — Может, и откормим тебя, и ты станешь прежней…

Зеркало упало на одеяло, и Оскар убрал его.

Но сколько меня ни откармливали, лучше я не выглядела. Волосы вылезали клочьями, оставались в руке, стоило их только задеть, и Оскар просто остриг остатки. Физическая сила ко мне понемногу вернулась, но Оскар не выпускал меня из своего дома даже на охоту — по его словам, ради моей же безопасности. Впрочем, особого желания выходить куда-либо в таком виде у меня не было, и я дни и ночи напролёт просиживала дома, а кровь мне приносили. Мою облезлую голову покрывал чепец, который я не снимала даже в постели.