Стилист - Геннадий Борисович Марченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тоже, кстати, про Америку фильм, — сказал Сизов и к чему-то добавил. — Только там Баниониса Гердт озвучивает.
— Олег Борисов как вариант, по возрасту тоже где-то рядом, — говорю я.
На память почему-то приходит его Джон Сильвер в картине «Остров сокровищ», хотя по идее ближе должен быть Рафферти в одноимённом фильме, но «Рафферти» я смотрел один раз в детстве и то как-то мельком.
На роль жены главного героя возникают кандидатуры красавиц советского кино Руфины Нифонтовой, Натальи Фатеевой, Элины Быстрицкой…
— А может Аллу Ларионову попробовать? — обводит нас взглядом Сизов. — Она в последнее время редко снимается, мается без работы, а зритель-то её помнит.
— Может быть, может быть, — кивает Михалков. — Список расширим, сделаем фото и кинопробы, посмотрим, кто больше подходит. А музыку Артемьев напишет.
— С основной темой, думаю, он справится, а музыку современной Америки кто писать будет? — спрашиваю я. — Даже, скорее, мексиканскую. Может, обратиться за помощью к каким-нибудь современным музыкантам? Кстати, я же знаком со Стасом Наминым, может, его ребята и накидают несколько вариантов.
С этим тоже соглашаются, далее Сизов говорит, что остальные вопросы можно решить в рабочем порядке, осталось прикинуть смету, но этим пусть занимается директор картины. Предлагает кандидатуру Аллы Жаворонковой, уже занимавшей эту должность в сериальных лентах «Операция «Трест», «Адъютант его превосходительства», «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов».
— Женщина серьёзная, она и мужиков в кулаке держит, — уверяет Сизов, для наглядности тоже сжимая пальцы в кулак.
Михалков кряхтит и дёргает себя за усы, видно, побаивается, что молодые побеги его авторитарности может растоптать какая-то тётка.
Полные творческих замыслов, около 8 вечера покидаем кабинет Николая Трофимовича. Михалков вновь, как и в прошлый раз, обещает подвезти до дома. Рабочий день потерян, на всякий случай я отпросился со второй смены, а полевачить я успел ещё с утра. Так что с чистой совестью можно отправляться домой.
По пути Никита тормозит у «Праги», предлагает зайти отобедать, глядя на мой сомневающийся вид, обещает за обед заплатить сам.
— Прекращай, деньги у меня есть, — говорю я и обречённо машу рукой. — Ладно, полчаса ничего не решают, если что, скажу жене, что на «Мосфильме» задержался.
На дверях ресторана висит вечная табличка «Мест нет», но швейцар за стеклом при нашем появлении кивает: сейчас открою. То ли меня признал, то ли Михалкова, который, принадлежа к числу «золотой молодёжи», наверняка бывал тут с отцом, а может, и нас обоих сразу. Опережая Никиту, сую немолодому швейцару «пятёрку», тут же подбегает администратор, ему уже червонец суёт Никита, и для нас моментально находится свободный столик в углу, у большого окна, по соседству с пальмой в большой кадке. Со столика исчезает табличка «забронировано», а на смену появляются холодные закуски, мясо по-французски, ростбиф и жюльен из кур, официант с аристократическим профилем важно разливает по стаканам коньяк цвета жжённой карамели. Никита, мастерски пользуясь ножом и вилкой, отправляет в рот кусок мяса, захватывая одновременно пучок петрушки, и говорит:
— Слышал я, что завтра в Кремле пройдёт внеочередной пленум ЦК КПСС. В программе «Время», думаю, в записи покажут. Поговаривают, Брежнев на пенсию собрался.
— Да ты что? — изображаю искреннее удивление.
Михалков довольно шевелит усами:
— У меня информация из первых рук — утром от отца услышал. Он у меня как-никак депутат Верховного Совета. Как думаешь, если Лёня уйдёт, кого на его место посадят?
Я пожимаю плечами, предпочитая отмалчиваться, и накалываю на вилку маринованный грибочек.
— По большому счёту, какая разница, — как бы соглашается со мной Никита, который успел опустошить первую порцию коньяка и теперь делал знаки официанту, требуя добавки. — Выберут кого-то из своих, а партия как была нашим рулевым, так им и останется. А цензура в кино, вообще в искусстве так никуда и не денется. Знаешь, как хочется снимать то, что хочется?! Нет, не знаешь, ты же не имеешь отношения к кино… Андрон вон уже на Голливуд поглядывает, того и гляди сорвётся на пару с Тарковским.
— Хочешь сказать, Тарковский уже навострил лыжи? — спрашиваю как бы между прочим с совершенно незаинтересованным видом.
— Да он чуть ли не на каждом углу свистит, что ему тут снимать не дают. Что при первой возможности, как окажется за границей, сразу попросит политического убежища. Но это между нами, — качает Михалков у меня перед носом указательным пальцем.
— Никит, ты ж за рулём, может, хватит уже тебе?
— Чего хватит? А, коньяка-то… Ну да, пожалуй, достаточно. Да и ехать пора.
Домой я возвращался, как в общежитие или небольшой цыганский табор. Всё-таки наличие в скромной «двушке» маленького ребёнка вносило свои нюансы: если раньше тут жили трое, то теперь, учитывая присутствие взявшей отпуск за свой счёт тёщи и новорожденной дочки, уже пятеро. Так что домой я старался приходить вечером, принять душ, поужинать со скучавшей по мне женой, пока Любовь Георгиевна занимается младенцем, а потом лечь спать к ней под бочок. К счастью, Марта росла спокойной девочкой, и ночью давала нам поспать. А утром я отправлялся либо на основную работу, если выпадала первая смена, либо на подработку, дававшую мне главный доход.
Назавтра я заявился домой под вечер со второй смены. С некоторых пор на нашей кухне стоял компактный телевизор «Philips», купленый напрямую у дальнобойщика за вполне сходные 450 рублей. Он у нас работал как бы фоном, смотреть на отечественном ТВ обычно было нечего. И вот сейчас, пока Лена разогревала ужин, началась программа «Время». Ведущие Нонна Бодрова и Игорь Кириллов невозмутимо объявили о состоявшемся в Кремлёвском Дворце съездов внеочередном пленуме ЦК КПСС. Ну да, Никита же упоминал, а я уже успел забыть. Прибавив звук, я весь обратился в слух. На экране появился член Политбюро Михаил Андреевич Суслов, сидевший по центру сразу позади трибуны. Вид у него явно был недовольный, он поднялся и, словно нехотя, по бумажке прочитал:
— Товарищи! Сегодня мы проводим внеочередной пленум Центрального Комитата Коммунистической партии Советского Союза. Слово для доклада предоставляется Генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Ильичу Брежневу.
Присутствующие стоя долго аплодировали генсеку, который по пути к трибуне успел пожать руки нескольким соратникам. Аплодисменты не смолкали пару минут, причём я явственно различил крики: «Браво!» К чему — непонятно, вроде не в театре.
Выглядел Брежнев, кстати, получше, чем в последнее время, может быть, отказ от барбитуратов
