Япония по контракту - Ольга Круглова

За неделю до её отъезда студенты устроили поездку в горы. Специально для неё, на прощание. Покататься на горных лыжах здешним людям было нетрудно: оборудованные трассы располагались недалеко от города, в соседней префектуре Ямагата, всего в часе езды, а горные лыжи давали напрокат в университетском спортклубе, так ей сказали русские. Японцы об этом не знали — у каждого из них было своё снаряжение. Она попросила Митико заказать ей такси, чтобы привезти из спортклуба лыжи. Но Митико возмутилась:

— Зачем Вам тратить деньги? Попросите Адачи, ему очень повезло, что он работает с Вами! То, что он сделал, вполне может стать дипломной работой.

Да, со временем как-то так устроилось, что умница Адачи стал работать с ней, хотя формально его руководителем считался доктор Чен. И сложная схема передачи её указаний студенту через шефа сама собой упростилась — они работали теперь напрямую: она говорила, Адачи делал. А доктор Чен тихо сидел в сторонке. Сэнсэй не возражал — так получалось быстрее. Всё устроилось. Япония привыкла к ней, она — к Японии…

— Я не знаю, где спортклуб, — смутился Адачи. Пришлось показывать ему дорогу. — Лыжи дают бесплатно? — удивился он. — Выходит, зря я их купил.

Немолодая тихая женщина, не спросив у неё никаких бумаг, просто записала в книгу фамилию и факультет, заставила расписаться и выдала дорогие лыжи и модные ботинки, правда, из мужского отделения склада — женские размеры оказались ей малы. Лыжами, взятыми на тротуаре ещё весной, она пренебрегла. Не могла же она явиться перед студентами в снаряжении прошлого сезона!

В субботу утром четыре машины отбыли от подъезда факультета на запад, вглубь острова, в горы. Она ехала в машине Шимады. Хидэо с ними не было, он кататься не умел.

— А Вы где научились? — с интересом спросил он и, покачивая головой, недоверчиво выслушал её рассказ о ежегодных поездках на Кавказ, завершив беседу сообщением, что у него, японского профессора, ни времени, ни денег на такие развлечения миллионеров нет.

Но у подчинённых сэнсэя и время, и деньги, кажется, были. Студенты катались так, слово на склонах родились, Шимада и техник Ямазаки не отставали — все они часто бывали тут. Скоростной подъёмник был по карману и студенту, и доценту, и технику, хотя один подъём на небольшую горку стоил шестьсот йен, абонемент на день — четыре тысячи. Народ катался аккуратно, серьёзно, без лихости. Наездов можно было не опасаться. Новичков инструктора вели осторожно, перестраховываясь многократно. Учеников было много: группа ребят лет десяти в одинаковых костюмах, группа парней постарше, группа немолодых дам… И у всех через плечо — ленты с цепочками иероглифов — названия спортшкол.

Склоны были вычищены по-японски тщательно — до льда, до земли — снега небогато в здешних местах. А вот трасс было много.

— Народу приезжает немало. По воскресеньям приходится стоять по полчаса, — опытная Митико каталась здесь со своим другом каждую неделю.

Теперь девушка, явно томясь низкой скоростью, неизменно следовала за ней.

— Не беспокойся, я умею кататься, — обиделась она.

Но Митико своих настойчивых забот не оставила.

— Сэнсэй Кобаяси велел мне присмотреть за Вами, чтобы ничего не случилось, и Вы смогли бы спокойно уехать.

Обедать отправились в большую столовую. У входа Митико смешала лыжины — одну свою, одну её. Воткнула новые пары в скобы стойки поодаль одну от другой. И подмигнула:

— Так не стащат!

Вместе с заморским видом спорта в Японию пришла и иностранная манера воровать.

Китаец Чен неумело пристегнул крепления — на лыжах он стоял впервые в жизни. Соотечественники снабдили его приличным костюмом, а лыжи он вместе с Шимадой взял напрокат на горе — они не знали о существовании бесплатного университетского спортклуба. Чен не хотел отставать от коллектива. Он поднялся вместе со всеми наверх, оттолкнулся и тут же упал. Но, едва встав на ноги, вновь принялся карабкаться, падая, раздирая в кровь о ледяную корку лицо и руки. Выслушав её советы и соболезнования, он ответил холодно:

— Я наслаждаюсь катанием!

Заразившись примером Чена, она стойко прокаталась вместе со студентами до вечера. А дома без сил упала в свой футонг.

И в воскресенье не смогла подняться, провалялась до обеда. Толькопод вечер выбралась в город. В последний раз. Она шла по торговому центру, по знакомым галереям. Теперь они уже не слепили, как раньше. Сплошное сияние распалось на кусочки: вот Мицукоши, где так любила назначать свиданья Леночка, вот знакомый вдоль и поперёк, как дом родной, Дайе… Она шла по торговому центру как хозяйка. С её зарплатой — хотя ей платили втрое меньше, чем японскому профессору, — ей было по карману всё. Даже автомобиль. И она не покупала его просто потому, что он был ей не нужен.

Под стеклянными сводами пахло яблоками. Этот запах поселился тут осенью, когда фруктами торговали прямо из ящиков, на улице, отдавая дёшево — по двести и даже по сто йен за килограмм. Яблоки привозили в город из окрестностей Аомори. Там, на севере Хонсю, в почти русском климате хорошо росли яблоки — красные, сочные, очень вкусные — сладкие с кислинкой. Плоды были крупные и ровные, как пластмассовые, что заставляло заподозрить участие химии в их жизни. Но натуральных яблочек с изъянами, с червячком тут не водилось. А перед Рождеством стали продавать и вовсе чудесные большие и дорогие яблоки-подарки. На их красных боках красовались жёлто-зелёные картинки: Санта Клаус, рождественские колокола… Чтобы такие картинки получить, на созревающий плод наклеивали кусок прозрачной плёнки с чёрным рисунком — под ним яблоко не краснело. Иногда их так и продавали с плёнкой, чтобы покупатель, отклеив узор рисованный, мог любоваться узором живым. Теперь, когда новогодние праздники остались позади, залежавшиеся плоды с картинками, уценив, продавали по всей Ичибанчо.

Возле чайной лавки под вечер обычно усаживалась гадалка… Она и теперь была здесь — маленькая, пухлая старушка деловито разложила столик, укутала ноги в ватное одеяло, зажгла японский фонарик и замерла, пожевывая губами. Она всё время что-то жевала. И от этого её мягкое, как у ватной куклы, личико, обтянутое свежей кожей, забавно шевелилось, и крошки сыпались на стёганое зимнее кимоно. Две юные девушки, немного поколебавшись, присели на приготовленные для клиентов стулья, глядя зачарованно на шевелящиеся в старческих руках стеклянные шарики, на кости, постукивающие в большой деревянной чашке, которую встряхивала гадалка…

Около рыбного магазинчика зимой продавали печёные каштаны. Круглая печь шумела, выбрасывая сквозь решётку языки синеватого газового пламени. На печи уютно булькая чайник, тихо урчала машина, перемешивая каштаны в раскалённом песке. Из узкого проулка-тупичка истекал запах рыбы и горячего соевого соуса — на железных прутьях жаровни шкворчали ракушки, разбрызгивая пахучий сок. Она протиснулась в проулок бочком, чтобы не сжечь брюки, и задела локтем прилавок какой-то лавчонки. Подхватив падающую чашку, рукодельную, грубую, она заметила, как заулыбалась, закивала торговка, и поскорее поставила чашку на место, чтобы не обнадёживать зря заждавшуюся покупателей женщину. В конце тупичка шуршал соломенными верёвками крошечный, как газетный киоск, шраин. Сквозь стеклянный купол смотрели с тёмного неба редкие звёзды. Сырой ветер с океана задувал скудным снегом с открытых улиц. Она стояла посреди сказки. Зимней сказки про Японию.