Тенебрариум - Raptor

— Ух, ты! Ух, ты! Какой боевой! — рассмеялся Флинт. — Я же просто пошутил.

— Дурацкая шутка.

Флинт был неисправим. Но всё-таки я не могу назвать его негодяем. Просто парень на своей волне, ведомый собственными интересами. У читателя может возникнуть вопрос, с какой это стати он вообще со мной подружился, если изгнанники, в большинстве своём, относятся к людям, в лучшем случае, с презрением — как к обезьянам? Вопрос резонный, и я сам над ним размышлял по-началу. Нелюбовь изгнанников к людям обусловлена тем, что им приходится мириться со своими человеческими телами, из-за которых они терпят столько неудобств. Ведь тела людей для них — всё равно что колодки, или чугунные кандалы. Как вы будете относиться к собакам, если на вас силой напялят собачью шкуру, заставят лаять, бегать на четвереньках, метить углы, ловить блох и есть собачий корм, а чтобы пообщаться со своими собратьями вам придётся нюхать их задницы? Вряд ли такая жизнь способствует позитивному отношению к братьям нашим меньшим. Сравнение грубое, но в целом подходящее. Именно человеческие рудименты связывают более развитых изгнанников с нами — людьми. Для Флинта таким рудиментом стал разговор.

Он любил поговорить, не важно о чём. Главным был сам процесс, а не смысловая нагрузка. Флинт называл разговор «зарядкой для ума», и считал, что в нём кроется некая истина, способная привести к Суфир-Акилю. До моего появления, поговорить ему было не с кем, поэтому он разговаривал сам с собой. Эта регулярная речевая тренировка сделала Флинта самым опытным болтуном из всех изгнанников, и даже апологетов. В отличие от той же Райли, которая даже после длительного общения со мной нет-нет, да и притормаживала в разговоре, отыскивая правильные слова. У Флинта такого не было. Этот краснобай говорил быстро и непринуждённо, как самый обычный человек, обильно сдобривая свою речь хлёсткими словечками, прибаутками и поговорками, заимствованными из разговорного запаса своего «старого хозяина».

Кроме меня, поговорить ему было не с кем. Поэтому, появление собеседника, способного не только слушать, но и отвечать, естественно, стало для него настоящим подарком. В этом и крылась причина возникновения нашей необычной дружбы.

— Дай-ка бинокль, — прервал мои размышления спутник.

Оказывается, мы уже дошли до спуска.

— Тэк-с, где этот здоровяк?

— Может, ещё не вернулся из леса?

— На руинах свежая кровь. Значит вернулся, — Флинт вернул мне бинокль. — Ну что, готов?

Я кивнул, закусив губу.

— Тогда пошли.

Как и прежде, ползком мимо развалин, мы аккуратно пробирались мимо опасного места. Я не видел мясника, но он явно был в своём логове, выдавая себя громким пыхтением и топтанием, от которого по земле разбегалась дрожь. Гигант насытился, и поэтому великодушно пропустил нас. Но всё-таки было страшно. Даже с Флинтом. Не представляю, как бы я здесь один ползал?

Уже около родника я немного отошёл от напряга.

— Как же я ненавижу эту гадину!

Флинт вопросительно на меня посмотрел, подставляя горлышко фляги под струйку воды.

— Мясника. Чё ему приспичило здесь поселиться? Мёдом ему тут намазано, что ли? Ходили бы нормально за водой, когда захотим. Нет же, приходится подстраиваться под этого чурбана!

— А куда деваться? — пожал плечами Флинт.

— Просто обидно. До воды рукой подать, а фиг доберёшься. И всё из-за какой-то злобной сволочи. Чтоб он сдох, этот мясник!

— Да не переживай ты так. Сколько раз мы через него лазили — и ни разу он никого из нас не сожрал. Мы его прекрасно знаем, когда у него какое настроение, когда он готов нас пропустить, а когда — нет. Он тоже успел нас изучить, и, как видишь, не трогает. Ну и хрен бы с ним.

— Не знаю. Меня он злит. И очень пугает.

— Ты к нему привыкнешь. К Райли же привык? А она более непредсказуемая.

С наполненными до краёв ёмкостями, мы двинулись в обратный путь. Возвращаться от родника — ещё менее приятно. Причём, самое обидное, что крышу нашего коттеджа при выходе из спасительных зарослей прекрасно видно. Но она остаётся недосягаемой, пока нас разделяет трижды проклятый мясник. Чтобы ему пусто было! Как же я его ненавижу!

Опять поползли, опять не поднимая шума, с предательски шуршащими и булькающими канистрами. Прямо посреди пути, Хромой недовольно рыкнул, заставив нас остановиться, и тихонько подождать с полминуты. Видимо мой злосчастный страх опять выдал меня с потрохами. Но благодаря усталости и сытости Хромого, всё завершилось удачно. Он даже не высунулся из своих развалин.

На перекрёстке Пушкина и Арсеньева, мы с Флинтом распрощались. Всё ещё не унявший дрожь в ногах, но весьма довольный собой, я пошагал к дому, таща груз, приятно оттягивающий руки. Сам добыл воду! Райли будет мной довольна.

Но похвалы, как обычно, не последовало. Вместо этого мы обменялись следующими фразами:

— Я воду принёс!

— Как раз кстати. Тебе уже давно не помешало бы помыться.

Вот и поговорили. То есть, весь мой риск, пережитый страх, и героическая добыча для Райли не значили вообще ничего. Будто бы я просто сходил на кухню, где набрал воды из-под крана. Что за отношение? И всё-таки, со своим больным тщеславием надо как-то бороться, ведь то, что для меня является подвигом, для Райли — сущая ерунда и бытовуха. Ладно. Мыться, так мыться. Захватив 'банные принадлежности', я отправился совершать омовение.

Хорошенько вымывшись, вернулся обратно в спальню. Обида всё ещё глодала моё самолюбие.

— Почему ты не побрился? — спросила Райли.

— Как раз собирался, — не глядя на неё ответил я.

Будет она ещё мне указывать, когда мыться, и когда бриться…

— Ты плохо выбриваешься. Хочешь, я тебя побрею?

— А ты умеешь? — предложение застало меня врасплох и очень удивило.

— А чего там уметь? — поднявшись с лежанки, Райли подошла ко мне.

— Ну попробуй, — я протянул ей бритвенный станок. — Только осторожно, о`кей?

Она взяла бритву, отложила её в сторону, после чего принесла широкое блюдо, налила в него воды, и кинула термоконцентрат. Я сел на стул, напротив табуретки с блюдом, дожидаясь, когда в нём закончится реакция.

— Вдохни поглубже, — как бы невзначай произнесла подруга.

Я сделал глубокий вдох, и не успел опомниться, когда крепкая рука изгнанницы вцепилась в мой загривок, с силой погрузив лицо прямо в блюдо. Горячая вода тут же обожгла мои щёки, губы, глаза. Чуть не заорав, попытался вырваться, но Райли держала меня крепко. Что она делает?! Хочет, чтобы я захлебнулся?! Казалось, что это погружение продолжалось целую вечность. Кожа привыкла к температуре, но воздуха оставалось всё меньше. Наконец, всё так же за затылок, я, фыркающий и отплёвывающийся, был поднят из миниатюрной купели.