Твердь небесная - Юрий Рябинин

– Что это? – спросил офицер, указав на тюки под навесом.

– Отличный китайский чай, – похлопал Александр Иосифович ладонью по тюку. – Вот везу с собой в Россию. У нас чай дорог. Хочу немного заработать. Вы же понимаете…

Японец почти брезгливо посмотрел на Александра Иосифовича, и с таким видом, будто достоинство не позволяет ему больше находиться в этой компании, он без единого слова удалился.

Когда под навесом не осталось ни души, откуда-то из тюков вылезла вихрастая голова. Воровато оглядевшись по сторонам и убедившись, что его никто не видит, молодой казак, заночевавший давеча на чае, спрыгнул на землю и, показывая вид, будто у него и не было других забот, принялся что-то хлопотать у лошадей. Никаких подозрений ни у кого это вызвать не могло: японцы пленных в неволе не держали, – все русские, хотя и безоружные, свободно ходили по монастырю и занимались чем-либо по своему усмотрению.

Глава 6

Когда Мещерина вели на расстрел и он уже смирился со своею участью и не думал искать спасения, ему припомнилось – из романов, из прочих литературных сочинений, – что перед казнью приговоренные обыкновенно очень эмоционально прощаются между собой, бросаются друг к другу в объятия, целуются, говорят какие-то трогательные последние слова. Но ему в эту минуту почему-то не то что целоваться – посмотреть на Самородова было стыдно, он прятал от него глаза: Владимиру казалось, что сейчас им предстоит пережить что-то такое слишком интимное, и пройти это таинство аутодафе было бы легче всего, имея в свидетелях лишь его исполнителей. Он, кстати, вспомнил, что в старину иногда вешали, обнажив жертву ниже пояса, – такой позор считался дополнительной карой. И Мещерину сделалось совсем невмочь от стыда. Он даже чуть прибавил шагу, чтобы поскорее покончить с экзекуцией и таким образом избавиться от невыносимых мыслей. Самородов, по всей видимости, испытывал те же чувства: во всяком случае, он не делал ни малейшей попытки хоть как-то отнестись к другу.

Японцы выбрали место казни подальше от монастыря не случайно: закапывать потом трупы они не собирались, – вот тоже дополнительная кара! – но и оставлять их где-то вблизи места своего постоя, пускай и непродолжительного, очевидно, не соответствовало их японскому представлению о комфорте. Они завели Мещерина с Самородовым за небольшую скалу, что находилась в четверти версты от монастыря, и показали им знаком вставать у отвесной стенки. Мнимые мародеры, все так же не глядя друг на друга, покорно встали, куда им было велено. Японские солдаты, не мешкая, вскинули винтовки, прицелились… и в следующее мгновение оба свалились замертво, сраженные чьими-то меткими выстрелами.

Друзья ничуть не испугались – дальше пугаться им было некуда; и нисколько не обрадовались – на это у них уже не оставалось ни сил, ни эмоций. Скорее они остались безразличными к происходящему. Они даже не удивились, когда увидели, как из кустов выскочили и побежали к ним старые их добрые знакомые, с кем встретиться в Китае, казалось, было совершенно немыслимо – Василий Никифорович Дрягалов, его сын Дмитрий, Паскаль Годар, еще какой-то бравый старик благообразного вида в мундире французского штаб-офицера, только что без погон, бывший, по-видимому, в этой команде начальствующим: все его беспрекословно слушались – даже Дрягалов! – причем ловили каждое его слово, каждый жест.

Василий Никифорович, Дима и Паскаль было кинулись обнимать Мещерина и Самородова, но благообразный старик немедленно пресек эти сантименты: он что-то коротко распорядился, указав на убитых, и все, будто разом забыв о своих любезных знакомцах, подхватили бездыханных японцев и потащили их к кустам. Мещерин с Самородовым вначале очумело смотрели на происходящее, но когда престарелый распорядитель, не церемонничая, крикнул им на прекрасном французском: «Какого дьявола стоите! помогайте!» – они наконец пришли в себя и бросились исполнять приказание.

Вшестером они быстро оттащили убитых повыше в горы и там спрятали в неприметной ложбинке, завалив камнями, – найти их было уже невозможно ни в коем случае, даже если свои и отправились бы на поиски пропавших.

А еще через четверть часа пути по крутым и извилистым горным тропкам маленький отряд вышел на небольшой, поросший кустами уступ. Оттуда монастырь был виден как на ладони. На монастырском дворе вполне можно было разглядеть не только синие мундиры японцев, но и Александра Иосифовича с его белою повязкой на рукаве. Господин Казаринов ходил по двору вместе с японским офицером и что-то ему рассказывал при помощи китайца-переводчика.

Здесь, на уступе, был устроен натуральный лагерь: посреди крошечной полянки чернело кострище, аккуратно обложенное камнями и прикрытое со стороны долины тремя шалашами, – это позволяло разводить в темноте костер, не опасаясь быть обнаруженными кем-то внизу. Мещерин, вполне научившийся замечать и должным образом оценивать всякое военное мастерство, сразу про себя отметил, что лагерь спланирован весьма искусным квартирмейстером. Вряд ли такая премудрость была по плечу Дрягалову, а тем более Диме или Паскалю. Скорее всего, это заслуга все того же бравого старца, что теперь так энергично командовал при их вызволении от смертной напасти. Так рассудил Мещерин.

Тут же на полянке, под скалой, переминались с ноги на ногу кони, привязанные к вбитым в землю кольям. А у шалашей копошились китайцы – человек с полдюжины, – в которых Мещерин с Самородовым безошибочно угадали разбойников-хунхузов.

Только теперь, оказавшись на этом укромном бивуаке, в безопасности, счастливые спасенные смогли наконец обняться со своими спасителями. Все им улыбались, старались сказать что-то ободряющее. Паскаль представил друзьям предводителя их боевого отряда – своего дедушку отставного подполковника Шарля Анри Годара.

В это время из шалаша вышла стройная девушка, на которой была надета удивительная смесь дамского платья и военного мундира: плотная до хруста юбка и гусарская епанечка, без погон, однако, но расшитая кутасами. Мещерин с Самородовым, как и полагается солдатам, во все глаза уставились на девушку.

– Неужели не узнаете? – со смехом сказала красавица.

Друзья действительно выглядели довольно смешно, настолько велико было их изумление, – перед ними собственной персоной стояла Лена Епанечникова! Но бывалые военные быстро пришли в себя. Мещерин хотел было припасть к руке чаровницы, но передумал и поцеловал Леночку в самые губы, раз уж такой случай вышел. Самородов последовал его примеру.