Однажды орел… - Энтон Майрер

Беспокоюсь о Томми. Кажется, перестал понимать ее. Письмо от нее странное, вызывает беспокойство: мечется в нем от обыденных фактических наблюдений к диким эмоциональным вспышкам, как будто ее рассудок помутился. Вся ее былая ненависть к военной службе заклокотала снова, и все из-за Донни. Ей совершенно необходим главный виновник, а я здесь. Справедливо ли это? Пожалуй, нет».

«23 марта 1943 года. В море. Планом предусмотрено сделать петлю в северном направлении, будто мы намереваемся нанести удар по Новому Ганноверу, затем круто повернуть и снова следовать к берегам Новой Гвинеи. Невероятная уловка. Японцев обмануть не так-то просто. В море, идя сквозь тьму ночи, ощущая биение винтов, чувствуешь, что произошло что-то решительное, окончательное, к чему нет возврата. Вместе с Беном наблюдали, как пенится за кормой и медленно исчезает вдали кильватерная струя. До боя осталось три ночи. Мучаюсь от сознания — холодного, гнетущего сознания, — что многие из тех ребят, которые находятся на нижних палубах или вокруг пас, скоро умрут. Грязная, безжалостная рука бессмысленного расточительства. Расточительства времени, жизней, надежд, невинности.

„Сэм…“ — „Да?“ — „Сэм… меня угнетают мрачные предчувствия“. — „Я бы не сказал, что по тебе это заметно“. Молчание. „Сэм, меня мучают дурные предчувствия в связи с этой высадкой. Не знаю… С детьми все будет в порядке. Я хочу сказать, что почти все они пошли по моим стопам, они встанут на йоги… Но Мардж… она такая… ты сам знаешь. Она не способна позаботиться о себе…“ Молчание. Тяжелые удары волн по холодному железному борту, шипение воды. „Если со мной что-нибудь случится, ты присмотришь за ней? Позаботишься о ней?“ — „Можешь не сомневаться. Обещаю“. — „Я знаю, у меня нет никакого права просить тебя об этом“. — „Если у тебя нет, то у кого же тогда есть“. — „Да. Ладно. Спасибо, Сэм“.

Он ушел. На море ночи тянутся очень долго. Звезды появляются и исчезают за невидимыми во тьме клочьями облаков. Такие длинные, навевающие тоску ночи. Зачем я поехал в Китай? Нужно ли мне было ссориться с Томми в тот раз после танцев в Бейлиссе? Возможно, я должен был отказать мальчику в разрешении завербоваться добровольцем. Я был упрям, когда мог проявить благоразумие, малодушен, когда следовало быть твердым. Я не понимал очень многого. Кто, во имя господа бога, кто я такой, чтобы судить кого бы то ни было на этой земле? Вот мы, тысячи нас, в наших серых личинах, стремящиеся в неизвестность. Каков будет результат всех наших тревог и жертв?

О господи! Помоги мне. Помоги мне быть мудрым, наполни мое сердце мужеством, дай мне здравый ум и твердость. Закали мое сердце против ужасов, которые мне снова предстоит увидеть так скоро, даруй мне силы мыслить ясно, смело, решительно, какова бы ни была опасность.

Не дай мне обмануть надежды моих солдат».

Глава 5

Лощина. Извиваясь между пальмами, по ней тянется узкая тропа. За лощиной — небольшой холм, покрытый ветвями, изломанным папоротником и осколками горных пород. Солнечный свет едва проникает сюда. А где-то за холмом аэродром. Но где? Мимо, правее холма, торопливо пробежали и вскоре скрылись две до комизма неуклюжие, измазанные грязью фигуры. В гуще беспорядочно переплетенных зеленых ветвей ярко сверкнула желтая вспышка, и из земли, наваленной рядом с окопом, взлетел сноп осколков, обломков ветвей и щебня. Прижавшись к сухой, пыльной стороне окопа, Джо Брэнд подумал: «А хорошо, что мне не надо сейчас бежать под огнем вот так, как они». Стоя в дальнем конце окопа, полковник Крайслер взмахивал рукой вперед и кричал:

— Держитесь, ребята! Дайте жару этим сукиным сынам!..

Лицо у него потемнело от пота и грязи, и он казался гномом из какого-то заколдованного подземелья. Ярко-желтый шарф, который он всегда носил в бою, обматывая вокруг шеи, намок, хоть выжимай. У бруствера неожиданно выросла какая-то фигура и, споткнувшись, с шумом свалилась в окоп, подняв облако коралловой пыли. Это был связной.

— Полковник… — задыхаясь, выпалил он, — мы не можем больше держаться… нужно подкрепление…

— Кто это мы?

— Третья рота… капитан Марч…

— …Берегись!

Послышался быстро нарастающий шелест, затем тонкий треск, словно звук рвущегося шелка, а потом оглушительный взрыв, как будто весь мир взлетел на воздух; все вокруг окутало черным дымом, с воем и свистом полетели осколки. Справа от окопа в воздух взметнулся еще один столб пламени. Земля под ногами закачалась как зыбкое болото. Брэнд крепко обхватил затылок обеими руками. Лежавший рядом с ним труп убитого японского солдата исчез, его всего засыпало землей, торчала только одна рука. Связной лежал ничком на дне окопа, полевую куртку сорвало с него взрывом, из длинной рваной раны на спине тонкими струйками текла кровь; он непрерывно разводил руками, как будто пытался плыть. В углу разрушенного блиндажа, припав к земле, скорчился Димой; он прижал к уху трубку радиотелефона, и Брэнд заметил, что генерал продолжает шевелить губами, — значит, жив. Над головой генерала, высоко и далеко за его каской, виднелся отвесный обрыв — находящаяся в тени серая стена, где японцы создали мощную систему обороны. Там то и дело появлялись и мгновенно исчезали вспышки пламени от пулеметных и винтовочных выстрелов и облачка дыма от разрывающихся снарядов. «Мы как сидячие утки на воде под прицелом охотника, — зло подумал Брэнд. — Как бы эти желтомордые подлецы не перебили всех нас». Сняв руки с затылка, он заметил, что они трясутся мелкой дрожью. Голова раскалывалась на части от ударов взрывных волн.

Лейтенант Чейз, адъютант Дэмона, широко улыбнулся ему, и Брэнд, не меняя выражения лица, подмигнул в ответ. «Невозмутимый краснокожий на тропе войны. Да, конечно. Почему все они считают, что индеец — это обязательно свирепый воин?»

На дне окопа суетился санитар, перевязывая раненого связного. Слева разорвалось еще два снаряда, и земля под Брэндом затряслась, как будто в знак протеста. Мимо, тяжело переводя дыхание, пробежали солдаты пулеметного расчета; Родригес, одна рука у него перевязана окровавленной марлей, тащил треногу. Дэмон передал наушники радисту де Луке и, склонившись с Крайслером над картой, оживленно что-то обсуждал с ним.

— Ну, так где же он сейчас? — услышал Брэнд вопрос генерала. — Что он…

Снова послышался грозный нарастающий звук, словно шелест гигантских крыльев. Взрыв, казалось, расколол небо на части, оно стало темным, мрачным. На Брэнда неожиданно обрушилась и начала хлестать его стена бушующей воды. Придя в себя, он обнаружил, что стонет, задыхаясь от недостатка воздуха; он чувствовал себя избитым, обессиленным и готов был расплакаться от злости. Никто не может пережить такое, никто и нигде… Эй, вы, проклятые моряки на кораблях, сделайте же вы что-нибудь с этим чертовым обрывом! Что-то сильно ударило его по каске, и он ткнулся лицом в затвор своего карабина. Осторожно тронув место удара рукой, нащупал пальцами небольшую вмятину в каске. Слава богу! Дэмон продолжал говорить что-то Крайслеру, и тот утвердительно кивал головой. Господи, да как же они могут так вот сидеть и спокойно разговаривать? Нет, на передовой легче. Там хоть не надо просиживать штаны, как сейчас, ожидая, когда генерал вызовет тебя и возьмет с собой куда-нибудь в другое место. И они еще называют это легкой работой! Хиггинс, Госталс и другие… Нет, это не так легко, как они думают…

Сегодня утром, там, в оперативной рубке на борту «Сириуса», под завывающими вентиляторами было прохладно. Все переборки увешаны топографическими и морскими картами; входят и выходят матросы с какими-то листками бумаги, потрескивает и гудит радиоаппаратура. Адмирал Эндикотт, похожий на сухопарого раздраженного школьного учителя, поминутно брал свою белую кружку, прихлебывал из нее кофе и ставил обратно. Генерал Пулин то и дело проводил рукой по своим гладким серебряным волосам и пристально рассматривал карту обстановки, будто он мог изменить очертания береговой линии залива или контуры горного хребта. Дэмон сидел очень спокойно, наклонившись вперед, его руки вяло повисли между коленей.

Рассыльный вручил полоску бумаги Пулину, тот взглянул на нее и передал Дэмону. От наружной двери, где он стоял, Брэнд прочитал, что там написано:

«От „Арбалета“ — „Кортику“ тчк Прошу оказать поддержку огнем всей корабельной артиллерии по квадрату 753 513 тчк Необходимо также срочно нанести удар авиацией».

— Что у них там, укреплен весь этот проклятый обрыв, что ли? — раздраженно буркнул Пулин.

— Раз Бен посылает такую радиограмму, — ответил Дэмон, — им, должно быть, приходится довольно туго.

Брэнд стоял, прислушиваясь к сжатым, немногословным рассуждениям и приказаниям. Все это не слишком обнадеживало.

Когда ты находишься на переднем крае, в бою, и стремишься поддерживать связь с одним-двумя десятками солдат, далеко углубившимися в непроходимые джунгли, можно утешать себя мыслями о том, что там позади, в батальоне, полку или дивизии, представляют себе, что происходит вокруг, кто где находится, откуда угрожает опасность и каково расположение сил противника, и можно принимать соответствующие меры. Но теперь Брэнд убедился, что здесь они знают обо всем не больше, чем любой командир отделения, что в некоторых отношениях их положение еще хуже, потому что здесь у них не было даже удовлетворения, которое приносит горячее гневное стремление убить, продвинуться вперед или успокаивающее чувство, что рядом с тобой друзья и товарищи. Здесь, в этой прохладной, сухой, великолепно оборудованной рубке ни того, ни другого они не ощущали, им оставалось только сидеть и задавать себе вопросы, терзаться беспокойством в молить бога, чтобы не допустить ошибок в своих догадках. «Арбалет» — полк Крайслера — явно попал в тяжелое положение, а «Палаш» более получаса не выходил на связь и ничего не доносил. На переборке висела карта, где мягкими цветными карандашами на покрывавшую ее кальку были аккуратно нанесены пункты высадки и рубежи атаки, вероятные районы сосредоточения сил противника, аэродромы и тонкие нити троп. И все это не имело никакого значения: взаимосвязь между этим помещением и берегом в тысяче ярдов отсюда отсутствовала.