Земля зеленая - Андрей Упит

Калвицу хотелось побольше разузнать о Риге. Первым делом надо проверить, правда ли, что Альфред Ритер заделался мастером на фабрике и зарабатывает по три рубля в день, как он здесь хвастался. Андрей ответил как-то неохотно, пожалуй даже раздраженно. Не главным мастером он стал, а только подмастерьем, около двух рублей, может быть, и зарабатывает. Вообще-то Альфред Ритер так изменился, что о нем и вспоминать не хочется. «Мы с ним совсем не разговариваем, — сказал Осис. Андр опять подметил это „мы“… — Карл Мулдынь работает в Главном управлении железных дорог, но вот странно — своими железнодорожными делами интересуется очень мало, а больше кораблями…» Калвиц спросил: правда ли, что некоторые корабли так высоки, как дом с трубой?.. Порожний корабль, может быть, и выше, но когда нагружен — борта поднимаются над водой только на шесть футов… Такой ответ удовлетворил арендатора Силагайлей.

— Да, вот еще — Минна Лиена, которая служит у господ, будто бы была в театре и видела, как артистка Леонора на черном коне разъезжала по горам, освещенным бенгальским огнем.

Андрей Осис и это видел.

— Только на сцене не настоящие горы, а разрисованные полотняные декорации. Черная лошадь вырезана из картона, артистка сидит на деревянном седле, укрепленном подпорками.

Никаких чудес о Риге Андрей Осис не рассказывал, о своей работе и о заработке говорил неохотно. Зато много и с интересом расспрашивал о старых дивайских знакомых. Анна о них слушала также внимательно, но для Марии все они — чужие люди, деревенская жизнь ее совсем не занимала, и она вскоре начала зевать.

Себе и Андрею Андр приготовил ночлег в пустом сарае. Женщин с детьми поместили на чердаке жилого дома. Уложив Марту спать, Анна спустилась вниз, она хотела еще пройтись по опушке леса. Ночь была тихая, звездная, но на траве лежала густая роса. Калвиц предостерегающе прокричал вслед, чтобы поберегла туфли и не промочила ноги. Потом прислушался к тому, что делает на чердаке Мария, и засмеялся.

— Андрей, слышишь! — сказал он тихонько. — Какая у тебя жена смешная. Мне кажется, что она и вашу малютку заставляет читать молитвы.

— Эх! — Андрей махнул рукой. — Ничего с нею не поделаешь. В Агенскалне полно всяких сектантов, она с ними водится. — Потом, должно быть, почувствовал, что не пристало жаловаться на собственную жену. — Сектанты и мещане кругом, — разумного человека среди них не найти. Все же она работает, шьет вместе с Анной. Лавочники на базаре Берга — отменные шкуродеры, хорошо, если шестьдесят копеек ей удается в день заработать.

Он опять свернул разговор на дивайцев. Каково теперь в Бривинях? Новый хозяин, вероятно, повел дело по-настоящему?

Каково в Бривинях, он завтра сам увидит, отвечал Калвиц. К матери в Ритеры надо съездить, это, пожалуй, важнее. С размахом хозяйничает бривиньский Ешка, но разве такому пьянице что-нибудь удастся? Богатую жену привез из Курземе, по не помогут и ее тысячи. Старый бривиньский хозяин был неглупый человек. Но и самый умный может оступиться, дать маху. Зачем надо было пускаться на такое с этим хлевом? Гибель несчастных животных не осталась без возмездия. За двадцать пять рублей не купишь даже такого негодяя, как старый Браман. Конечно, божий суд и все подобные бредни старых людей — пустяки, но в самой жизни есть свой закон. Рано пли поздно добро и зло оплатятся. Пусть не надеется бривиньский Ешка стать когда-нибудь на ноги. Совесть должна его мучить больше, чем покойного мучило мычание сгоревших коров.

Он вдруг замолчал — возвращалась Анна. Всем пора на боковую.

На чердаке свежее сено застлано чистыми простынями. Девочки уложены посередине. Жена Андрея легла с краю. Она еще не заснула, — по шуршанию сена Анна поняла, что невестка не в духе. Понятное дело, лечь спать для этой жительницы Агенскална дело сложное: край верхней простыни должен быть отогнут над одеялом, перину надо взбить, вторую, парадную, подушку надо прислонить к стене, за спиной. Здесь же пододеяльника не было и в помине, под голову вместо подушки положено сено… Засохшие цветы еще благоухали в темноте, перебивая запах увядающей березки. Анна не знала, нравится ли Марии этот чудесный аромат, слишком уж привыкла невестка к запаху той жидкости, которой каждое утро смачивала из маленького флакона отворот блузки и носовой платочек.

Нет, Мария просто-напросто немного побаивалась темноты. Дети сразу заснули, она оставалась одна в этом странном помещении, где в двух шагах от слухового окна темнота переходила в полный мрак. Несколько раз что-то пролетало с легким жужжанием над самым лицом, задевая нос трепетным крылышком. Сразу узнала — ночная бабочка, но ведь нельзя поручиться, что она не сядет на нос и не укусит.

— Там наверху пищат мыши! — сказала Мария, теперь уже на самом деле рассерженно.

Анна прислушалась. Откуда могут появиться мыши за стропилами? Нет, там, как на всех чердаках, ласточкино гнездо, — ласточка греет своих птенцов и, убаюкивая их, тихо что-то щебечет. Чудесное соседство! Одна — наверху, и они здесь, на семь футов ниже, — все три матери со своими птенцами! Анна тихо обняла Марту, девочка тесно прильнула к ней.

Слуховое окно осталось открытым. На дворе тепло, как перед дождем, хотя вся трава в росе. Через окно на чердак вливался сумрак ночи. Над головой косо поднимался скат соломенной крыши с желтеющими полосками еловых жердей. Из леса не доносилось ни малейшего шороха. Но это затишье на какой-нибудь нас. А потом ветерок разбудит еловые ветки и загудит в кронах старых осин и вязов.

На ветвистой козьей иве — единственном дереве, росшем на обочине у домишка арендатора Силагайлей, трещал кузнечик — так упорно и сердито, словно его кто-то дразнил, проводя веточкой по усам. Марии и это не по душе. Она обозвала его сверчком и сказала: ночь дана для того, чтобы спали и всякие зверушки не производили бы глупого, ненужного шума.

Но кузнечик вдруг замолк; Мария опять встревожилась и приподнялась на локте.

— Послушай, послушай! — зашептала она совсем взволнованно. — Кто это там так противно тарахтит?

— Никто не тарахтит, это кричит дергач во ржи Калвица. Натяни одеяло на голову и не мешай спать.

Но Мария не могла молчать, хотела все разузнать об этой несносной птице. Нет, это не огромная птица, а так — средняя, не больше мужского кулака, у нее длинные ноги и клюв. Зачем длинные ноги? Они ей нужны потому, что на крыльях она почти не летает, а ныряет во ржи и траве, как щука. Разве щука ныряет в траве?.. Анна рассердилась и замолчала. Вскоре Мария начала тихонько сопеть и чмокать губами. Странная она, в своем Агенскалне она знает только одних воробьев, а деревню видела лишь в Бигауньциеме. Но не только незнанием деревни Мария сердила Анну. Жена Андрея с первого же знакомства показалась ей ограниченной и чужой.

Дергач умолк было, но потом, востря свой клюв, снова начинал тарахтеть, и все громче и громче. Анна знала — в предутреннем воздухе все становится звучнее. До того звучно, что Анна вспомнила, как много лет назад кричал дергач в высокой траве бривиньского луга, потом во ржи Озолиней, а потом… — тогда она была одна — совсем, совсем одна… томясь, ждала рассвета, который должен был принести что-то новое, радостное, невыразимое, что звучало в песне дергача. Каждую летнюю ночь дергач точил свои звонкие ножницы, а она слушала в полусне и не могла дождаться, когда солнце начнет просвечивать сквозь щели крыши…

Внезапно Марта пошевелилась и свернулась в комочек, вспугнув воспоминания матери. Анна отстранила руку и глубоко, тяжко и горестно вздохнула.

С утра установили распорядок воскресного дня. К матери в Ритеры надо съездить обязательно, иначе ее оберешься разговоров. Андрею безразлично, что там о нем будут судачить, но навестить мать ему хотелось. Анна не возражала, хотя и не выказывала особой радости: казалось, ей все равно. Условились, что из Ритеров Андр отвезет их на Сердце-гору, где Пукит устраивает большой детский праздник с музыкой и иллюминацией. Поезд в Ригу приходит в понедельник, в шесть утра, — выспаться успеют.

Рижане согласились с этим планом, предложенным Калвицами. В нем таился известный расчет. Даже с самыми любимыми гостями можно чувствовать себя свободно и непринужденно только до определенного времени, а потом надоедает и становится скучно, — глядишь, хорошо начатый день пропал. Много ли надо, упомянет кто-нибудь о бривиньском Ешке — Анне это все равно, что струя ледяной воды за воротник. И разве можно при Андрее говорить о покойниках, Иоргисе и Альме из Вайнелей? У каждого своя рана, надо быть осторожным, чтобы не задеть.

После завтрака Калвицы повели гостей показать поля и все свое хозяйство. Рожь росла чудесно, на легкой земле Силагайлей она обычно удавалась, а в этом году Калвиц еще искусственное удобрение разбросал. Ни метлицы, ни других сорняков во ржи не было. И яровые хороши, только нужен дождь, по календарю в будущий вторник настанет новолуние — можно ждать осадков. Калвиц сказал, что урожай ожидается хороший, — впрочем, он не жаловался и на прошлые годы.