Автопортрет: Роман моей жизни - Владимир Войнович

Что касается меня, то я вообще от природы не очень ревнив. Я никогда не следил за своими женщинами, не высказывал подозрений, не устраивал сцен. Может быть, поэтому мне никто из них, насколько я знаю, не изменял.

Предложение Камила мне показалось разумным. Жизнь втроем была бы лучшим выходом из положения. Тем более что его я тоже люблю. Я люблю их обоих, они оба любят друг друга, и они оба любят меня. Любовь втроем. Были же прецеденты. Брики и Маяковский…

Есть представление, что норма сожительства мужчины и женщины есть создание пары однажды и на всю жизнь. Но эта норма давно стала редким исключением. Из всех моих знакомых я знаю только одну пару, которые сошлись в ранней молодости и прожили всю жизнь в одном браке без связей на стороне. У людей, сошедшихся для совместной жизни, рано или поздно (чаще рано) возникают противоречия от несовпадения взглядов на жизнь, темпераментов, сексуальной неудовлетворенности, поисков новых приключений, новых влюбленностей и вновь возникающих обязательств. За физической изменой следуют ложь, страдания, подглядывания, подслушивания, любовь сменяется недоверием, подозрительностью и враждой. Люди приходят к мысли, которую любила выражать Зоя Крахмальникова, о том, что институт барака устарел и не отвечает реальным побуждениям человека. Но любой выход из этого не выход. В первые годы советской власти в народе было подозрение, что коммунисты хотят обобществить не только имущество и частный скот, но и жен. Советские пропагандисты над этим смеялись, и напрасно. Один из двух главных коммунистов планеты – Фридрих Энгельс говорил, что при коммунизме жены, да, будут общими, но в этом не будет ничего нового, кроме отказа от привычного лицемерия. В буржуазном обществе, говорил он (цитирую приблизительно), жены и мужья давно уже общие, все живут со всеми, но лицемерно скрывают это. А в коммунистическом обществе можно будет потакать своим инстинктам без лжи.

Коммунизм, слава богу, не наступил, но есть люди, которые пытаются создать новые формы союза двух разнополых существ, предпочитая лжи и лицемерию брачных уз сексуальную свободу каждого при условии полной взаимной откровенности друг перед другом. Такую форму союза осуществляли на практике Лев Ландау, Жан Поль Сартр, Жорж Сименон, в России писатель Анатолий Кузнецов и многие другие. Такие условия сосуществования для некоторых жен и любовниц этих людей кончались психическими расстройствами, а то даже и самоубийствами. Говорят, такие отношения – это разврат и патология. Но жизнь в браке с изменами и постоянной ложью разве можно считать нормой? Я задаю вопрос. Ответа на него у меня нет и никогда не было…

На следующий день Камил опять вызвал меня на улицу.

В этот раз он был бледен, и глаза его блестели, как говорят, лихорадочно.

– То, что я тебе вчера сказал, чепуха. Это отменяется. Никакого адюльтера не будет. Или – или. Она мне сказала, что она тебя не любит. Что это было увлечение, но оно прошло. Я тебя прошу, оставь нас в покое.

Для того чтобы оставить ее в покое, я должен оставить в покое себя.

Назавтра мы опять встретились с ней. Я спросил:

– Ты ему сказала, что ты меня не любишь?

– Нет, я ему этого не говорила. Я ему сказала, что я не знаю.

– Но все-таки ты хочешь, чтоб я тебя оставил?

– Нет, не хочу.

– Тогда оставь его.

– Я не могу.

– Но ведь он ставит вопрос: или – или.

– Это в истерике. Сегодня он ставит вопрос так, завтра поставит иначе.

Она легла одетая на кровать, закинув руки за голову. Я лег рядом, обнял ее, и так мы лежали долго и молча. Я почувствовал на плече теплую каплю и увидел, что она плачет. Без вздрагиваний и всхлипов. Просто лежит, и слезы текут из глаз. Через некоторое время она встала, умылась, и я опять довез ее, как она хотела, до самого дома. Таиться не было смысла.

В третий раз он объявил мне, что все-таки согласен на любовь втроем. В четвертый – что собирается выгнать ее из дому, но при этом дать ей испытательный срок.

В пятый раз не он, а я сказал: или – или. И предложил: мы уходим вместе – она от Камила, я от Вали.

будь у меня пистолет…

Юра Домбровский, с которым я дружил, дал мне ключи от своей комнаты в огромной коммунальной квартире коридорного типа (сам он в ней не жил). Я с чемоданом въехал в эту комнату. На стенах висели картины со страшными ликами людей, с ощерившимися пастями, с когтями, иллюстрации к дантовскому «Аду» или к гоголевскому «Вию». Я не придаю значения мистике, но тут мне стало не по себе. Я вышел в коридор. Он среди бела дня был полутемен, сыр и мрачен. Под ногами зловеще скрипели половицы. На стене висел черный телефон с диском и дырками для пальца. Я накрутил нужный номер и сказал:

– Я уже здесь. Жду тебя. Ты уходишь или нет?

Ответ был:

– Нет, я не могу.

Я опять: или – или.

– Или ты через час будешь здесь, или наши отношения кончены.

Через час я схватил чемодан, выскочил на улицу, поймал такси. Дома обнимал Валю, просил прощения, клялся искренне, что с Ирой все кончено. Я правда верил, что так и будет. Квартиру на Парковой я сдал, убеждая себя в том, что она мне больше не понадобится. Каждый день я говорил сам себе, что мои с Ирой отношения кончены, кончены, кончены. Она не пришла, она меня предала, я этого не потерплю, у меня все прошло, я ее не люблю.

Но стоило ей позвонить…

Она позвонила и сказала, что Камил уехал в Узбекистан, а она решила пожить за городом и сняла комнату в Перхушкове. Сказано так, как будто это сообщение – просто информационное и меня никак не касается. Но прошло ровно столько времени, сколько мне было нужно, чтобы добраться до этого Перхушкова, и я был уже там.

Я много лет собирался, но так и не собрался написать роман о любви, основанный на нашей реальной истории. Если бы писал, то попробовал бы взглянуть на ситуацию глазами Иры, Камила и Вали.

Я представлял себе ситуацию так.

С Валей проще всего. Она, как всякая деревенская женщина, в свое время стремилась к замужеству, а мужа старается удержать всеми доступными ей средствами, которых было немного.

Иру я любил без памяти, к Вале испытывал такую жалость, что, если бы не столь сильный соблазн, не решился бы ее покинуть, отношение к Камилу у меня было разное, но никогда не было гордости победителя. Когда мне казалось, что я побеждаю, я испытывал чувство вины, и оно оставалось во мне до самой его смерти. А после смерти было сожаление, что, когда мы встретились в больнице уже перед самым его концом, я не сказал ему, как дорог он мне был всегда.

Терзаемые противоречивыми чувствами, мы с Ирой сходились и расходились. В конце концов, она вызвала меня в ресторан «Баку» и объявила о своем твердом решении: она остается с Камилом. Тогда первый и единственный раз у меня появилось желание ударить ее, но я этого не сделал, а стукнул кулаком по столу и, не дотронувшись до еды, расплатился с официантом.