Приключения Перигрина Пикля - Тобайас Смоллет

В то время как он пытался расспрашивать буфетчика, к нему обратился какой-то священник и вежливо осведомился, не новичок ли он. Получив утвердительный ответ, он приветствовал Перигина и начал его знакомить с устройством общины. Этот учтивый священник сообщил, что прежде всего надлежит позаботиться о помещении и что в тюрьме есть ряд камер в одну и ту же цену, но некоторые из них более удобны, а поэтому, когда освобождаются лучшие камеры, их занимают заключенные по праву старшинства предпочтительно перед другими, хотя бы среди последних были люди более почтенные. Когда же тюрьма переполнена, в одну камеру помещают двух жильцов; но заключенные не видят в этом стеснения, потому что в таком случае всегда находятся мужчины, которые охотно разрешают женщинам воспользоваться их комнатой и постелью. Бывало, впрочем, и так, что эта мера оказывалась недействительной, потому что оставалось без крова немало заключенных и после того, как в каждой камере поселялись двое. Поэтому вновь прибывшие должны были искать себе пристанище на «грязной половине», где помещение было крайне плохо обставлено и мужчины и женщины спали вместе в грязи, среди паразитов, пока не наступала их очередь занять более удобные камеры.

Услышав это описание, Перигрин начал беспокоиться о том, где он найдет пристанище на ночь; священник, заметив это, тотчас же повел его к смотрителю тюрьмы, который немедленно отвел ему жалкую камеру за полкроны в неделю. Когда дело было улажено, его советчик сообщил, что в тюрьме можно есть или в одиночку, или в складчину, или за общим столом, причем посоветовал ему выбрать последний способ как наиболее почтенный, обещав познакомить его на следующий день с лучшими представителями общества во Флите, которые всегда обедают вместе.

Перигрин, поблагодарив сего джентльмена за любезные указания, пообещал следовать его советам и пригласил провести вечер в его камере; затем он заперся с Крэбтри, чтобы обсудить печальное свое положение. От его значительного состояния не осталось ничего, кроме гардероба, не очень пышного, тридцати гиней наличными и крепости, которую мизантроп посоветовал ему продать, чтобы иметь средства к существованию. Однако он отверг этот совет не только потому, что пожаловал крепость в пожизненное владение Хэтчуея, но и потому, что желал сохранить память о великодушии коммодора. Он предполагал окончить в этом убежище свой перевод и впредь зарабатывать себе на жизнь подобной же работой. Он попросил Кэдуоледера позаботиться о его движимом имуществе и прислать ему необходимое белье и платье. Но, помимо всех этих затруднений, его тревожила судьба Пайпса, которого он уже не мог держать у себя. Правда, он знал, что Том ухитрился кое-что скопить за время своей службы, но это соображение, хотя и облегчая в некоторой мере положение, не могло избавить Перигрина от страданий при мысли о необходимости расстаться с любимым слугой, который стал для него так же необходим, как собственная его рука или нога, и так привык жить под его покровительством, что Перигрин сомневался, сможет ли бедняга примириться с другим образом жизни.

Крэбтри, чтобы успокоить его на этот счет, предложил заменить Пайпсом своего собственного лакея, которого он мог бы отпустить, хотя, по его словам, Пайпс слишком избаловался на службе у нашего героя; но Перигрин не согласился стеснять своего друга, зная, что теперешний его лакей изучил все его привычки и нрав, с коим Пайпс не пожелает считаться, и порешил отправить Тома к Хэтчуею, с которым тот так долго жил вместе.

Договорившись об этом, друзья отправились в кофейню разузнать о священнике, расположению которого наш герой был многим обязан. Они узнали, что он возбудил неудовольствие своего епископа, но для борьбы с ним был слишком слаб, а посему попал в тюрьму в наказание за упорное сопротивление; продолжая и здесь выполнять свои обязанности, он имел достаточный доход, но почти все свои деньги жертвовал на дела милосердия своим ближним, терпевшим нужду.

Этот панегирик был прерван его приходом, согласно обещанию, данному им Перигрину, который распорядился отнести вино и кое-что на ужин к себе в комнату, куда и отправился наш триумвират. Кэдуоледер распрощался на ночь и ушел, а двое заключенных провели вечер в дружеской беседе, познакомившей нашего героя с историей тюрьмы, причем некоторые подробности этой истории были крайне любопытны. Новый его приятель сообщил ему, что личность, служившая им за ужином с таким раболепием и сыпавшая без конца «ваше лордство» и «ваша честь», была несколько лет назад капитаном гвардии; погубив свою карьеру в глазах высшего света, он прошел в тюремной общине все ступени от важного щеголя, разгуливавшего с высокомерным видом по Флиту в кафтане, разукрашенном кружевами, в сопровождении лакея и шлюхи, до буфетчика, в должности которого он ныне и пребывает.

— Если вы потрудитесь заглянуть на кухню, — продолжал он, — вы увидите там щеголя, стоящего у вертела, а также дровосеков и водоносов, у которых были когда-то собственные леса и рыбные садки. Но, несмотря на печальный поворот фортуны, они не вызывают ни уважения, ни сострадания к себе, ибо их злосчастная жизнь есть плод самых порочных сумасбродств, и они совсем нечувствительны к нищете, являющейся их уделом. Тем из наших товарищей по несчастью, которые попали в беду не по своей вине или вследствие заблуждений юности, здесь всегда оказывают братскую помощь, если только они ведут себя пристойно и должным образом понимают свое печальное положение. Есть у нас также возможность наказывать тех распутных людей, которые не желают выполнять тюремные правила и нарушают покой общины буйством и разгулом. Правосудие здесь отправляется беспристрастным судом, в который входят наиболее уважаемые из здешних обитателей, карающих всех нарушителей столь же справедливо, сколь и решительно, после того как уличат их в преступлениях, в которых они обвиняются.

Священник, объяснив, таким образом, обычаи тюрьмы и сообщив о причине своего заключения, начал осторожно расспрашивать о судьбе нашего героя; не считая себя вправе отказать в откровенности человеку, который обошелся с ним столь радушно, Пикль ознакомил его с обстоятельствами, повлекшими за собой появление его в этом месте, и в то же время удовлетворил свою жажду мщения, вновь перечислив обиды, нанесенные ему министром. Священник, расположенный с первого взгляда в его пользу, узнав, какую значительную роль он играл на арене жизни, почувствовал к нему почтение и, предвкушая удовольствие представить членам клуба столь влиятельного человека, ушел, чтобы дать ему возможность отдохнуть, или, вернее, поразмыслить о случившемся, о чем он еще серьезно не думал.

Подражая некоторым прославленным писателям, я мог бы посвятить одну-две страницы его размышлениям об изменчивости судеб человеческих, о вероломстве света и безрассудстве молодости и вызвать у читателей улыбку своими остроумными замечаниями об этом мудром моралисте. Но, не говоря уже о том, что такой прием, по моему разумению, предвосхищает мысли самого читателя, мне следует еще немало рассказать, и я отнюдь не желаю, чтобы читатель подумал, будто я прибегаю к такой жалкой уловке для заполнения страниц настоящей книги. Достаточно упомянуть, что наш герой провел ночь очень беспокойно не только благодаря мучительным размышлениям, но и вследствие телесных страданий, вызванных жестким ложем и его обитателями, которые восстали против его вторжения.

Наутро его разбудил Пайпс, притащивший на плечах чемодан с вещами согласно указаниям, полученным от Кэдуоледера; опустив чемодан на пол, он усладил себя порцией жевательного табаку, не обнаруживая ни малейшего волнения. Помолчав, хозяин его спросил:

— Ты видишь, Пайпс, до чего я себя довел?

— Что уж там толковать, когда корабль на мели! — ответствовал лакей. — Наше дело — постараться снять его с мели. А ежели он не сдвинется, невзирая на все якоря и кабестаны на борту, когда мы его облегчим, срубив мачты и выбросив за борт пушки и груз, — ну что ж, может быть, ветерок, или прилив, или течение снова выведут в открытое море. Вот здесь, в парусиновом мешке, двести десять гиней, а этот клочок бумаги… нет, стоп!., это мое увольнение из прихода для поступления на «Молль Трандль»… ах, вот он, чек, как их там называют в городе… на тридцать фунтов, и два билета на двадцать пять и восемнадцать… я их давал взаймы, видите ли, Сэму Стадингу для закупки рома, когда он открыл трактир под вывеской Коммодор в приходе святой Екатерины.

С этими словами он выложил на стол все свое имущество, передавая его Перигрину, который был очень растроган этим новым доказательством привязанности, похвалил его за такую бережливость и заплатил ему жалованье вплоть до этого дня. Он поблагодарил Пайпса за верную службу и, упомянув о том, что больше не может держать слугу, посоветовал ему поехать в крепость, где его радушно примет Хэтчуей, которому он горячо его отрекомендует.