Оно. Том 2. Воссоединение - Кинг Стивен

– Что ж, – Ричи улыбался и тер глаза, – должен об етом падумать, парень, да уж, должен об етом падумать.

Билл протянул руки, остальные последовали его примеру, они образовали круг и какое-то время постояли, семеро, число которых уменьшилось до четырех, но они все равно могли сейчас встать в этот круг. Они переглянулись. Бен тоже плакал, слезы лились из глаз, но он и улыбался.

– Я так сильно вас люблю. – На мгновение он изо всех сил сжал руки Беверли и Ричи, потом отпустил. – А не поглядеть ли нам, знают ли в этих краях, что такое завтрак? И мы должны позвонить Майку. Сказать, что с нами все в порядке.

– Хоррошая мысль, сеньорр, – кивнул Ричи. – Иной рраз я думать, из тебя выйти толк. Что сказать, Бальсой Билла?

– Я думать, а не пойти ли тебе на хрен, – ответил Билл.

Все еще смеясь, они вошли в «Таун-хаус», и когда Билл толкнул стеклянную дверь, Беверли открылось нечто такое, о чем она никому не сказала, но и никогда не забыла. На мгновение она увидела их отражения в стекле, но шестерых, а не четверых, потому что Эдди шел следом за Ричи, а Стэн – за Биллом, с легкой улыбкой на лице.

9

К свету – 14 августа 1958 г., сумерки

Солнце аккуратно сидит на горизонте, чуть сплюснутый красный шар, заливающий Пустошь ровным лихорадочным светом. Железная крышка на одном из бетонных цилиндров над насосной станцией чуть приподнимается, опускается, приподнимается вновь, начинает сдвигаться.

– То-олкай ее, Бе-е-ен, о-она с-сломает мне плечо…

Крышка продолжает сдвигаться, наклоняется, падает в кусты, которые растут у бетонного цилиндра. Дети, семеро, вылезают один за другим и оглядываются, глуповато моргая в молчаливом изумлении. Такое ощущение, что они никогда раньше не видели дневного света.

– Здесь так спокойно, – тихо говорит Беверли.

И действительно, слышатся только громкое журчание воды да убаюкивающее стрекотание насекомых. Гроза закончилась, но уровень воды в Кендускиге еще высокий. Ближе к городу, около того места, где реку забирают в бетонный корсет и называют Каналом, она даже вышла из берегов, хотя о наводнении речь не идет – дело ограничится разве что несколькими залитыми подвалами. На этот раз.

Стэн отходит от них, лицо у него непроницаемое и задумчивое. Билл оглядывается и поначалу думает, что Стэн увидел на берегу маленький костер. Его первое впечатление – это огонь, красное пламя и такое яркое, что смотреть на него просто невозможно. Но Стэн поднимает огонь правой рукой, угол падения света меняется, и Билл видит, что это всего лишь бутылка из-под кока-колы, из новых, прозрачных бутылок, которую кто-то бросил на берегу. Он наблюдает, как Стэн берет бутылку за горлышко, а потом ударяет по камню, торчащему из земли. Бутылка разбивается, и Билл понимает, что теперь они все следят за Стэном, который копается среди осколков, и лицо у него спокойное, серьезное, сосредоточенное. Наконец он поднимает узкий заостренный осколок. Закатывающееся за горизонт солнце вышибает из него красные сполохи, и Билл снова думает: «Как огонь».

Стэн поднимает голову, смотрит на Билла, и тот внезапно понимает: ему все совершенно ясно, и идея абсолютно правильная. Он направляется к Стэну, вытянув перед собой руки, ладонями вверх. Но Стэн пятится от него, заходит в воду. Черные мушки летают над самой поверхностью, и Билл видит стрекозу с переливающимися разными цветами крыльями, маленькую летающую радугу, которая скрывается в зарослях тростника на другом берегу. Где-то начинает квакать лягушка, а когда Стэн поднимает левую руку и до крови режет ладонь осколком стекла, Билл в каком-то исступленном восторге думает: «Как здесь бурлит жизнь!»

– Билл?

– Конечно. Обе.

Стэн режет одну ладонь. Больно, но не очень. Кричит козодой, спокойный звук, умиротворяющий. Билл думает: «Козодой зовет луну».

Он смотрит на свои руки (обе ладони кровоточат), потом вокруг. Все уже подошли – Эдди с зажатым в руке ингалятором, Бен с большим пузом, торчащим сквозь дыры в свитере, Ричи, его лицо без очков такое беззащитное, Майк, молчаливый и серьезный, обычно полные губы сжаты в узкую полоску. И Беверли. С поднятой головой, широко раскрытыми, ясными глазами, и волосы у нее прекрасные, несмотря на то что в грязи. Никто не произносит ни слова.

«Мы все. Мы все здесь».

И он видит их, действительно видит их всех в последний раз, потому что каким-то образом понимает, что больше все вместе, все семеро, они не соберутся. Беверли протягивает руки, через мгновение – Ричи и Бен, Майк и Эдди. Стэн режет их одну за другой, когда солнце начинает сползать за горизонт, и горячее ярко-красное свечение охлаждается до сумеречного бледно-розового. Козодой кричит вновь, и Билл видит первые завитки тумана над водой и чувствует, что стал частью всего – это удивительные ощущения, о которых он никому не скажет, как много лет спустя Беверли никому не скажет о том, что увидела отражения двух мертвых мужчин, которые мальчиками были ее друзьями.

Ветер шелестит листвой деревьев и кустов, заставляя их вздыхать, и Билл думает: «Это прекрасное место, и я его никогда не забуду. Тут прекрасно, и они прекрасны; каждый из них великолепен». Козодой кричит снова, сладко и протяжно, и на мгновение Биллу кажется, что он с козодоем – одно целое, словно и он может вот так спеть, а потом растаять в сумерках, словно и он может улететь, храбро воспарить в небо.

Он смотрит на Беверли, и она ему улыбается. Закрывает глаза и разводит руки в стороны. Билл берет ее левую руку, Бен – правую. Билл чувствует тепло ее крови, которая смешивается с его собственной. Остальные присоединяются, и они образуют круг, их руки теперь сцеплены в этом особо сокровенном единении.

Стэн смотрит на Билла: в этом взгляде и настойчивость, и страх.

– По-о-оклянитесь м-мне, что вы ве-е-ернетесь, – говорит Билл. – Поклянитесь мне, если О-О-Оно не у-уумерло, вы ве-е-ернетесь.

– Клянусь, – отвечает Бен.

– Клянусь. – Ричи.

– Да, я клянусь. – Бев.

– Клянусь в этом, – бормочет Майк Хэнлон.

– Да. Клянусь. – Эдди, тоненько и тихо.

– Я тоже клянусь, – шепчет Стэн, но его голос срывается, и он смотрит вниз, произнося эти слова.

– Я к-к-клянусь.

Это все; все. Но они стоят еще какое-то время, чувствуя силу, которую дает круг, замкнутая фигура, образованная ими. Свет разрисовывает их лица бледными выцветшими красками; солнце зашло и закат умирает. Они стоят вместе, в едином кругу, а темнота вползает в Пустошь, заполняя тропы, которые они протоптали этим летом, поляны, на которых они играли в салочки и в войну, потайные местечки на берегу, где сидели и обсуждали важные детские вопросы, или курили сигареты Беверли, или просто молчали, наблюдая, как проплывающие по небу облака отражались в воде. Глаз дня закрывается.

Наконец Бен опускает руки. Пытается что-то сказать, качает головой и уходит. Ричи следует за ним, потом Беверли и Майк, они идут вместе. Никаких разговоров. Они просто поднимаются по крутому склону на Канзас-стрит и уходят один за другим. И когда Билл думает об этом двадцать семь лет спустя, он осознает, что они действительно больше ни разу не собирались все вместе. Вчетвером – часто, иногда впятером, может, раз или два – вшестером. Всемером – больше никогда.

Он уходит последним. Долго стоит, положив руки на побеленный поручень, смотрит на Пустошь внизу, а над головой звезды засевают летнее небо. Стоит под синим и над черным и наблюдает, как Пустошь заполняется чернотой.

«Я никогда больше не захочу здесь играть», – внезапно думает он, и, что удивительно, мысль эта не наполняет его ужасом, не вызывает огорчения, наоборот, приносит невероятное ощущение свободы.

Билл стоит еще несколько мгновений, а потом отворачивается от Пустоши и идет домой, шагает по темному тротуару, сунув руки в карманы, время от времени поглядывая на дома Дерри, окна которых тепло светятся в ночи.