Поединок соперниц - Симона Вилар

И снова ночь и ветер хлестали в лицо, когда мы неслись через темные фэны, вновь сыпались искры с наших факелов. Дорога свернула в лес, стало совсем темно, и на полном ходу мы вылетели к месту, где с десяток волков грызлись над полурастерзанными трупами. Одно из тел оказалось женским — и я бросился к нему. Поднесли факел, и хотя лица было уже не узнать, по одежде я опознал Труду. Два других оказались неизвестными воинами, а последний — Саймоном. Силы небесные — что тут произошло?!

— Сэр, возьмите себя в руки, — успокаивал меня Пенда. — Ее нет среди мертвых. А значит, остается надежда.

Мы принялись за поиски — обшарили чащу, кустарники, ложбины, пока не услышали чей-то крик. Один из моих людей вышел на опушку леса и заметил зарево в той стороне, где стояла церковь Святого Дунстана.

Я плохо помню этот отрезок пути. Впереди светился огненный остов церкви, на фоне зарева отчетливо вырисовывался черный силуэт каменной колокольни. В багровом сумраке на миг мелькнули две человеческие фигуры — и тут же исчезли. Где-то в вышине раздался отчаянный вопль.

Дальнейшее походило на чудовищный кошмар. Мы увидели обеих почти сразу — Гиту в оконном проеме колокольни и Бэртраду с обнаженным мечом на настиле лесов в двух шагах от нее. Я мгновенно узнал графиню, несмотря на то, что она была в одежде наемника, и когда она взмахнула клинком, неистово закричал. Гита, совершенно беззащитная, стояла, прижавшись к краю оконной ниши с плащом в руках…

— Не смей, Бэртрада! Стой! — мои слова потонули в реве пламени.

Я помню все миг за мигом, каждую отдельную секунду. Отсвет пламени на лезвии меча Бэртрады, темный ком плаща, брошенный в нее Гитой. И их борьбу наверху. Помню, как отлетел меч, как изогнулось, ища равновесие, тело Бэртрады под накрывшей ее накидкой, как машут ее руки, как Гита пнула ее ногой. И Бэртрада, как черная ночная птица, взмыла в воздух и по крутой дуге канула в пламя пожара.

Но Гита уже сползала с края оконного проема, отчаянно пытаясь остановить это неотвратимое движение.

Много позже я заметил, что в эту ночь в моих волосах появились седые нити. Но в тот страшный миг я просто кинулся к подножию колокольни под окном. Мы все кинулись. Кричали, глядя, как Гита падает, цепляясь за перекладины лесов. Если бы ей не удалось немного задержаться, мы бы не успели. А так я поймал ее, мы поймали.

Что касается Бэртрады… Я не помню этого, но мои люди говорили, что из огня беспрестанно неслись ее страшные крики, и Пенда, не выдержав, намочил свой плащ в ближайшей заводи и бросился в самое пекло.

Он едва не погиб, но ухитрился все-таки вытащить графиню — вернее то, что от нее осталось. Однако в этом обугленном теле еще хватило сил для того, чтобы произнести несколько слов — и это были слова, полные неистовой злобы.

Но в этот момент меня не занимало ничего, что не касалось Гиты — у нее начались роды, и я метался в поисках повитухи, начисто позабыв о том, что в ордене, кроме всего прочего, меня обучили принимать роды.

Поистине я был в панике. Пенда понял это. Ударил меня по щеке. Бывший раб дал пощечину правителю Норфолка. Но я был только благодарен ему за это, я очнулся. Уже спокойнее припомнил все, чему учили в ордене, стал отдавать распоряжения. Двое моих воинов побежали греть воду, остальным я приказал снять плащи и устроил Гиту поудобнее.

Она кусала губы. Просила помочь и еще говорила, как она устала. Я успокаивал ее теми же словами, которые говорил, когда она рожала Милдрэд. Но тогда, хоть роды были и тяжелыми, рядом была умелая повитуха, и теперь я мучительно пытался припомнить все, что делала Труда, — да покоится она с миром.

И мы справились. Я принял своего сына — измученного, крохотного, но живого.

А Гита потеряла сознание, едва все окончилось. Но оказалось, ничего еще не окончилось. И теперь мне предстояло пресечь намерения Бигода, обезопасить себя и Гиту. А для этого требовалось предстать перед королем — отцом Бэртрады.

Вскоре меня вызвал глава руанской комтурии.

— Сколько еще требует этот негодяй? — я попытался предугадать то, что он намеревался сказать. Я знал, что алчность Бигода может перейти все границы, но ситуация была такова, что торговаться не приходилось.

Однако комтур странно взглянул на меня.

— Не о деньгах речь, брат. Я бы даже посоветовал вам прекратить потакать Бигоду. Ибо все в корне изменилось. Король вчера прибыл в свой охотничий замок Лион-ла-Форт… а сегодня пришла весть, что он при смерти.

Я молчал, обдумывая ситуацию.

Комтур продолжал. Не далее как вчера Генрих еще был бодр и полон сил, он охотился в лесах близ Руана, несмотря на дождь и ненастье. Его свита окончательно выдохлась, но никто не смел роптать, когда приходилось разбивать очередной палаточный лагерь среди чащи. Но вчера король повелел всем собраться в Лион-ла-Форт и пребывал в отличном расположении духа, довольный удачной охотой. За ужином ему подали любимое блюдо — вареных в вине миног, что было довольно опрометчиво, ибо пищеварение короля в последнее время тревожило лекарей и они прописали ему жесточайшую диету.

— Уже через час Генрих почувствовал себя плохо, — рассказывал комтур. — К утру пришлось призвать лекаря. Когда же у короля началось желудочное кровотечение, Роберт Глочестер, находившийся при отце, поспешил послать за епископом Хагоном, чтобы тот исповедовал и причастил его величество.

Итак, Генрих Боклерк умирал. Могучий государь, пришедший к власти вопреки закону, но показавший себя незаурядным правителем, покидал нас. Что теперь будет? Но в тот миг я меньше всего был склонен размышлять о том, какие перемены грядут и как решится вопрос с престолонаследием. Меня занимало, имеет ли смысл сообщать сейчас королю об обстоятельствах смерти моей жены? И как решится участь Гиты при его преемнике или преемнице? Как долго Гуго Бигод сможет продолжать шантажировать меня?

В любом случае следовало поспешить, и я отправился в Лион-ла-Форт, расположенный в двадцати милях от Руана.

Добираться туда пришлось под непрекращающимся дождем, дорога петляла среди могучих дубов и лощин, заросших папоротниками. Лион-ла-Форт оказался не замком, каким он мне представлялся, а обычным крепким деревянным домом, причем явно не приспособленным для того, чтобы принять всех съехавшихся сюда, когда стало известно, что король при смерти. В привратницкой, под навесами конюшен, да и вокруг разведенных на просторном дворе костров толпилось множество людей всех званий и сословий. Уже стемнело, когда я, бросив служке повод коня, шел по раскисшей от дождя земле, провожаемый множеством взглядов из-под намокших капюшонов. Кто-то проговорил: