Немой набат. 2018-2020 - Анатолий Самуилович Салуцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не волнуйтесь, до мая закон примут.
– Да ведь у избиркома даже нет функций проводить такие голосования.
– Ничего! Зато Эллочка-людоедочка, в избирательном смысле, конечно, уже заявила, что порог явки не нужен, а тех, кто наущает народ бойкотировать, надо наказывать. Радоваться пора, прямо на наших глазах сотворяется великий акт законотворческого… – Язвительный Дмитрий Ионович в свободном синем свитере, похоже, домашней вязки, запнулся, подбирая нужное слово, и тут же со всех сторон со смехом посыпалось:
– Произвола…
– Эпохальная мистификация…
– Хрущёвский волюнтаризм ей в подмётки не годится.
– Она ещё сказала, что можно онлайн голосовать. И на вокзалах, в аэропортах. Везде избирательные урны поставят. По ходу, на коленках закон лепят.
– Это цветочки! По её словам, поправки – это политическое завещание Путина. Вот ягодки! Она что, хоронить его собралась?
Язык до щиколотки…
– А комплексный обед с винегретом в нагрузку? Проголосовать, что в столовую сходить. Неужели классику не читала – про Конституцию или севрюжину с хреном?
– А Валентин Гафт, слышали, что сказал? – громко произнёс сидевший за овальным столом, словно в президиуме, почти лысый седобровый мужчина. Власыч для себя окрестил его «скоблёной мордой». – Что большинство наших элитариев зарабатывают в России, а деньги-то за рубежом тратят. Предателями их назвал.
Дмитрий Ионыч пожал плечами, ответил:
– Я где-то читал, что Козырев… Помните мидовского министра, который умолял американцев разобъяснить неразумным русским цели российской политики? Он в Майами сейчас бытует, иногда в СМИ квакает. Так вот, он вроде бы племянник Гафта. Может, фейк. Сейчас правду от вымысла не отличишь.
– Погодите, друзья, – начал Синицын, и все утихли. – Законное будет голосование или же волюнтаристское, в этом, как учит наша история, потомки разбираться будут. А сейчас что? Что с русскими поправками?
Общий тяжёлый вздох прошелестел по гостиной, откликнувшись тягостным молчанием. Наконец Раиса Максимовна неуверенно ответила:
– На сегодняшний день, насколько я понимаю, по части русских поправок удаётся добиться формулировки: русский язык как язык государствообразующего народа. Всяко лучше, чем ничего.
– В Конституции РСФСР русский народ был назван по имени. Но в 1990-м демократы изъяли эту запись. Надеюсь, помните ту вакханалию демократических свобод! – Это басом сказал солидный мужчина в возрасте со взглядом и осанкой патриция, тоже восседавший за столом.
– Зато председательшу ЦИК теперь называют «настоящим демократом», – подбросил Дмитрий Ионыч, не унимавшийся по поводу Памфиловой.
– Да-а, с гласностью теперь у нас хорошо. Со слышимостью затруднения, – вздохнул худощавый в очках, которого называли Валентином Игоревичем.
Наступило молчание.
– Рекламная пауза, – прозвучал чей-то комментарий.
И вдруг в тишине, неожиданно для Донцова, предпочитавшего отмалчиваться в незнакомой компании, молчание прервала сидевшая рядом с ним на двойном диванчике Вера. Отчётливо, с выражением она декламировала:
– Стало мало русского в России. Почему спокойны? До поры! – Через короткий вздох пояснила: – Николай Зиновьев.
Все негромко, но дружно захлопали. И Виктор понял, что Вера очень органично вошла в круг этих людей, искренне озабоченных грядущими судьбами России. Её сло́ва здесь ждут, его ценят. Отсюда – смелость, спокойствие.
И словно подтверждая его мысли, Раиса Максимовна огорчилась:
– Очень жаль, Верочка, что завтра вы нас покидаете. Вас будет нам не хватать. И как редкой умницы и как обаятельной женщины.
Надеюсь, судьба ещё сведёт.
Тут не выдержал Донцов:
– И очень скоро. На юбилее Ивана Максимовича.
– Да-да-да, конечно же там встретимся, – обрадованно закивал Филипп.
Эта перекличка «не по программе» невольно подвела итог одной теме и открыла новую.
– Я считаю, что Москва слишком много на себя берёт, в буквальном смысле, – начал Валентин Игоревич, вместе с напарником, видимо, выступавший в роли забойщика, возмутителя спокойствия. – Вчера Собянин хвастал каким-то сумасшедшим лучшим в мире парком развлечений под крышей «Остров мечты». В Зарядье соорудили гигантский чудо-орган́… Столица – уже и не Россия вовсе, другая страна. Как этого в Кремле не поймут? У нас-то от московских чудес-красот, да при здешней бедности, – изжога. Они перед всем миром на сцене пляшут, а мы в зрительном зале на приставном стульчике ютимся. Может, и не бракованные, но уж точно второй сорт.
– Да писали же, что этот «Остров мечты» – очередная коммерческая штучка, под завязку набитая бутиками, – поддакнул из-за стола басистый патриций. – А билетик туда, знаете, скоко стоит? От двух до семи тысяч! Семейный – десять тыщ. Ежели хотите на аттракционы без очереди, вдвойне платите. Такое даже упромыслить невозможно. Боже-боже, что творится! Не-ет, жирует столица, жирует. Не за наш ли счёт?
– Возрастает год от года мощь советского народа, – вкинул усач, затаившийся в углу.
Грузный мужчина в очках, плотно втиснувшийся в кожаное кресло, с гримасой огорчения сказал:
– Беда в том, что непомерный бесконтрольный рост Москвы стал символом, я бы сказал, деградации российских пространств. Раньше деревни умирали молча, а теперь и малые города закрываются. А Собянин и главная банкирша из своих интересов ратуют за разрастание миллионников – для него это удобнее, а для неё эффективнее. Что с Россией будет, – не их вопрос.
– А если вернуться к Конституции, – это уже Дмитрий
Ионыч, – наверняка Путин не рассчитывал на эпидемию низовых поправок, особенно по части традиционных ценностей, вокруг которых битва идёт. Не знаю, как в Москве, – посмотрел на Донцова, – но у нас в основном за русские поправки переживают. Это как бы иммунный ответ народа. А времени в обрез, Кремль-то конституционный блицкриг задумал. Но что бы ни говорили о демографии, как бы её политическими изысками ни исправляли, факт остаётся фактом: с 1990-го года геополитическое русское ядро в срединной России убыло – шутка ли! – на семнадцать миллионов человек.
– За такие речи французик из Бордо вас не одобрит. – Это опять усач.
– Вы о ком?
– Не беспокойтесь, это не «вечерний Ургант». Тот, у которого программа попозже.
Седобровый, за столом, «в президиуме», веско сказал:
– Внутренний блок Кремля ошибочку допустил. Надо бы локализовать обсуждение президентскими поправками, социальными и властными. А другие – учесть, отложить дебаты на осень, без спешки-горячки. Считаю, это грубый просчёт Кириенки, он Президента по сути подставил. Салом во время поста народ перекормил.
– Это почему же подставил?
– Да потому, что непринятие русских поправок многие воспримут как сознательный отказ от учёта интересов русского народа. Шопенгауэра перечитайте, Освальда, даже он пишет о «всемирно-историческом факте русскости».
– Ну, отчасти вроде готовы принять, я об этом говорила, – напомнила Раиса Максимовна.
– Вопрос сложный, кого-то это устроит, кого-то – нет. Но я о другом, – нажимал лысый-седобровый, – о грубом просчёте Кириенки, который не учёл всплеск народной активности после долгожданной отставки Медведева. Админ-механизмы для блокировки любой нежелательной поправки создал и счёл, что этого достаточно. А о том, чем обернётся