Иллюстрированная история религий - Шантепи Сосей

Тор, Один, Фрейр и Локи

В качестве второго главного признака древнегерманской религии мы укажем на общее выдающееся значение мантического и магического элементов. Уже согласно Тациту, истолкование общественных знамений составляет главную функцию жрецов, и женщины-прорицательницы, подобные деве Веледе у Бруктеров, играют важную роль. Существовали, следовательно, как мантика знамений, auspicia sortesque, так и внутреннее познавание, присущее духу прорицателя. То же самое относится и к позднейшим временам.

Знамения были различны: ржание лошадей (у Тацита), птицы, жертвенные котлы (уже у Страбона), жребий; мантические идеи лежат также в основании ордалий (божьих судов) разного рода; но самое главное – это мантические и магические руны. Рядом с этим в северной литературе широко распространены сновидения и открывает тайны пророчица Вала.

Не менее было распространено волшебство; об этом свидетельствуют и литература, и народные суеверия. Даже боги в Эдде являются великими волшебниками. Как глубоко вкоренилась практика волшебства, мы видим, например, из сказания о Торвальде, в котором сам христианский епископ изобличает язычника, посредством обливания горячей водой лишив волшебной силы камень (или идола), в котором обитал мантический дух. Куда бы мы ни оглянулись в германском мире, всюду мы натыкаемся на волшебство. Гримм собрал богатые данные о суеверии, о травах и камнях, заговорах и сагах. Многое из символических обычаев культа деревьев и жатвы, собранных Маннгардтом, многое из того, что еще и теперь живет среди сельского населения, как запасной огонь и тому подобное, основывается в конце концов на магических представлениях.

Туснельда в триумфальном шествии Герметика (по К. Пилоти)

По отношению к культу мы могли, по крайней мере, установить несколько главных положений, относящихся к предмету в его целом; в отношении благочестия и нравственности и это невозможно. Каким образом мы могли бы познакомиться с внутренней жизнью народов, которые не говорят непосредственно с нами через литературу? Ступень моральной рефлексии не была еще достигнута германским язычеством. Следов сердечного отношения к богам почти не встречается. Важнейшие черты и мотивы, резко выраженные у Тацита, это – глубокое благоговение перед божественным, нравственная чистота, главным образом в отношении почтения к женщине, святость гостеприимства; впрочем, в противоположность этому, в качестве опасной язвы, страсть к пьянству. В Эдде Гавамал настойчиво подтверждает некоторые изречения, касающиеся опытной мудрости и предусмотрительной осторожности в отношениях с людьми, причем опять на первый план выступает отношение к гостю. Саги и мифы в эпосе и песнях прославляют мужество, рассудительность и даже хитрость; а наиболее желательными благами являются в них победа, слава, богатство. В особом положении находится правдивость; требование ее то настойчиво подчеркивается, то, в случае умной хитрости и даже коварства, остается в пренебрежении. Если в начале Средних веков в Германии главной добродетелью мужчины считается верность, а главной добродетелью князя – кротость и щедрость, то в этом мы находим смешение языческих идеалов с настроением, образовавшимся в первые века христианства. Главной чертой в эпосе, с которой мы встречаемся также и в период викингов, является сильно фаталистическое настроение: повсюду, как в Гелианде, так и в англосаксонской литературе, играет роль сила рока; главная мысль и в эпосе, и в сагах состоит в том, что никто не может убежать от своей судьбы.

Как ни много положено труда на то, чтобы произвести германских богов из душ или демонов, тем не менее нельзя отрицать, что наши древнейшие сведения представляют нам крупные фигуры богов. Тацит знает их несколько с римской интерпретацией (Меркурий, Геркулес, Марс) или под туземными именами (братья Апьцис, Нерфус). Естественно, что древним германцам известны были также души и духи природы, но религиозное почитание преимущественно было обращено на главных богов.

Германские боги были, без сомнения, богами природы. Таковы были уже три видимых бога, приписанные германцам Цезарем: Sol, Vulkanus, Luna; но довольно замечательно, что мы едва ли можем или даже совсем не можем отождествить их с известными нам германскими божествами. Между последними мы встречаем божества ветра, грома, неба, огня и земли. В многочисленных, часто отрывочных, часто также сильно искаженных, мифах, в эпосе и северной литературе присутствие главных формул натуральной мифологии несомненно; здесь мы встречаем солнце, времена года, смерть природы, небо и землю. Характерно, что в северогерманских мифах – как в эпосе Беовульфа и Гильды-Гудруны, так и в Эдде – играет роль жизнь моря.

Следовательно, в основе огромного большинства германских богов лежит жизнь природы; тем не менее не следует считать их преимущественно природными сущностями, и их природное значение даже далеко не всегда бывает ясно. Германцы видели в своих богах прежде всего богов племени или народа. Три главных племени: ингевоны, герминоны и истевоны – имели своих племенных героев-эпонимов (Тацит, Germ., 2), в которых предполагают или главных богов Фрейра, Тиваца, Вотана, или одного Тиваца в трех видах. Гермундуры почитали Марса, хатты – Меркурия (Ann., 13, 54); культ Изиды находили у части швабов (Germ., 9); у семнонов был кровавый культ "regnatoris omnium dei", всеобщего властителя (Germ., 39), у нагарвалов почитались двое юношей – Кастор и Поллукс (Germ., 43), между тем как семь родственных племен ежегодно устанавливали священный мир во имя Нерфуса (Germ., 40). То, что мы находим в этих древнейших источниках, вполне подтверждается; впрочем, это значит не то, что в каждом племени почитался исключительно один бог, но что каждое племя или народ имели своего главного бога: так, швабы назывались циувари (слуги Цио), фризы служили Форсету, святилище которого находилось на Гельголанде, как охранителю права в их народе. Во многих случаях эти боги суть в то же время и предки княжеских родов. С распространением отдельных богов в германском мире мы знакомимся главным образом из названий мест и имен лиц. Так, мы знаем, что Тор был главным богом Норвегии, Фрейр – Швеции. К этому географическому или, лучше сказать, этнографическому распределению богов, всего вероятнее, относится также столь много обсуждавшаяся противоположность между азами и валами в северной мифологии. Ваны – Ниорд (родственный Нерфусу), Фрейр, Фрея – суть боги ингевонских племен и через последних перешли к шведам. Впрочем, все эти отношения выяснены не вполне; трудно объяснить, почему в англосаксонских генеалогиях Фрея так сильно заслоняется Вотаном.

Некоторые стремятся определить противоположность этих групп богов как культурно-историческую и этическую; при этом ваны рассматриваются как кроткие боги плодородия, богатства, мира в противоположность более суровым азам. Но в действительности такой противоположности не замечается. Хотя Фрейр и представляет бога, почитаемого фаллическими символами и процессиями, но в Упсале он стоит рядом с Одином и Тором. Вообще, об этическом характере германских богов мало можно сказать. Они имеют, конечно, некоторые этические функции, охраняя право в народном собрании, но их образы не заключают в себе никакого этического содержания. Северная искусственная поэзия впервые ввела мысли о нравственной вине, о мировом порядке и о полном его обновлении. В общем, личная форма германских богов мало сложилась; даже поэзия Эдд изобразила сколько-нибудь типически лишь немногие фигуры. Таковы Один – мудрый, знакомый с волшебством; Тор – храбрый боец против великанов; Локи – хитрый пройдоха, постепенно вполне превратившийся в дьявола; Бальдер – кроткий любимец богов, охарактеризованный скорее пассивно, тем, что он есть, а не тем, что он делает.

Переходя к образам отдельных богов, мы намерены коснуться лишь главных пунктов; в этой области до сих пор больше проблематичного, чем разрешенного. Немецкий Вотан (Вуотан), которого Тацит, вероятно применяясь к главному галльскому богу, называет Меркурием, принадлежит особенно истевонам, позднее франкам. В Южной Германии он почти не встречается, но в англосаксонских родословных именах он фигурирует на первом плане, так же как и в племенном сказании лонгобардов. На севере мы уже встретили его в упсальской триаде, хотя там Один первоначально и не был туземным богом. Вывести из одного центрального значения все атрибуты и функции этого бога и мифы о нем нет возможности. Уже его имя указывает на него как на бога ветров; с другой стороны, многое свидетельствует о его значении как бога умерших: впрочем, эти две стороны не исключают одна другую, так как и "дикая охота", и "свирепое войско" представляют толпу умерших, неистовствующую в воздухе. То обстоятельство, что верховным богом сделался бог ветра, представляет трудность, которую едва ли можно обойти, понимая вместе с Мопсом первоначальное прилагательное Wodanaz как атрибут бога неба, чему, однако, нет доказательств. С другой стороны, нужно заметить, что если дать центральное место значению Вотана как бога умерших, то с этим не согласуется большинство мифов о нем. Отношения Вотана к плодородию и жатве нельзя вывести из его значения как бога умерших; а его положения в качестве предка княжеских родов нельзя вывести из его значения как бога ветров. В лонгобардском сказании он прямо определяется как бог неба. Следовательно, как обыкновенно часто бывает с главными богами, к первоначальному значению Вотана привилось нечто такое, благодаря чему это значение может быть распознано только с трудом. Позднейшая его форма в Эдде ни в каком случае не может служить для определения его первоначального значения и не является прямым развитием его первоначальных черт. Многие мифы в Эдде, главным образом миф о висении его на дереве ветров, малопонятны. Вообще, здесь Один является рассудительным и мудрым волшебником, странствующим в разных видах, знатоком рун, богом скальдов, господином войны, принимающим храбрецов в Валгаллу. Самыми поздними формами должны быть форма высшего бога неба, всеобщего отца, управляющего ходом дел в мире, и евгемеристическая форма Одина, короля Асгарда, пришедшего в Норвегию из Азии.