Гроза над Миром - Венедикт Ли

По четным дням им разрешалось выходить во внутренний двор, куда смотрело окно их камеры, наружные стены тюрьмы были слепыми. Аркато, в любую погоду, не упускала случая «выгулять» Нину, в надежде улучшить ее состояние. С каждым днем надежда таяла.

Нина слабо пошевелилась, вытянула затекшую ногу. Аркато, искоса наблюдала за Ниной. Как разбить стену, отрезавшую Нину от реальности? Как не дать утонуть в недрах собственного, полуразрушенного «я»? Что случилось в подземелье Хозяйки, когда Нина была ее пленницей, что так сильно потрясло Нину, что она сломалась? Аркато невольно подстроила свое дыхание под сбивчивое дыхание Нины, повторила ее очередное вялое движение. Постепенно вообразила, что она, Аркато — лишь зеркальное отражение своей несчастной спутницы. Час спустя Аркато заметила, что Нина начинала реагировать на ее присутствие. Сосредоточенная на самой себе, она и Аркато отождествила с собой.

— НАДО ПЕРЕВЕРНУТЬ!! — тонкий палец Аркато уперся в плечо Нины.

Нина сильно вздрогнула.

— Господи! Зачем же так орать?! — она ошеломленно озиралась, — Чего тычешь в меня?

Аркато радостно рассмеялась.

— Разговорилась, молчунья! Замучилась я с тобой…

Нина понурилась и примолкла так надолго, что Аркато испугалась снова. Но Нина не стала больше уходить в себя.

— …Охота со мной валандаться. Нет бы задавить гадину…

— Ох-хо, какие мрачные мы сегодня. Не иначе, как день самобичевания. Давай вместе в грехах каяться. Два сапожка — пара, не зря дороги наши, вечных соперниц, здесь и сошлись…

— Выходит, ты, правда, узнала ее во мне?.. Где же ахи да охи о переселении душ?.. Ломанье рук и закатывание глаз?.. Идиотские вопросы типа: а помнишь подруга, гулянки ты наши?.. Откуда философское спокойствие? На деле — ты не веришь.

— Как поверю, так меня кондратий хватит, — пробормотала Аркато, — Слава Богу, в маразм пока не впала, соображаю, что к чему. Но память выкидывает странные фокусы: в случайном прохожем вдруг узнаешь своего любовника пятидесятилетней давности, а в капризуле и вертихвостке…

— Фенотипов людских не так много, чтобы не случалось повторений, — заметила Нина и толика прежней самоуверенности проявилась в ней. Но тень печали и смутной тревоги пряталась за сдвинутыми вместе бровями, — Я ему — кость в горле, думаешь?

— Да… Себе на горе родилась ты похожей на молодую Хозяйку. А твой артистизм усугубил положение. Как только он пережил это позорище…

Аркато забеспокоилась, что слишком близко затронула опасную тему. Нина тогда не сумела довести блистательную шутку до конца — в момент кульминации с ней случился нервный приступ. Не стоит напоминать ей о недуге.

— …Старушку так-таки не нашли. Ни живой, ни мертвой. Седьмой этаж убежища выгорел полностью, погиб архив Хозяйки. Термитная бомба, кажется… Я слыхала, он волосы на себе рвал — столько тайн в пепел ушло. Обдурила его напоследок. Как тебе она?..

Последние слова Аркато произнесла самым небрежным тоном, как бы вовсе не интересуясь мнением Нины о настоящей Хозяйке.

— Я… У нас с ней сложилось некое согласие, — призналась Нина.

— Родственные души, скажи тоже. Она могла запросто тебя… ликвидировать.

— Но предпочла уйти сама… — прошептала Нина.

— Так она умерла?! Тебе жаль ее…

— Да. Дважды да. Представить не сможешь, кого я потеряла.

— А ты представить не сможешь, кого потеряла я. Страшней неразделенной любви, мука неразделенной ненависти. Я столько лет берегла камень за пазухой. Смеясь про себя ее слепоте.

— Ты разгадала его тайну случайно…

Аркато понизила голос, словно кто мог их подслушать.

— …Он уже спал, закинув левую руку за голову, я боялась ворочаться, чтобы не потревожить его, тихонько любовалась им. Мне показалось, что грежу! Потом уснула, обнимая его. Наутро… несколько с виду невинных вопросов, полунамеков… Он ушел от ответа, и тем укрепил меня в моем убеждении. Если б не понял, что имею в виду, то переспросил бы прямо!.. Но… меня… настоящую, так никогда и не вспомнил.

В воздухе повис жесткий голос из невидимого динамика:

— Вернуться в камеру!

— Надышаться не дадут, садюги, — сплюнула Аркато, — Пошли, подруга дней моих суровых, не будем их злить, — она взяла ее за руку.

«Аркато, Антония. 999». «Вандерхузе, Нина. 666»

Вечером Нине опять стало худо. Легла ничком на койку, вцепилась зубами в угол подушки. Аркато села рядом, осторожно массируя Нине затылок. Свет в камере померк, и в темноте Аркато услышала, как Нина тихонько заскулила, ее тело сотряслось от беззвучного плача. Сказала ей:

— Ничего — слезки очищают организм от шлаков… Ты сильная — вот твоя беда. Копишь все в себе. А она была похлипче…

Нина перевернулась на спину.

— Говори. Говори со мной дальше. Я много знаю, но никогда не слышала, что Хозяйка — плакса.

— Заинтересовалась — оживаешь, — Аркато нашла в темноте горячую ладошку Нины, та слабо ответила на пожатие.

— Я, наверное, одна из последних, кто видел начало Пути. И начался он совсем не там и не так, как написано в хрониках. Не с триумфального захвата Норденка и Ганы. Он начался на улицах Вагнока, по которым вели перепуганную девчонку. Все случилось на моих глазах… На погребальную повозку положили ее труп.

— Клиническая смерть… — отозвалась Нина, — Пара минут — и человека не вернуть.

— Чертов Гаяр. Кое-кто умер, увидав ее снова живой. У меня — чуть сердце не лопнуло. А она переменилась. Стала жесткой, быстрой в решениях. Мы опомниться не успели, как она всех взнуздала. Но, зря талдычут, будто Хозяйка могла околдовать человека — такое может делать с мужиками каждая женщина, если она не окончательная дура и уродина. Про меня говорили: «некрасива, но чертовски мила». Я могла побить Хозяйку на ее собственном поле. Не судьба. Жизнь у меня сплошные упущенные шансы…

…Один раз я увидала ее зареванную, она хваталась за голову руками с выражением: когда же все кончится, сколько же мучиться? Я подумала: она не походит для этой работы! Для нее она слишком мягкосердечная и легкомысленная. И ей пришлось придумать себя — другую.

— Я не догоняю…

— Чего не поймешь, Нинок? Как она смогла натуру свою раздвоить?

— Нет, не это. Тебя не понимаю. Как, по правде, ты к ней относилась?

— Одну жалела, вторую возненавидела. Ее никогда не интересовали мои чувства, во мне она разобраться не пожелала. Я тебе еще не рассказала, что она потом со мной сделала.

— Не надо! Скажи: меня — жалеешь ты или ненавидишь, Тонка?

— Откуда ты знаешь, как меня звали? — медленно спросила Аркато. Ночь шла к концу, уже различался квадрат окна наверху, перечеркнутый, как знаком умножения, крестом решетки.