Держи меня крепче - Рида Сукре

Дурак, кто же так делает, если собирается убивать? Теперь горела не только рука, но и само лицо, обдаваемое его горячим дыханием. А растечься готова была не только ладошка — всё тело разом.

Сердце, кажется, уже совсем сошло с ума, и обратилось в клетку для бедной отважной птахи колибри, которая пыталась выклевать сквозь решётку изнутри грудной клетки спасительное «SOS», но уже немного по другим причинам.

Моя вторая рука впилась в обивку, жаль у меня нет длинных наращенных ногтей, которыми я бы эту обивку проткнула, испортив момент ужасающим скрежетом. Но я лишь сильнее сжала правую ладонь, и наши носы почти соприкоснулись, и всё внутри захлестнуло волной горячего шоколада с корицей — настолько стало хорошо, как никогда раньше не было!

Я не знаю, что конкретно послужило для этого фактором: может вода, продолжающая медленно стекать по его лицу, капая с волос и попадая на мою грудь, обтянутую футболкой, потому что он немного нависал надо мной, а может моя расшалившаяся фантазия, я не знаю ответа. Знаю лишь, что это был накал страстей, и я, словно ощутив на себе стокгольмский синдром, желала продолжения банкета.

В этот момент меж наших лиц воткнулась камера, и радостный детский вопль оповестил:

— О! Поцелуйчики!

Так братишка ещё никогда не тупил — сунуть камеру прямо в лицо, будто она невидимая. Обычно он это делал аккуратно и незаметно, оставаясь за кадром и не влезая с дурацкими комментариями.

От его бесцеремонного крика мы, словно ошпаренные или ударенные молнией, тут же отпрянули друг от друга, поумерив пыл.

Если Артём сделал это аккуратно, точным движением переместив корпус на своё место, словно отработанное действие, как будто его каждый день так с девушками застукивают, то я поддержала свой негласный статус «коровы на льду», «коровы на паркете», «коровы на асфальте», в общем, во всех известных местах, а в данном случае «коровы на сидении машины» и стукнулась затылком о стекло, оно мне показалось бронированным.

— Ой! — пискнула я, мгновенно забыв о всяких страстях, и принялась тереть покалеченный затылок, который не спасло даже наличие волос.

Артём же вцепился в руль, чтобы занять свои руки, и посмотрел на меня уже спокойно, даже сочувственно добавил:

— Что, головка «бо-бо»?

От звука его хрипловатого голоса, который не потерял былого напряжения, в голове сразу же возникла последняя картина, потому что стало ясно, что его спокойствие — вещь напускная, а сердцем он всё ещё хочет убить меня, что вызывало сомнения, особенно после вопля Сеньки. Мне оставалось только потрясти знаменем с развесёлым воплем: «Йе-е! Меня сегодня убивать не будут!» и свалить по-тихому, пока он не передумал. Но на «убить» смахивало мало, а вот на то, отчего моё лицо сейчас покраснело, очень даже.

Мои руки прижались к груди в замок. Возможно, потому что на футболку натекло достаточно воды, чтобы теперь, без источника прямого тепла (то есть жара), мне стало прохладно. А возможно и потому что меня посетили фривольные мыслишки, заставляющие сердце вновь биться, а колибри в сердце — клеваться.

Заметив моё движение, Шер включил печку. Спасибо, обходительный ты мой.

Потом посмотрел на меня, закатил глаза, посчитал мысленно до десяти, его лицо заметно расслабилось, и голос тоже пришёл в норму, позволив Шеридану вернуться к своему обычному режиму:

— Эй, я с тобой на твоём же языке общаюсь, а ты молчишь.

— Вы мне всю съёмку запороли, — печально пролопотал Сенька, не теряя надежды продолжающий тыкать видеокамерой из самых неожиданных мест в нашу парочку и давая мне возможность отмолчаться, иначе, если бы мне пришлось говорить сейчас, со своим срывающимся голоском я бы сдала себя с головой.

— Я тебя сейчас вообще из тачки выселю! — рявкнул на него супер-мега-недовольный Артём.

Сеня состроил жалобный взгляд и теперь смотрел на него, пытаясь пробиться сквозь толстую броню недовольства:

— Но мне же очень надо с вами…

На взъерошенного пацанёнка Шер глянул лишь мельком и дал по газам.

От того, что моя и без того пришибленная голова не стукнулась о приборную панель, меня спасало лишь то, что я была предусмотрительно пристёгнута, а вот пренебрёгшего правилами безопасности Сеньку мотало сзади как единственную шпротину в огромной бочке с маслом. Я сделала ему замечание и посоветовала соблюдать правила безопасности.

Уж не знаю, зачем ему «надо с нами», но меня вдруг накрыло отчётливое понимание того, что это братишка не «тупил», встревая в тот момент между нами, дабы избежать неприятных последствий, а поступил продуманно. Возможно, он просто переживает за свою неразумную сестру или же не готов снимать сцены подобного характера с рейтингом «18 плюс», причины я не знаю, но знаю точно, что он не упустил бы нужного кадра ни за что в жизни. И этот его поступок теперь вызывал во мне даже некоторое уважение, ведь подставиться под гнев безрассудного взрывного быка, сидящего на водительском сидении, — это сильно. Стоило братика поблагодарить.

Он меня действительно спас. Не знаю, как мы потом с Шером смогли бы продолжать наши отношения, ведь я ничего не значу для него. Даже если он станет для меня кем-то немаловажным в душе и будет занимать особое место в сердце, хотя это он уже сделал и занял в нём свою пока небольшую нишу (колибри подтвердит), я для него вряд ли стану кем-то важным. Я не буду той, ради которой он смог бы переплыть Ла-Манш и подняться на Эверест без страховки. Не потому что мы разные или потому что я недостойна его и мне до него, как пешком до нью-йоркского Чайна-тауна, нет, не поэтому! Факт в том, что ему нужна рядом другая девушка, которую он бы уважал, которая не стеснялась бы ему перечить. Сильная личность, как Леся или Соня, не размазня. А у меня опускаются руки от его силы, направленной против меня.

Он противостоит мне всей своей мощью, и как бы не хотела я его спасти, чувствую, это будет тем ещё квестом. В его сердце не всё спокойно и ему нужна помощь, чтобы искоренить жестокость и стать добрее к людям, и я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь ему в этом, возможно смогу стать другом, или же не смогу. Это не важно. Главное, я постараюсь помочь, а что там дальше, я не знаю.

Знаю лишь, что наши дороги разойдутся.

Если я дам слабину и поддамся на его жалкие уловки развести меня на ночь,