В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945 - Вальтер Варлимонт

Тем не менее нам должно быть ясно, что хотя длительная и упорная оборона может истощить врага, за ней во всех случаях должно следовать успешное наступление. Поэтому с первых дней войны я старался действовать наступательно когда только это было возможно, вести маневренную войну и не позволять ставить себя в такое же положение, как во времена Первой мировой войны. Если такое все-таки произошло, то это результат, прежде всего, отступничества наших союзников, которое, естественно, сказалось на ходе боевых действий. Войнам, однако, приходит конец, когда та или другая сторона осознает, что эту войну как таковую уже невозможно выиграть. Потому самая важная наша задача – заставить противника осознать это. Быстрее всего он осознает это, когда его вооруженные силы будут уничтожены, а его территория оккупирована. Если нам самим навязали оборону, то наша прямая задача – время от времени с помощью жестких наступательных действий снова давать понять врагу, что он все равно не выиграл войну и что мы, не дрогнув, будем продолжать ее. Психологическое воздействие на противника должно увеличиться за счет того, что мы не упускаем возможности доказать ему: что бы он ни делал, он никогда не может рассчитывать на нашу капитуляцию. Никогда, никогда. Это главное. Малейший признак согласия на капитуляцию означает, что у противника опять возрастут надежды на окончательную победу, что его народ, потерявший всякую надежду, возродит эту надежду вновь и снова будет готов мириться со всеми горестями и лишениями. Опасно публиковать пораженческие меморандумы или обнародовать официальные документы, как это было сделано в 1917 году, известные противнику за годы до того и которыми старались поддержать дух народа обещанием чуда, которое мгновенно изменит ситуацию. Надо заставить противника осознать, что ни при каких обстоятельствах ему не добиться успеха. Как только он придет к пониманию этого – с позиции нации, вооруженных сил и, наконец, в результате жестоких поражений, которые он терпит, – тогда однажды у него сдадут нервы. Произойдет то, что произошло с Фридрихом Великим на седьмом году его войны и что можно считать его величайшей победой. Люди могут сказать: да, но тогда была другая ситуация. Она не была другой, господа. В то время все его генералы, включая собственного брата, практически потеряли веру в успех. Из Берлина явились его премьер-министр и депутации министров и просили положить конец войне, поскольку ее уже не выиграть. Стойкость одного человека сделала возможным выдержать эту битву, и чудо пришло – ситуация в конце концов переменилась. Контраргумент в том смысле, что этого бы никогда не произошло, если бы в России не сменился монарх, абсолютно неуместен. Ибо, если бы он капитулировал на пятом году войны, то смена монарха на седьмом году – другими словами, два годя спустя – ничего бы не изменила. Надо выждать момент.

Необходимо также учитывать следующее, господа. На протяжении всей истории никогда не было коалиции столь разнородных партнеров и с такими разными целями, как коалиция наших противников. Государства, которые являются сейчас нашими врагами, – это величайшие противоположности из всех существующих на земле: ультракапиталистические государства – с одной стороны и ультрамарксистские государства – с другой; с одной стороны – умирающая империя, Британия, с другой – колония, Соединенные Штаты, готовые заявить свои права на наследство. Это государства, цели которых расходятся ежедневно. И каждый, кто, если можно употребить такое выражение, сидит как паук в своей паутине и наблюдает за ходом событий, может заметить, что с каждым часом эти различия нарастают. Если мы сейчас нанесем им пару сокрушительных ударов, этот искусственно созданный общий фронт может с сильным треском развалиться в любой момент. Каждый из партнеров этой коалиции вступил в нее с надеждой достичь таким путем собственных политических целей… либо выманить что-то у других, либо что-то извлечь из нее. Цель Соединенных Штатов – стать наследниками Англии, цель России – захватить Балканы, захватить Дуврский пролив, захватить персидскую нефть, захватить Иран, захватить Персидский залив; цель Англии – сохранить свое положение, укрепить свои позиции в Средиземном море. Другими словами, в один прекрасный день – это может случиться в любой момент, поскольку, с другой стороны, историю творят всего лишь простые смертные – эта коалиция может распасться, но при условии, что ни при каких обстоятельствах это сражение не станет причиной даже минутной слабости в Германии.

У нас, разумеется, были свои слабые места с начала этой войны, наша слабость состояла в наших союзниках. Главной причиной нашей слабости было то, что у нас не было в качестве союзников сильных государств, только слабые. Но все равно какое-то время они выполняли свой долг по отношению к нам. Мы не должны жаловаться и не должны сетовать по этому поводу. Мы должны просто с благодарностью признать, что хотя бы какое-то время эти государства реализовывали свое предназначение. Несколько лет мы имели возможность вести войну далеко от границ рейха. Даже сейчас нас лишь местами заставили отступить к нашим границам. Во многих районах мы по-прежнему находимся далеко от прежних границ рейха. В любом случае, как и прежде, мы и сейчас продолжаем вести войну, находясь в таком положении, которое дает нам уйму возможностей не уступить и пройти ее до конца, особенно если сможем ликвидировать угрозу здесь, на западе.

Господа, я пошел на жертвы на других фронтах – жертвы, которых, вероятно, можно было избежать, – для того, чтобы мы снова могли пойти в наступление. Когда я сейчас говорю о наступлении, солдаты, переживающие фронтовые невзгоды, особенно те, которые страдают от абсолютного превосходства противника в воздухе, может быть, терзают себя вопросом: «Как можно такое подумать? Ничего подобного не было в 1939-м и 1940-м. Тогда практически каждый был уверен, что войну можно выиграть наступлением на западе». Наоборот, господа! Я не писал меморандумы, чтобы стучаться в открытые двери. Я писал меморандумы, чтобы взломать закрытые двери. Мне не пришлось созывать бесчисленное множество совещаний, для того чтобы высказать мою убежденность в том, что на западе мы должны действовать наступательно…

Официальная точка зрения была такова, что мы должны вести оборонительную войну, и с ней мне приходилось бороться в те годы. Народ согласился с тем, что мы должны были действовать наступательно в Польше. Но нападать на Францию и Англию – это народ считал большой глупостью, преступлением, утопией, безнадежной затеей. Ход событий доказал противоположное. Сегодня мы даже не можем представить себе, где бы мы оказались, если бы не наказали тогда Францию. Можно было бы возразить, что есть большая разница между 1940 годом и нынешней ситуацией: тогда армия противника не имела боевого опыта, а сейчас мы имеем дело с противником, который, как мы поняли, умеет воевать. Это правда, господа. Но что касается соотношения сил, то разница невелика, не считая люфтваффе – это, конечно, самый важный фактор, о котором я еще скажу. Насчет соотношения сил: в 1940 году мы пошли в наступление на запад силами примерно 100 дивизий, скажем, 110, и из них в наступательных действиях было задействовано около 86. Они не были все первоклассными дивизиями, часть из них представляли собой импровизированные соединения, сформированные всего лишь за несколько месяцев до того, и некоторые действительно нельзя было считать первоклассными. Дивизии, которые мы имеем для нынешнего наступления, тоже не все высококлассные. Некоторые наши части устали от боев, но и части противника тоже устали и несут тяжелые потери. Мы только что услышали от американцев первое официальное сообщение, что за каких-то три недели они потеряли более 240 000 человек. Это просто колоссальные цифры – их потери гораздо больше, чем мы думали. Так что противник тоже измотан. С точки зрения технического оснащения обе стороны примерно в равном положении. Что касается танковых сил, то у противника, может быть, больше танков, но у нас… танки лучше».