Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием - Виктор Петрович Крутоус

времен Аристотеля известно, что «человек – животное политическое», социальное. И он не просто сознает это, а реально нуждается в «пуповине», соединяющей его с целым, – невидимой, а иногда и видимой; активно ищет ее.

Идентификация означает отождествление себя с «значимым другим». В качестве «другого» может выступать более или менее обширная социальная группа (социальный слой, этнос и т. п.), социальный институт, конкретный социум в целом. Для успешной идентификации важно наличие яркого представителя такой группы (института) или же символов той или иной целостности.

Идентификация – явление сложное. Оно охватывает уровни: биосоциальный (принадлежность к мужскому или женскому полу), социальный, политический, национально-этнический, культурный, цивилизационный. В свою очередь, внутри отмеченных градаций выделяются более частные срезы идентификации – возрастной, профессиональный и др. Идентификация может рассматриваться как компонент либо личностного сознания, либо сознания группового. Некоторые теоретики признают реальным только первое из этих значений; второе, по их мнению, является метафорическим. Но с этим трудно согласиться. Ведь самоидентификация многих отдельных личностей так или иначе интегрируется, обобщается, создавая новое качество процесса и новый его результат. В конкретном исследовании акцент может быть сделан на каком-либо одном виде идентификации. В настоящей статье нас будет интересовать преимущественно идентификация личностная. Но взаимосвязь и взаимообусловленность личностной и групповой форм выражения этого феномена очевидна.

Идентификация плодотворно изучается современной психологической наукой как важный момент в процессе становления и развития личности. Здесь в центре внимания находится стадиальность формирования идентичности, ее противоречия и их разрешение, в особенности у юных и молодых людей. Этот аспект проблемы сделал предметом своих исследований известный психолог-неофрейдист Эрик Эриксон (1902–1994)[814].

Идентификация представляет собой выбор образа самого себя, опосредованный тем агентом, с которым некто себя отождествляет. Это аналогично узнаванию себя в зеркале или в нарисованном портрете. Вполне естественно, что такой образ подчиняется диалектике сущего и должного. Отчасти идентификация отражает то, чем человек действительно является, отчасти же – то, чем (кем) он только становится, чем (кем) желает быть.

Значение идентификации для человека, личности в том, что она дает ему ощущение гармонии с собой, а также – с социумом, эпохой, окружающим миром. «Именно это ощущение подразумевал Джеймс, описывая те редкие состояния напряжения и восторга, когда внутренний голос констатирует: «Вот мое подлинное Я!»[815]. В западной психологической и социологической литературе идентификация рассматривается как показатель духовного здоровья личности и ее успешной социальной адаптации. Мне думается, этого недостаточно. Успешная, позитивная идентификация дает человеку опору, почву под ногами, служит стимулом для деятельности во благо той целостности, к которой он причисляет себя.

Экзистенциальная значимость идентификации чрезвычайно остро выявляется в ситуациях ее деструкции или практически полного отсутствия. В таких случаях говорят о «кризисе идентичности», «дефиците идентичности», «диффузии идентичности» и т. п. Патология идентификации переживается как состояние растерянности, разлада с собой, потерянности, заброшенности, ненужности для кого-либо, одиночества. Все это – мучительные, негативные переживания, ослабляющие человека, его волю к жизни, борьбе, созиданию.

Идентификация – явление изменяющееся, развивающееся. Идентификационная гармония диалектична по своей природе, она – достигаемая и «уходящая» одновременно.

Нельзя не учитывать внутреннюю противоречивость, вариативность и даже парадоксальность идентификации. Объект отождествления может обладать как высоким, так и крайне низким социальным статусом. Во втором случае идентификация будет негативной. То, что роднит человека с одним объектом, дистанцирует, отталкивает его от другого, неприемлемого. Идентификации сопутствует разделение на «свое» и «чужое», хотя степени «чужести» могут быть различными: от «не мое», «не близкое мне» до полного отрицания и враждебности. Но причастность как таковая тоже имеет свою шкалу градаций. Можно быть причастным к чему-либо полностью или частично, внутренне или только внешне, на уровне простой лояльности. Возможно, наконец, и полное диссидентство. Кстати, это довольно распространенное явление не только в тоталитарных, но и в самых наидемократичнейших обществах.

Глобализация — это высокая степень интеграции государств земного шара, народов, культур. Ее главная детерминанта – прогресс науки и техники. Так, в XX веке, особенно во второй его половине, произошли качественные преобразования, усовершенствования в области транспорта. Расстояния между странами и континентами как будто сократились до минимума. Развитие средств массовой коммуникации (особенно телевидения), компьютерных технологий, создание всемирной сети Интернет радикально ускорило процессы обмена информацией и превратило население разных стран в единую аудиторию – «мировую деревню» (М. Маклюэн). Миллионы и миллиарды людей пользуются одной и той же информацией. Наиболее привлекательные и значимые события наблюдают на экранах одновременно миллиарды людей, становясь сопричастными и этому событию, и друг другу. В результате научно-технического перевооружения человечества происходят радикальные изменения во всех сферах общественной и личной жизни людей.

Прежде всего – в экономике. Основу мировой хозяйственной жизни ныне составляют рыночные отношения. Благодаря новому уровню развития техники капиталы легко и быстро перемещаются в любой регион, страну, в любую точку земного шара. Капита-диетическая экономическая деятельность перешагнула границы национальных государств. Возникли и весьма преуспели транснациональные компании – своего рода «интернациональные» аналоги суверенных национальных государств, нередко намного превышающие последние по своей экономической мощи. Рабочая сила также легко перемещается на значительные расстояния и в больших объемах, пересекая государственные границы. Глобализация чрезвычайно усилила эмиграционно-иммиграционные процессы. Чаще всего население более бедных, развивающихся стран перетекает в более развитые страны, где есть шансы найти работу, где выше уровень жизни и степень социальной защищенности основной массы населения.

Все это вместе взятое создает совершенно новое качество интеграции стран, народов и их культур. Именно его и имеют в виду, говоря о современной глобализации.

Глобализация, однако, явление глубоко противоречивое, соединяющее в себе как позитивные, так и негативные тенденции. Апологеты современной глобализации концентрируют внимание на первых тенденциях; более трезвые, реалистичные критики ее, естественно, на вторых.

В числе апологетов можно назвать Джагдиша Бхагвати, американского профессора-экономиста индийского происхождения, чья книга «В защиту глобализации» вышла в 2005 году в русском переводе[816]. Автор называет себя современным «фритредером», т. е. сторонником неограниченной свободы торговли, отрицателем любых границ и иных препятствий, сдерживающих развитие рыночных отношений. Бьющий через край оптимизм Дж. Бхагвати объясняется тем, что он концентрирует свое внимание главным образом на экономике, на глобализации рынка (от которой, по его убеждению, выигрывают все – богатые и бедные страны, могущественные и слаборазвитые). Что же касается негативных социальных последствий глобализационных процессов, то автор считает их результатом неадекватных политических действий правительств, которые при желании можно достаточно легко скорректировать.

Из публикаций наших отечественных единомышленников Дж. Бхагвати я бы выделил одну из глав коллективной монографии «Население и глобализация» – главу 2-ю, написанную В. Ф. Галецким (это своего рода «книга в книге», объемом в 143 страницы)[817]. (Автор этой публикации тоже экономист; но,