Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием - Виктор Петрович Крутоус

видимо, избегая возможных упреков в «экономизме», он уделяет преимущественное внимание социально-политическим проблемам глобализации). О характере предлагаемых им решений этих проблем говорят некоторые заголовки подразделов: «…Деглобализация как одна из главных причин краха СССР», «Некоторые распространенные стереотипы и мифы, связанные с глобализацией», и другие в том же роде.

Критики глобализации, со своей стороны, указывают на два главных, в их представлении, порока современной глобализации. Первый – то, что она осуществляется фактически под руководством и в интересах наиболее могущественных стран Запада – США и их европейских партнеров. Отсюда общепринятые синонимы термина «глобализация»: «вестернизация», «окс<ц>идентализация» (от латинского occidere – запад), а иногда и прямо – «американизация». По отношению к другим участникам мирового исторического процесса она носит неравноправный, насильственный, разрушительный характер. Второй главный пункт критики глобализации состоит в акцентировании того, что она несет в себе угрозу суверенитету национальных государств, многообразию самобытных культур, обещая в будущем утвердить в мире унылое единообразие под эгидой Большого Брата или Клана Сильнейших.

Значительная группа исследователей стремится уйти от крайностей в оцнке глобализации. Все больше сторонников приобретает третья, более умеренная, «центристская» позиция. Суть ее в следующем. Глобализации, соглашаются эти авторы, в принципе альтернативы нет. В настоящее время на земном шаре нет и не может быть сколько-нибудь многочисленного народа со своей экономикой, который существовал бы обособленно, изолированно от мирового целого. Эту констатацию нередко приравнивают к определению глобализации, но сама она может осуществляться, протекать по-разному. Та ее форма, которая реализуется ныне, ассоциируется для многих с экспансией западной цивилизации и органически присущих ей ценностей. Ее устои – не всегда реально обеспеченные, но вдохновляющие как идеалы – это: частная собственность, законы рынка (производство, обмен и потребление товаров), демократические формы правления, правовое регулирование человеческих отношений, права человека, личности, рациональность и индивидуализм. Однако благотворность распространения этих ценностей многими подвергается сомнению, причем в двояком отношении. Некоторые из перечисленных принципов вообще неприемлемы для представителей других стран и цивилизаций. Те же из них, которые по своей сути могли бы быть ими приняты, сплошь и рядом внедряются неприемлемыми методами: экономическим давлением, грубой силой. В результате возникает идея альтернативной глобализации, которая осуществлялась бы на основе равноправного взаимодействия всех участников, демократически, без насилия, по принципам консенсуса и общего блага.

Таким образом, есть глобализация и глобализация. Одна – та, которая реально уже осуществляется, искаженная, извращенная в своей сути безжалостностью рынка и мировых центров силы. Другая – возможная и желательная, глобализация «снизу», гуманистическая, демократическая, которая совершалась бы в интересах всех субъектов исторического процесса. За переход на рельсы этой альтернативной глобализации ныне борются значительные интеллектуальные и социальные силы мирового сообщества.

Иногда признание двух указанных путей глобализации и тяготение ко второму из них, альтернативному, выражается в довольно причудливой, «кентаврической» форме. Так, В. М. Межуев, один из ведущих авторов коллективного труда «Теоретическая культурология», объясняя смысл термина «глобализация», сначала дает портрет реальной, сегодняшней глобализации, перечисляя ее отталкивающие признаки и устрашающие следствия: «утрата былой многоликости и разносторонности», «гомогенизация мира», «народы становятся в чем-то похожими друг на друга» и т. п. Но затем, возможно, незаметно для самого себя, автор переходит к описанию совсем другой модели. «Глобализация по модели культуры не отрицает существующего в мире культурного многообразия… Она ставит перед собой не задачу перехода к глобальной – однородной (гомогенной), общей для всех – культуре…»[818], а совсем иные цели. Налицо две модели глобализации и явные симпатии исследователя именно ко второй, только еще пробивающей себе дорогу в умы и дела наших современников.

Глобализация необычайно осложняет процессы идентификации личности, вызывает «идентификационный кризис». Особенно остро переживают его представители весьма обширного ныне слоя населения – иммигранты. Глобализация даже породила специфический тип личности – «личность без принадлежности» (термин французского социолога Ж. Монделя). Отличительной чертой человека этого типа является своеобразное ощущение «междумирия»: почва прежнего, «материнского» мира им утеряна, а его новый мир сужен до размеров работы, сферы потребления, повседневности, быта. Чтобы разобраться в наступившем хаосе и вновь обрести себя, такой человек уединяется от внешнего мира, становится интровертом, вынужденным индивидуалистом[819].

Глобализация создает трудные, болезненные ситуации и для жителя «метрополии». В. Ф. Галецкий, например, описывает такую воображаемую, но близкую к реальности житейскую сценку. В банке на Уолл-стрит работает некий высокооплачиваемый программист. А всего в трех метрах от входа в банковский офис сидит парень – чистильщик обуви. Оба они идентифицируют себя со своей страной – Америкой. Между ними, естественно, немало общего. Но все-таки кто ближе упомянутому программисту, риторически вопрошает автор, – чистильщик или же другой программист, его коллега, работающий в другой стране (скажем, в Италии), в другом отделении международного банка? Ответ, по мнению автора, очевиден: цеховой и классовый интерес двух программистов, усиленный глобализацией, перевешивает иные, традиционные основания и мотивы идентификации[820].

Таких внутренне неприкаянных, раздвоенных, мятущихся личностей достаточно много и в Америке, и в Западной Европе, и в других странах современного мира.

Тема кризиса идентичности в эпоху глобализации и торжества постмодернизма получает своеобразное освещение в книге Ренаты Салецл «(Из)вращения любви и ненависти», вышедшей несколько лет тому назад в переводе с английского[821]. Р. Салецл работает в Люблянском университете (Словения), преподает в США (Мичиганский университет). Она – философ, социолог, криминалист. Некоторые предметы ее научного интереса могут показаться весьма экзотичными: клитородиктомия (женское обрезание) у новых европейцев африканского происхождения; архитектура социалистической Румынии времен Николае Чаушеску; наконец, эпатирующие акции небезызвестного художника-авангардиста Олега Кулика. Язык лакановского структурного психоанализа, которым пользуется Салецл, не для всех читателей внятен и приемлем. Немало в ее книге и расхожих идеологизированных клише, ярлыков. Но все эти огрехи искупаются чуткостью автора к новым явлениям современности, к ее болевым точкам и нетрадиционным духовным веяниям. Не случайно главной темой книги стали трудности самоидентификации современного человека. В этом отношении книга Салецл достаточно симптоматична.

Кризис идентификации человека современной эпохи состоит в том, считает Салецл, что его (человека) связи со всеми традиционными авторитетными институциями оказались ослабленными или полностью разрушенными. Человек очутился во власти безбрежного постмодернистского плюрализма. Он получил возможность свободно, произвольно выбирать импонирующий ему свой образ, неограниченно экспериментировать с этим образом, «играть со своей идентичностью»[822]. Это, с одной стороны, есть то благо, которое несет с собой разрыв с традиционным обществом, эпоха глобализации. Но, с другой стороны, неопределенность, безосновность предстоящего выбора ввергают человека в мучительное состояние растерянности, которое может толкнуть его, по закону контраста, к самым крайним проявлениям традиционности, к актам регресса. Не только архаический ритуал клитородиктомии, но и модернистский боди-арт, постмодернистский пирсинг, вообще тяга к